Прометей, или Жизнь Бальзака

Наконец Бальзак, посоветовавшись с Джеймсом Ротшильдом, поместил в одно из предприятий деньги мадемуазель Борель и сообщил, что она сможет внести вклад в общину (восемь тысяч франков) из прибылей на свой капитал. Ее приняли как послушницу в орден, где не было строгого монастырского устава, и Бальзак часто навещал свою подопечную. Сама Лиретта его мало интересовала, но ведь она была хранительницей священных воспоминаний, от которых веяло очарованием его возлюбленной. Ах, когда же вернутся радости любви? Чужестранка выиграла процесс и была обижена равнодушием своего будущего мужа к такой великой победе. Он гордо ответил, что богатством желает быть обязанным только собственному своему труду. Благосклонное решение императора, очевидно, было любезностью с его стороны, говорил Бальзак.

"Помимо правосудия, это монаршья милость. Госпожа де Севинье вела тяжбу, и решение суда было представлено на утверждение Большого совета. Людовик XIV, которому его министры принесли на подпись ордонанс, начертал на нем: "Поскольку речь идет о госпоже де Севинье, постановление должно быть вынесено в ее пользу. Не хочу ничего рассматривать. С закрытыми глазами утверждаю решение". Вероятно, прекрасная дама, столь родственная по уму вам, польской госпоже де Севинье, написала своей дочери, что Людовик XIV - величайший и самый деликатный из всех монархов мира. Так я думаю".

Мнение это не понравилось. Польская госпожа де Севинье приписывала победу своим дипломатическим талантам, а не милостям двора. Затем Бальзак надавал ей всяких мудрых советов. Прежде всего надо просить Киевскую судебную палату о немедленном вводе в наследство. "Ну и влюбленные, эти два волчка!.. Пишут друг другу письма, нашпигованные цифрами и деловыми соображениями!.. Но, милый мой волчишка, ведь эти цифры - основа нашего счастья!" Ганская возвратилась из Санкт-Петербурга в Верховню. Бальзак советовал ей самой управлять имением, стать француженкой, то есть не позволять себе никакой расточительности. Она должна сразу же проявить строгость.

"Людовик XVI, который не решился обстрелять чернь картечью в начале Генеральных штатов, сам же и является виновником всей резни, происходившей в годы Революции. Так вот, востребуйте не выплаченные вам суммы по праву вашего пользования доходами с имения. Пусть недоимку обратят в денежный капитал и точно установят его размер, хотя бы вам пришлось и не сразу получить этот долг, так же как и возмещение ваших расходов по ведению процесса и поездке в Санкт-Петербург. Встряхните вашего апатичного дядюшку. Чтобы подстегнуть его, сделайте все, что женщина и такая любящая мать, как вы, может сделать, не роняя своего достоинства. Он стар и, несомненно, перед смертью обратится к религии, вы не знаете, как-действует на этих неверующих запах могилы: они выкашливают тогда свои пороки и считают себя очищенными от грехов. Старик снова увидит своих мужиков и поймет, как он был виноват перед вами и своей внучатой племянницей. А главное - обратите свои доходы в капитал и последуйте примеру той дамы, которая пристроила свои деньги в совершенно надежное предприятие. Будьте скупой! Вот так страницу я написал вам!"

Но лишь только Ганская выиграла процесс, она поспешила бежать из России. Паспорт для выезда во Францию получить было невозможно, она сразу же уехала в Дрезден - город, где полно было польских беженцев, Наскучавшись по ней, Бальзак попросил, чтобы она сняла для него комнату в Дрездене. Но прежде чем отправиться в Германию, ему нужно было во что бы то ни стало закончить "Крестьян". Газета "Ла Пресс" уже начала печатать роман, а конец еще не был написан. После первых же помещенных отрывков Бальзак сообщил Ганской о поразительном, превзошедшем все надежды успехе его произведения. Но Теофиль Готье, преданный друг, наоборот, утверждает, что в редакцию газеты ежедневно поступали письма с требованиями прекратить печатанье этого скучного романа. Роман был малопригоден для того, чтобы ежедневно кромсать его на куски, и Бальзак работал над ним без увлечения. Его мучила невралгия. "Я писал "Бирото", поставив ноги в горчичную ванну, а "Крестьян" пишу, успокаивая головные боли опиумом".

Шестого декабря 1844 года "Ла Пресс" объявила, что вскоре она начнет печатать роман Александра Дюма "Королева Марго" - Жирарден хотел занимательной интригой привлечь подписчиков в новом году. Когда срок возобновления подписки истек, газета потребовала от Бальзака продолжения "Крестьян" (за роман было заплачено заранее), но "пружина уже сломалась". Первые отзывы в печати оказались откровенно "разносными". "Вот еще одна книга, - говорил критик, - начатая для того, чтобы автор прервал ее, а закончил неизвестно когда и неизвестно как... В ней Фигаро клевещет на бедняков, вместо того чтобы злословить о богачах... Он упорно старается очернить всю сельскую жизнь... На крестьян он смотрит как на варваров, подкрадывающихся к вратам общества..." Сам Бальзак говорил, что ему опротивела эта книга. "Никогда не прощу себе, что сунулся писать "Крестьян". Он знал, что Жирарден, как Шейлок, готов вырвать у него за долг фунт живого мяса, но всякий раз, как Бальзак садился за этот проклятый роман, лицо у него передергивалось гримасами, словно у обезьяны.

Ему так хотелось помчаться в Дрезден, вновь изведать счастье любви. Но Ева решительно воспротивилась его приезду. И тогда им овладело настоящее безумие. Почему она обрекает его на адские муки? Почему доводит его до беспросветной тоски и желания покончить с собой? Почему ее так пугает мысль увидеться с ним в Дрездене? Боится, что окружающие враждебны к нему? А разве не так же было и в Санкт-Петербурге? Какие еще "русские княгини отравили" сердце его Эвелины? И если Лиддида (слово, означающее на древнееврейском языке "возлюбленная") не хочет, чтобы он приехал в Дрезден, то разве она не может встретиться с ним где-нибудь в другом месте?

Работал он мало и плохо и ежедневно долгие часы тратил на то, чтобы подыскать в Париже дом для "двух волчков". (Со времени поездки в Россию он именовался "волчком", она - "волчишкой", а их состояние - "сокровищем волков".) Он отбросил намерение украсить Жарди. Чтобы оказаться достойным владелицы замка в Верховне и ларя Марии Медичи, жилищу будущих супругов полагалось быть очень красивым, радовать взор садом, разбитым за домом, и возвышаться на земельном участке, стоимость которого в дальнейшем непременно возрастет. "Отчего такая страсть к спекуляции?" - спрашивала Ганская. Да ведь нужно большое состояние, чтобы Чужестранка могла и в Париже вести привычный для нее образ жизни. "Я тебе прощаю, волчишка, ведь ты не ведаешь, что говоришь". А какую обстановку он создаст для своей жены! Ведь один уж ларь Марии Медичи представляет собою целое состояние. Стоимость этого ларя с золотыми и перламутровыми инкрустациями может покрыть все его долги, но он согласился бы продать его только такому коллекционеру, как Ротшильд, или же знатоку-англичанину вроде сэра Роберта Пиля, и то за три тысячи фунтов стерлингов.