Я здесь не для того, чтобы говорить речи

Диктофон виноват в порочном возвеличивании интервью. Радио и телевидение в силу своей природы превратили интервью в важнейший жанр, но, похоже, печатная пресса также разделяет ошибочное представление о том, что голос правды больше принадлежит журналисту, чем его собеседнику. Печатное интервью всегда было диалогом журналиста с человеком, которому есть что сказать, который может и поразмышлять о событии. Репортаж был тщательной и правдивой реконструкцией реально произошедших событий, чтобы публика узнавала о них так, словно присутствовала там. Репортаж и интервью — родственные и дополняющие друг друга жанры, ни один из них не должен исключать другого. Однако информационную и обобщающую силу репортажа может превзойти лишь первичное и главное звено профессии, оно одно может молниеносно осветить событие, сказав о нем все: это кадр. Таким образом, нынешняя проблема реализации профессии и обучения ей состоит не в смешении или уничтожении ее исторически существовавших жанров, а в определении для каждого из них нового места и новой ценности в каждом СМИ. И надо всегда иметь в виду позабытую вещь: расследование не является специализацией в этой профессии, но вся журналистика должна быть расследованием и исследованием по определению.

Важным шагом вперед в последние полвека стало появление комментариев и мнений в новостях и репортажах, а редакционные статьи обогатились информацией, фактами и прочими данными. Когда это не разрешалось, новость была простой и сильной заметкой, наследницей доисторических телеграмм. Теперь, напротив, нам навязан формат сообщений международных информационных агентств, облегчающий совершение труднодоказуемых злоупотреблений. Излишнее использование кавычек в ложных и правдивых заявлениях позволяет рождаться нечаянным и умышленным ошибкам, злонамеренным манипуляциям и ядовитым искажениям, придающим новости силу смертельного оружия. Ссылки на достоверные источники, такие, как хорошо информированные лица или высшие чиновники, просившие не упоминать их имени, всезнающие эксперты, которых никто не видел, скрывают всякого рода безнаказанные оскорбления, потому что автор окопался в своем праве не раскрывать источник. С другой стороны, в Соединенных Штатах процветают такие новостные злоупотребления: «Продолжают считать, что министр снял драгоценности с трупа жертвы, но полиция это отрицает». Здесь нечего больше сказать: вред уже нанесен. В любом случае утешением послужит предположение, что многие из этих и других этических нарушений, за которые стыдно сегодняшней журналистике, не всегда совершаются из-за аморальности, но также из-за профнепригодности.

Похоже, проблема в том, что профессия не смогла эволюционировать с той же скоростью, что ее инструменты, и журналисты на ощупь искали путь в лабиринте технологии, внезапно взорвавшей будущее. Университеты сочли это ошибками образовательной системы и создали школы, где изучалась не только печатная пресса, но и все остальные СМИ. Обобщение затронуло даже скромное название профессии, которое она носила со времени своего появления в XV веке, и теперь она называется не «журналистика», а «науки коммуникации» или «социальная коммуникация». Для журналистов-эмпириков прошлого это словно зайти в душ и обнаружить там своего отца переодетым в космонавта.

В колумбийских университетах существуют четырнадцать факультетов, дающих степень бакалавра, и две магистратуры по специальности «науки коммуникации». Это подтверждает растущую озабоченность качеством подготовки специалистов, но также оставляет ощущение академического болота, удовлетворившего многие нужды современного образования, но не самые важные из них: творчество и практика.

Перспективы профессии и занятости, которые предлагаются абитуриентам на бумаге, выглядят идеализированными. Теоретический импульс, идущий от преподавателей, исчезает при первом столкновении с реальностью, и тщеславие диплома не спасает их от катастрофы. По правде говоря, они должны были выходить готовыми к владению новыми техниками, а получилось наоборот: их тащат за собой технологии, давит груз, совсем не как в их мечтаниях. На своем пути они сталкиваются с самыми разными интересами, и у них не остается ни времени, ни душевных сил думать, и еще меньше — чтобы продолжать учиться.

В рамках этой академической логики тот же вступительный экзамен, что сдают на специальность инженера и ветеринара, некоторые университеты требуют сдать и в программе социальной коммуникации. Однако один успешно работающий выпускник сказал без обиняков: «Я научился журналистике, когда начал работать. Конечно, университет дал мне возможность написать мои первые статейки, но методологии я научился только по ходу работы». Это будет нормально, пока не признают, что жизненно важной основой журналистики является творчество, поэтому она должна оцениваться так же, как творчество людей искусства.

Другим критическим пунктом является то, что технологический блеск предприятий не соответствует условиям труда, и еще менее — механизмам участия, которые укрепляли дух в прошлом. Редактирование является стерильной лабораторией, разделенной на части, где легче установить связь с космическими явлениями, чем с сердцами читателей. Дегуманизация идет быстрыми темпами. А профессия, которая раньше была вполне определенной и имела конкретные отличительные черты, сегодня непонятно, где начинается, где заканчивается и куда ведет.

Всех охватило беспокойство и страстное желание, чтобы журналистика восстановила свой былой престиж. Больше всего в этом нуждаются хозяева СМИ, самые заинтересованные лица, которых больнее всего ударяет ее дискредитация. Факультеты социальной коммуникации являются мишенью едкой критики, и не всегда без оснований. Возможно, корень их неудач в том, что они учат многим вещам, полезным для профессии, но не самой профессии. Возможно, они должны настоять на программе с гуманитарной направленностью, пусть менее амбициозной и не окончательной, чтобы гарантировать наличие культурного уровня, которого не имеют студенты бакалавриата. Они должны были бы обращать больше внимания на способности и призвание студентов и, быть может, выделить отдельные специальности для различных видов СМИ, ибо невозможно овладеть всеми ими в течение одной жизни. Магистратуры для беглецов из других профессий кажутся также очень подходящими для специализации журналистов в области новых технологий, ибо очень многое изменилось в стране с тех пор, как двести четыре года назад дон Мануэль дель Сокорро Родригес напечатал первый новостной листок.

Однако конечной целью должны стать не дипломы и удостоверения, а возвращение к первоначальному способу обучения, когда небольшие группы работали в практических мастерских, критически используя исторический опыт в рамках государственной службы. Сами средства массовой информации в своих же интересах должны были бы способствовать этому, как это пытаются сейчас сделать в Европе.

Это можно делать в редакционных кабинетах, или в своих мастерских, или по специально созданным сценариям, подобно авиатренажерам, где воспроизводятся все инциденты, которые могут произойти во время полета, чтобы студенты учились обходить препятствия до того, как столкнутся с ними в реальной жизни. Ведь журналистика — это неутолимая страсть, которую можно принять и сделать гуманной лишь в ожесточенном столкновении с реальностью. Тот, кто никогда не страдал от этой страсти, не может представить себе рабство, в которое она ввергает из-за жизненных перипетий. Тот, кто не пережил ее, не может даже вообразить это необыкновенное предощущение эксклюзива, вожделения быть первым, подобно предчувствию оргазма, и сокрушительного отчаяния в случае провала. Тот, кто не родился для этого и не готов за это умереть, не может оставаться в этой профессии, столь необъяснимой и всепоглощающей, где труд заканчивается после каждой новости, словно навсегда, и не дает ни минуты покоя, пока ты с новым пылом не примешься за дело буквально через минуту.