Полезное с прекрасным

На руках у него перчатки, в каких работают хирурги и, кажется, мясники, с собой — дорожная сумка, предварительно сбрызнутая внутри настойкой валерьяны, кошки ее любят. Виверры, как и домашние кошки, дуреют от валерьянки. Расположение павильонов и вольеров точно соответствует описаниям Фиата. Панель, на которой Финценс должен набрать код, чтоб отключить сигнализацию, слева от стеклянной двери. 1472. Еще один код набрать — 321, и дверь медленно открывается. Финценс сверяется с бумажкой, на которой записана третья комбинация цифр: 437. Это номер животного, за которым он пришел, номер указан и на дверце вольера, открывая ее, Финценс видит в стекле свое отражение. Лицо вдруг кажется ему необычно пухлым. Из-за света? Или это старость? Вглядевшись в свое отражение, он приходит к выводу, что лицо у него старое. Старее, чем обычно. Старое и усталое.

«Помни о видеокамере, — наставлял его Фиат. — Увидишь ее сразу, как войдешь, она ориентирована на дерево, по которому лазают, и на выход из домика. Ночью кошек запирают в домике, а камера установлена неподвижно и снимает только часть вольера, — значит, дождись, когда зверек зайдет в угол, недоступный видеонаблюдению. Или подмани его к себе».

Зверек лежит на земле, сна у него ни в одном глазу, и бьет хвостом туда-сюда. Для храбрости Финценс издает урчание. И тут же, струхнув, рукой зажимает себе рот. Ох, каким громким оказалось урчанье в этой тишине. А вдруг камера и звук записывает? Он осторожно приоткрывает дверь. Медленно, с опаской, словно при каждом шаге рискует что-нибудь раздавить, он вступает во владения пятнистых мусангов и опускается на колени, а рядом с собой ставит сумку, раскрыв пошире, чтобы была наготове. Достает и открывает коробочку с кормом. Финценсу ударяет в нос крепкий запах — смесь валерьянки и рыбы. Финценс помахивает кусочком рыбного филе, сдобренного валерьянкой, показывает мусангу лакомство. Зверек насторожился, сел на задние лапки, кажется, хочет прыгнуть, подобрался весь. Но не прыгает. Кис-кис-кис, иди сюда, я тебя не обижу. Финценс не без труда заставляет себя молчать. Он уже успокоился, руки не дрожат, сердце бьется ровно.

Зверек подходит ближе. Человек ставит пластмассовую коробочку с едой в сумку и, затаив дыхание, ждет. Зверек начинает обнюхивать рыбу, и тут человек бросается, хватает его… Застегивает молнию. Из сумки доносится злобное шипение.

Тише, тише! Нельзя спешить, нельзя идти слишком быстро. Как бы не упустить чего-нибудь. Снова включаем сигнализацию. Коды, комбинации цифр. Все пусть будет таким, как до его прихода. Перчатки пока не снимать. Медленно ретироваться по дорожке, где эму.

На широкой улице за воротами зоопарка сразу попадаешь в другой мир: другие звуки, другие запахи. Там совершенно другое ощущение. Ощущение пустоты. И нет такси, в котором должен его ждать Фиат.

А не пора ли предоставить слово мусангу? Может быть, стоило бы послушать, как эта ситуация видится ему? Что он чувствует, сидя в душной и тесной тряпичной сумке? Впрочем, паникой охвачен не только зверек в сумке, но и тот, кто сумку несет. Уже пятнадцать минут Финценс ходит взад-вперед по улице, прислушивается к беспокойной возне пленника, к странным звукам, которые тот издает. Он беспокоится, как бы зверек не задохнулся, если еще долго просидит в сумке, и в то же время боится, как бы не раскрылась молния и не удрала добыча.

Да где же Фиат? Уж не вздумал ли надуть его, как в тот раз, когда утащил банковскую карточку и профукал в казино все деньги? Или попал в какую-нибудь передрягу?

Четыре часа утра, в это время суток все живые существа слабы и беспомощны, в это время совершаются нападения и защита бессильна. Маленький представитель южноиндийской фауны копошится в тряпичной сумке, оттягивающей руку Финценса, а сообщник заставляет себя ждать, и где? — на месте преступления! Никого. Тишина. Ни такси, никаких машин не видать, сколько ни смотри. Фиат… А кто он вообще такой? Финценс его почти не знает. Полгода прожили в одной квартире — это же ерунда. Люди, бывает, полжизни живут вместе, а друг друга так и не знают.

Наконец-то! Такси, подъехав, останавливается прямо перед Финценсем. Фиат, обняв за плечи, усаживает Финценса на заднее сиденье и с театральным вздохом опускается рядом.

— Ф-фу, дело сделано. Он наш, — Фиат улыбается шоферу. Финценс сверлит приятеля взглядом: неужели он..?

Фиат меж тем снова заговаривает с водителем:

— Подумать только, в какие места его заносит! Не знай я его как облупленного, так уже, наверное, сорок раз спятил бы от таких переживаний. — Фиат стискивает запястье Финценса, как бы упрашивая: молчи, молчи, молчи…

«Мне кажется, когда целый день только и делаешь что блюдешь тишину, есть риск потом, в самый неподходящий момент вдруг разговориться», — объяснил Фиат позже, когда Финценс поинтересовался, что, собственно, означало это странное поведение и железная хватка, внезапно стиснувшая его руку.

Разговорчивым становится тот, кому на самом деле не дан дар речи. В сумке не прекращается возня. Таксист знай себе болтает о Париже, как он там жил-поживал с видом на Сену. И как он скучает по прекрасному городу, который не идет ни в какое сравнение с этим городишкой, хотя тут есть современная архитектура. Нет, Париж неподражаем. Красивейший из всех городов мира. Вот он, шофер, когда-то считал, будто самый красивый город на свете — Зальцбург, но после Парижа он так не думает. Все дело в атмосфере, а куда уж тут Зальцбургу, хотя, конечно, воздух в Зальцбурге чистый… Чистота — что чистота? Это вам не атмосфера… — Таксист притормаживает перед светофором, — даже ночью их не отключают, вот и теперь загорелся красный. Таксист оправдывается, мол, лучше не рисковать, со здешней полицией шутки плохи, и оборачивается назад:

— Отберут права, ищи потом ветра в поле. Подождем. Вы же не спешите?

— Вообще-то хотелось бы побыстрей доехать, моему коллеге нехорошо.

Поймав выразительный — не замеченный таксистом — взгляд Фиата, Финценс принимается хрипеть и кашлять. Таксист ни в коем случае не должен услышать мяуканье, которое становится все громче.

— Что? В чем дело? — Приветливости таксиста как не бывало. — Вы загадите мне салон! Можете вы прийти в норму или нет?

— Да-да, не беспокойтесь, — отвечает вместо Финценса Фиат. А Финценс низко наклоняется к сумке, которую держит у себя на коленях, — таксист не должен заметить, что в сумке кто-то рыпается. Зверька, должно быть, укачало в машине. Уже слышно, что его там, в сумке, рвет. Слышит и таксист.

— Эй, вы, я же предупредил! А ну живо, выходите из машины! — Он резко тормозит у тротуара. — Не надо мне денег, я не зверюга какой, чтобы с вас деньги брать. Но дальше не повезу, выходите, господа хорошие, приехали! — Так как оба приятеля сидят как сидели, таксист выскакивает из машины, рывком распахивает дверцу и, схватив за плечо, выволакивает наружу Финценса. — Не обижайтесь, что так грубо с вами обращаюсь, но я на дух не выношу блюющих пассажиров. Вы мне обивку изгадите и весь салон, а значит, работы не будет несколько недель, — убытки такие, все равно что новую машину брать, если с вами случится эта неприятность.

И вот они вдвоем стоят на дороге как оплеванные. До города довольно далеко.

Финценс теребит молнию сумки.

— Не открывай! Не хватает еще, чтобы он удрал! Несчастный звереныш… Он же окочурится от страха. Директриса однажды сказала, у них в зоопарке такое часто бывает. Заберут к себе животное, у которого, например, какая-нибудь неопасная царапина, а вскоре оно глядишь и околело. От страха. Это случается даже с животными, которые родились и выросли в зоопарке. А наш-то в джунглях был пойман. Он в зоопарке всего два года, директриса говорит.

— Брось, волков бояться — в лес не ходить.

— Не трогай молнию, тебе говорят!