Полезное с прекрасным

И еще день прошел, и весь этот долгий день Фиат подметал дорожку, ведущую от кошачьих к пингвинам, потом протирал стекла, убирал жирафьи кучи и три полных тачки навоза отвез к гималайским быкам.

— Нам необходимо выработать новый подход к делу, — возвестил Финценс вечером, когда Фиат пришел домой, и объяснил, что такое experimental setting. Нет, в зоопарке этот метод невозможно применить. Фиата он совершенно не вдохновляет, но ясно, что другого выхода нет, ведь в конце концов нужно узнать, каков на вкус кофр из зерен, побывавших в желудке у пятнистого мусанга.

На следующий день Фиат скопировал страницу из документа, лежавшего на письменном столе директрисиной секретарши Леоноры Заам.

— Как я понимаю, содержать виверр вне зоопарков запрещено, ты должен отдавать себе в этом отчет, — говорит Фиат. Финценс только что пришел домой из собора; едва затворил за собой входную дверь, как приятель преподнес ему копию страницы из федерального закона, где идет речь о виверровых. Фиат не дает другу даже снять плащ и ботинки. — Читай, — требует он.

— По крайней мере, мы должны обеспечить эти условия. Иначе я выхожу из проекта. Потому что мне пришлось бы заявить в полицию.

— Разумеется, мы все это обеспечим.

— Но как? Где мы тут устроим открытый вольер?

— Будем выводить ее на прогулку.

— На прогулку? Ты в своем уме? Если кто пронюхает, что у нас живет виверра, ее немедленно заберут.

— Будем выводить ночью.

— И навлечем на себя еще больше подозрений. Полиция мигом нас сцапает.

— Не опережай события. Что будет, то и будет.

— Нет, ты должен найти выход. Закон есть закон. А я защитник животных.

— С каких пор? Не ты ли говорил, что животные тебя не интересуют?

— Интересуют, очень даже интересуют. Они честные, и с ними надо быть честным. Нужно уважать зверей.

— Дорогой мой Фиат, да ты никак проповедником морали заделался? — Циничный тон друга режет слух Фиата. А Финценс продолжает: — Мне решительно не нравится в этой истории то, о чем вот тут вверху написано: «по делам здравоохранения, семьи и молодежи». Министр по делам животных отвечает еще и за семью и молодежь? — И Финценс смеется — редкое явление. Смеется в три приема, и каждое «ха-ха» точно кашель. Когда он смеется таким вот смехом, Фиата пробирает страх. Он нерешительно, чуть слышно возражает:

— Я хочу только, чтобы с животным хорошо обращались. Чтобы мы с ним хорошо обращались.

Финценс тотчас меняет тон:

— Конечно! Не беспокойся. Если хочешь, я уступлю мусангу свою комнату, буду спать в гостиной.

12. Togoensis

— Дорогу тебе укажет эму с облезлой шеей. Оперение на шее у него обтерлось о прутья решетки, потому что он вечно попрошайничает. Если, проходя мимо, на него не посмотришь, он бумкает и бухает как барабан в знак недовольства. Не птица, а ударная установка. Прислушивайся — услышишь бумканье, значит, кто-то идет, эму на безвозмездной основе будет стоять на стреме. Вообще эму относится к привилегированным обитателям зоопарка, — продолжал Фиат. — Половина рощи отдана в полное его распоряжение. Роша, конечно, реденькая, но все-таки деревьев достаточно, чтобы под ними и в кустарнике могла спрятаться здоровенная птица. Поначалу опасались, что эму спрячется и вообще не покажется посетителям. Но он как раз наоборот целыми днями шастает вдоль решетки и каждого, кто мимо идет, провожает взглядом, а глаза у него янтарные. Ах, какие глаза, точно настоящий янтарь, темно-коричневые и блестящие. Лесной янтарь…

Темной ночью Финценс идет вдоль решетки, из-за которой на него в упор смотрит эму.

— Так что, я могу на тебя положиться? — таинственным шепотом вопрошает Финценс и удивляется: разговариваю с птицей? Кажется, эму отвечает кивком. Нет, он не кивает, — думает Финценс, — это рефлекс, нервный тик у птицы. «Кормить запрещается, эму», — тихо говорит Финценс и протягивает ему кусочек персика, который достает из пакета. Финценс хорошо подготовился к ночному посещению зоопарка.

Он бесшумно шагает по темным дорожкам, стараясь держаться в тени, избегая света прожекторов. Порой доносятся звуки: кто-то шуршит, хрюкает, скребется, пыхтит… Финценс слышит стук своего сердца, громкий, и дыхание, шумное. А ведь всегда считал самого себя воплощением тишины. Хоть бы все прошло гладко. Фиат уверил его, что никаких сложностей с мусангом не будет, и показал фотографию в своем мобильнике: «Так выглядит жертва предстоящего похищения. Зверек любит людей».

В зоопарке Финценс впервые в жизни. Расположение загонов и вольеров ему известно лишь по рисункам, которые набросал Фиат, да еще по маленькой карте-схеме для посетителей. Финценс думает: жаль, что раньше не ходил в зоопарк. То и дело он вздрагивает — от какого-нибудь звука или мерцания, шарахается при виде вдруг вынырнувшей из мрака скалы, торчащей посреди зеленовато-черного, слабо поблескивающего бассейна. На табличке написано «Белые медведи», в полумраке трудно разобрать буквы, низкий заборчик ограждает газон, чтобы не затоптали посетители, за заборчиком — бассейн. Белые медведи вымрут первыми, если растают полярные льды, — думает Финценс. А они растают. Надо бы уже сейчас эвакуировать медведей, предоставить им ледяные поля в гигантских, простирающихся на целые географические регионы холодильных камерах.

Пробираясь в потемках по дорожкам зоопарка, Финценс впадает в странное настроение. Мы способны на какие-то поступки лишь ради самих себя, думает он. Все прочее — декорации. Проблема белых медведей — то, что они охотятся на тюленей, им нужен тюлений жир, чтобы зимой, во время спячки, не умереть от голода. Если тюлени сгинут, когда исчезнут льды, дело спасения белых медведей примет драматический характер. А почему бы не разрешить им охотиться на людей? — размышляет Финценс. Осторожно, не задевая ни единого листочка, он переходит от одного пятна густой тени к другому. — Если тюлени вымрут, медведи начнут охотиться на людей, совершая набеги с глетчеров. Но ведь и глетчеры растают. А люди такие тощие, — даже самые жирные из них для белых медведей все же недостаточно калорийная пища, — выходит, не перезимовать медведям… Придется им отучиться от зимней спячки, чтобы не упустить единственный реальный шанс на выживание. Кошмарные картины медвежьего будущего предстают мысленному взору Финценса…