Последнее приключение

Еще на ровном месте начался хвойный лес и шире стала дорога. Погасло за спиной белое и бронзовое сияние берез. Меж могучих стволов земля расстилалась как гладкий пол просторной залы. Изредка попадался одинокий куст, будто просвеченный насквозь отвесными солнечными лучами; темным светом отливала зелень. Все еще бежал рядом ручей. Ясно слышны были теперь его плеск и бормотанье. Постепенно дорога пошла на подъем.

Родриго остановился, спешился и ослабил подпругу. Здесь, на ровной площадке, ручей образовал небольшой бочажок, конь зашел в него передними ногами и принялся пить, пока хозяин отстегивал сумку с овсом от седла. Конь и всадник попировали вдосталь и от души. Все это время сеньор Руй ощущал собственную отрешенность как нечто благотворное и приятное, вроде купания. Он похлопывал коня по жирной, лоснящейся холке и глядел поверх могучих, как башни, стволов, сквозь лучистую сетку сучьев, в высокое, синеющее над ним небо, на котором трепетным темным узором вырисовывались заостренные кончики еловых ветвей. Мысль о драконе, в чьи владения он как-никак снова попал, не столь сильно тревожила его, что было ему самому не очень понятно; уверенность эта шла не только от верного рассуждения, что, будь чудовище где-нибудь поблизости, он наверняка давно услышал бы жуткий шум, производимый им при движении, так что непосредственная опасность почти исключалась. Нет, сеньор Руй вообще не допускал мысли о какой бы то ни было угрозе - любой, какой угодно, - он чувствовал себя здесь уверенней и неуязвимей, чем когда-либо в Монтефале.

Однако, не спеша наслаждаясь едой и питьем, он спохватился, что, наверное, давно уже перевалило за полдень, и еще раз поднял взгляд вверх, на солнце. Сидя так с запрокинутой головой, он вдруг улыбнулся: он вспомнил об отданном им распоряжении трубить на стоянке в рог с наступлением темноты. Глубокой темноты, собственно говоря, и быть не могло, потому что было полнолуние. Он как-то не заметил этого в прошлые ночи; и все же, видимо, заметил, раз знал это. Он встал, подтянул уже почти пустую сумку с овсом на седле и в задумчивости уставился поверх конской головы на зеркальную гладь озерка, застигнутый поразившей его мыслью: луна, стало быть, все время светила как бы мимо него, если он начисто ее проглядел. И тогда совсем уж странными представились ему эти дни, проведенные на стоянке.

Одинокие жучки или мошки жужжали под навесом разлапистых нижних ветвей. Ручей, сворачивавший здесь направо в ров, вспоил там обильную сочную зелень, которая сейчас от легкого прикосновения солнечного луча, пробившегося сквозь листву, вспыхнула, как изумруд, поднесенный к огню.

Сеньор Руй заботливо подтянул подпругу, сел в седло и вытащил из ножен меч с рогом дракона в рукоятке. Поскольку он отклонялся теперь в сторону от ручья, он начал время от времени отсекать мечом с деревьев по кусочку коры, чтобы пометить обратный путь к изгибу ручья и тем самым к стоянке. Но не успел он надрубить и трех десятков стволов, как лес неожиданно кончился, теперь перед ним был плоский, поросший альпийскими травами холм. Сеньор Руй отсек широкий кусок коры от дерева, стоявшего на опушке. Обнаженный белый ствол виден был издалека. Здесь ему надо будет въезжать в лес на обратном пути.

Он засунул меч в ножны. Чуть заметное движение колен - и конь сорвался с места и ровным широким галопом понесся вверх по отлогому склону к округлой вершине.

На этой залитой солнцем вершине сеньор Руй остановился. Над его головой чуть трепетал треугольный флажок, венчавший копье. Пока его взгляд блуждал по вершинам соседних холмов, от одной к другой, по этим вздымающимся и опадающим волнам, покрытым то лесом, то травой, то зубцами скал, и так вплоть до небосклона, который на самые дальние возвышения словно бросал голубоватый отсвет, - пока он обозревал этот внезапно распахнувшийся перед ним простор, ему пришла в голову еще одна мысль, его озадачившая. А именно что над его головой трепетал на древке копья треугольный флажок. При въезде в лес он забыл его спустить. Сеньор Руй только сейчас это заметил и очень удивился. Уже второй раз за сегодняшний день самые незначительные вещи будто заговаривали с ним на каком-то новом языке.

Он снова окинул взглядом уже ставший привычным ландшафт и начал спускаться вниз по другому склону холма к лесу. Тот образовывал у подножия холма впадину, наподобие узкой долины, уходившей вдаль, в том направлении, откуда приехал сеньор Руй. Заблудиться на обратном пути было никак невозможно. Лес здесь рос густой, и в нем было больше низкорослого молодняка, чем на другой стороне холма. Лиственные деревья перемежались здесь с хвойными, и меж них вспышками осеннего пламени горели рябины, свисали гроздья барбариса, а там, где на земле коричневато-зеленым ковром лежал мох, из него выглядывали огромные шляпки мухоморов. Сеньор Руй углубился в чащу, шуршали кусты, цепляясь за стремена, а потом лес поредел, деревья расступились, и он ехал теперь уже по низине, изогнутая шея коня покачивалась перед ним, над нею размеренно колыхался флажок на древке, и взгляд его снова был устремлен ввысь и терялся там в череде древесных крон, то густых и темных, то редких и светлых.

Вдруг и они расступились. Открылась лесная поляна, протянувшаяся вдоль низины.

Сеньор Руй остановил коня. Насколько хватал глаз, влажная зелень поляны усеяна была глазками безвременников, цветов осени, которая здесь снова обнаруживалась во всем. А совсем вдали, там, где, по-видимому, кончалась лесная долина, возвышалась гора, громоздились друг на друга утесы и скалистые гребни, вонзаясь в шелковистое синее небо.

Сеньор Руй дважды зажмурил и открыл глаза. Потом сощурился, чтобы вглядеться пристальней. Но в этом не было нужды. Для наметанного глаза легко уловимо было движение поверх хребта на фоне небесной лазури. Зубчатая громада медленно сползала по утесу и наконец исчезла за ним вдали, зубец за зубцом.

Сеньор Руй глубоко вздохнул. Как странника, вернувшегося домой, завораживают знакомые очертания родных холмов, так и его захватило то, что он увидел вдали над утесом. Он раскинул руки, насколько позволяли поводья и копье, и флажок резко склонился вправо. Губы испанца раскрылись, и тут случилось то, что мудро подмечено было уже сеньором Гамуретом при дворе герцогини в Монтефале: вольный рыцарь де Фаньес иногда говаривал и стихами. Но если обычно его собратья по сословию адресовали это искусство прекрасным дамам, то на сей раз предмет воспевания был совсем иной и весьма странный - чудовище, исчезающее вдали. Сеньор Руй говорил про себя и словно в полусне: