Баллада о предместье

— Возьмите хоть историю про Моисея в тростниках. Ловко было сработано. Мать получила ребенка назад, а в придачу и расходы были оплачены. Возьмите опять же притчу о Неверном Управителе. А как насчет притчи...

— Стоп, — сказала Нелли, возложа руку на истасканную блузку. — От Священного Писания меня аж дрожь берет: боюсь, как бы снова не заполучить чахотку.

— Вы родились в Пекхэме? — спросил Дугал.

— Нет, в Голуэе. Хотя не помню, может, и не там. А в Пекхэме я с детских лет.

— Где вы работали?

— На обувной фабрике началась моя трудовая жизнь. Не хотите ли чашечку чаю?

Дугал отсчитал десять шиллингов.

— Маловато, — сказала Нелли.

Дугал прибавил еще десять.

— Ежели я за этими парнями буду таскаться до «Слона» и обратно, так на дорогу и то больше уйдет, сами понимаете, — сказала Нелли. — С одним фунтом в кармане я за такое дело не возьмусь.

— Ну, пусть будет два фунта, — сказал Дугал. — Через неделю добавим.

— Договорились, — сказала она.

— А то, глядишь, мне дешевле станет платить Лесли.

— Нет, не станет, — сказала она. — Он будет с вас тянуть все больше и больше. Но уж если я им глотки-то заткну, так вы меня, надеюсь, не обидите.

— Десять фунтов, — сказал Дугал.

— Идет, — сказала она. — А то смотрите, вдруг какой-нибудь ваш начальничек обо всем догадается? Конкуренты, сами понимаете, дело нешуточное.

— А скажите-ка мне, — сказал Дугал, — сколько вам лет?

— Да примерно так шестьдесят четыре. Как насчет чашечки чаю? — Она оглядела комнату. — Это все чистая грязь.

— Лучше расскажите мне, — сказал Дугал, — как оно было работать на обувной фабрике.

Она подробно рассказала ему, как ей жилось, когда она работала на обувной фабрике; но наконец ей приспело время возвращаться на круги своя и пророчествовать. Дугал спустился вслед за ней по вонючим и темным винтовым лестницам «Номеров для одиноких»; они расстались у самых дверей, он прошел первым.

— Спокойной ночи, Нелли.

— Спокойной ночи, мистер Дуйвголос.

— Где мистер Дуглас? — спросил мистер Уидин.

— Он уже неделю не показывался, — ответила Мерл Кавердейл. — Хотите, я позвоню ему домой и выясню, здоров ли он?

— Да, так и сделайте, — сказал мистер Уидин. — Нет, не надо. Собственно, почему бы и нет. Хотя, может быть, лучше...

Мерл Кавердейл стояла перед мистером Уидином, постукивая карандашом по блокноту, и глядела, как его руки ерзают по столу среди бумаг.

— Спросим лучше у мистера Друса, — сказал мистер Уидин. — Он, наверно, знает, где мистер Дуглас.

— Он не знает, — сказала Мерл.

— Разве не знает?

— Нет, он не знает.

— Подождем до завтра. Посмотрим, а вдруг он придет завтра.

— Как ваше здоровье, мистер Уидин?

— Это мое-то? Ничего, а что?

Мерл пошла к мистеру Друсу.

— Дугал уже неделю и близко не показывался.

— Оставьте его в покое. Парень знает, что делает.

Она вернулась к мистеру Уидину и остановилась в дверях с приторной улыбкой на лице.

— Нам надо оставить его в покое. Парень знает, что делает.

— Зайдите и притворите дверь, — сказал мистер Уидин.

Она закрыла дверь и подошла к его столу.

— Я не такой уж суеверный, — сказал мистер Уидин, и руки его, ворошившие бумаги, затряслись. — Но тут мистер Дуглас кое-что мне сообщил, и это засело у меня в голове. — Он вытянул шею и завертел головой, глядя по сторонам сквозь стеклянные панели.

— Они все пошли пить чай, — сказала Мерл.

Мистер Уидин уткнулся лицом в ладони.

— Это вам будет странно слышать, — сказал он, — особенно от меня. Но лично я убежден, что Дугал Дуглас состоит на службе у дьявола, если он не сам дьявол.

— Мистер Уидин, — сказала мисс Кавердейл.

— Да, я знаю, что вы думаете. Да, да, вы думаете, что у меня здесь не все в порядке. — Он показал на свой правый висок и повинтил возле него пальцем. — А знаете ли вы, — сказал он, — что Дуглас сам показывал мне шишки в тех местах, где у него были рога, ампутированные путем пластической операции.

— Не надо так волноваться, мистер Уидин. Не кричите. Девушки уже идут из столовой.

— Я щупал его шишки вот этими самыми руками. Вы смотрели, вы когда-нибудь толком заглянули ему в глаза? А это его плечо...

— Успокойтесь, мистер Уидин, тише, тише, ну что вы говорите, сами подумайте.

Мистер Уидин указал трясущейся рукой в сторону кабинета управляющего.

— Заколдовали, — сказал он.

Мерл попятилась и мелкими шажками кой-как выбралась за дверь. Она снова пошла к мистеру Друсу.

— Мистеру Уидину пора идти в отпуск, — сказала она.

Мистер Друс взял разрезной нож, взвесил его в руке, замахнулся им на Мерл и положил нож обратно на стол.

— Что вы сказали? — спросил он.

Когда Дугал утром в пятницу отчитывался перед управляющим, на предприятии Дровера и Уиллиса стоял деловой гул.

— На протяжении первой недели, — сказал Дугал мистеру Уиллису, — я произвел ряд наблюдений над моралью Пекхэма. Мне кажется, что в основе неудовлетворенности персонала, ведущей к прогулам и халатности на производстве, то есть к тому, на что вы мне указали, лежит моральный фактор.

Голубые глаза мистера Уиллиса рассматривали рассудительного земляка, сидевшего перед ним с засаленным блокнотом на коленях.

Наконец мистер Уиллис сказал:

— Такой подход представляется мне правильным, мистер Дугал.

Дугал расселся посвободнее и продолжал свой доклад с отсутствующим и сосредоточенным взглядом, полуприкрыв глаза.

— В Пекхэме наблюдаются четыре моральных типа, — сказал он. — Во-первых, эмоциональный. Во-вторых, функциональный. В-третьих, пуританский. В-четвертых, христианский.

Мистер Уиллис раскрыл серебряную сигаретницу и протянул ее Дугалу.

— Спасибо, не курю, — сказал Дугал. — Возьмем первую, эмоциональную категорию. Среди лиц этой категории считается, например, аморальным жить с женой, к которой не питаешь сексуального влечения. Возьмем вторую, функциональную: ее основным групповым фактором является классовая солидарность, подобная той, какая в иные периоды и в иных обстоятельствах существовала среди аристократии и доминирующее проявление которой в наши дни мы наблюдаем в профсоюзном движении. Третья — пуританская, которая имеет несколько новейших разновидностей: мерилом нравственной жизни здесь служит успех в его денежном выражении. Четвертая — традиционная, которая охватывает не более одного процента населения Пекхэма и в своей простейшей форме может быть условно названа христианской. Конечно, наблюдается взаимопроникновение нравственных категорий. Зачастую признаки всех четырех могут быть обнаружены в верованиях и поведении одного индивида.

— И что же из этого следует?

— Не могу вам сказать, — сказал Дугал. — Это лишь результаты предварительного анализа.

— Будьте добры представить ваши мысли в письменном виде, мистер Дугал.

Дугал раскрыл блокнот и извлек оттуда два листа бумаги.

— Вот разработка вопроса. С приложением случаев из практики.

Мистер Уиллис криво улыбнулся и спросил:

— Который же из этих четырех моральных типов вы назвали бы наиболее привлекательным, мистер Дугал?

— Привлекательным? — переспросил Дугал, не скрывая неодобрения.

— Привлекательным для нас. То есть полезным, я хочу сказать, полезным.

Дугал весь ушел в размышления и не прерывал их до тех пор, пока мистеру Уиллису не пришлось, не роняя достоинства, незаметно убрать улыбочку с лица.

Затем мистер Уиллис услышал:

— Не могу вам сказать, не углубившись в изучение вопроса.

— Итак, вы нам представите очередной отчет на будущей неделе?

— Нет, мне понадобится месяц, — заявил Дугал. — Месяц самостоятельной работы. Если вы хотите, чтобы я продолжил изыскания по этой линии производственной психологии, то мы с вами увидимся не раньше чем через месяц.

— Вам надо держаться поближе к фабрике, — сказал мистер Уиллис. — Пекхэм велик. А нас прежде всего интересует наше собственное предприятие.