Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

Кен улыбнулся мне и наклонился, чтобы поставить чай на журнальный столик. Выпрямившись — это заняло некоторое время, — он взял у меня трубку. Я слышал голос его дочери. Сам он говорил немного:

— Да… нет… собственно говоря, да… вообще-то нет.

Он подмигнул мне и глубоко затянулся. Я отвернулся. Я уже решил, что она мне не нравится.

Но она была права.

Он — несносный старик.

— Она хочет вам что-то сказать. — Кен протянул мне трубку.

Истеричный голос дочери зазвенел у меня в ухе.

— Не могу поверить, что вы разрешаете ему курить, — выпалила она. — Вы с ума сошли?

И она бросила трубку. Кен посмеивался.

— Я был женат на ее матери почти пятьдесят лет, — сказал он. — А она со своим ничтожным мерзавцем, за которого вышла замуж, не протянула и сорока пяти минут. Но они успели родить пару ребятишек. И она еще будет учить меня жить!

Я отхлебнул чаю. Он был обжигающе горячим, но я старался пить его большими глотками, несмотря на тридцатиградусную жару. Я хотел убраться отсюда.

Кен снял очки, взял «Рейсинг пост» и сощурился на нее, как крот, хлопая по карманам пиджака. Он слепо оглядел комнату, и мне впервые показалось, что я вижу на лице Кена Гримвуда тень страха.

— Очки для чтения, — проговорил он. — Неужели я оставил их в больнице?

Он сделал движение, желая встать, но я поднял руку. Жизнь слишком коротка, подумал я и стал искать пропавшие очки для чтения. Спертый воздух с запахом застарелого дыма жег мне глаза, и мне снова захотелось домой. Прозвенел звонок у входной двери, и старик пошел открывать. Сейчас я найду его очки и уйду.

— Посмотрите в комоде, — посоветовал он, ковыляя к двери.

Я выдвинул ящик комода и стал рыться среди хлама — старые счета, пенсионная книжка, открытки из Австралии, подписанные витиеватым почерком.

И прямоугольная бордовая коробка, явно очень старая, из давних времен. Она была размером с сотовый телефон. Очки для чтения лежали рядом с ней, на стопке доисторических букмекерских бланков. Возле двери раздались голоса.

Я поднял глаза и увидел, что Кен впустил еще одного старика. Более щуплый, чем он сам, с азиатской внешностью и кожей золотистого оттенка. Он был стар, может, чуть моложе Кена, но его лицо странным образом не тронули морщины. Я снова посмотрел на коробку. Поднял ее. Пока старики топтались в прихожей и слышалось бормотание Кена, я ее открыл.

И увидел крест Виктории [6].

Я почувствовал укол — чего? Конечно ревности — медаль моего отца «За выдающиеся заслуги» была второй высшей наградой за храбрость. Крест Виктории превосходил ее, и намного. И я был потрясен. И пристыжен. Все это поразило меня одновременно и было столь же реальным, как пинок в живот.

Я никогда раньше его не видел. Я миллион раз держал в руках отцовскую медаль «За выдающиеся заслуги», но никогда не видел крест Виктории. «ЗА ГЕРОИЗМ», — значилось на полукруглом свитке под львом и короной. Орден висел на кольце, прикрепленном к планке в виде листьев лавра. Ленточка была бледно-розовой, но, возможно, она просто выцвела со временем. Я закрыл коробку и задвинул ящик. Потом снова выдвинул его и вынул оттуда очки.

— Это сын Пэдди Сильвера, — объяснил Кен золотистому старику.

Кен улыбался. Его приятель посмотрел на меня без всякого выражения.

— Он скончался, — сказал Кен, и старик быстро взглянул на него. Кен улыбнулся и кивнул. — Десять лет назад. Даже больше. То же, что и у меня. Рак легкого.

Золотистый старик коротко кивнул и обратил взгляд на меня.

— Это Синг Рана, — представил его Кен. — Его банда была вместе с нашей в Монте-Кассино. Ты знал об этом? Знал, что гурки [7] были в Италии вместе с нашими?

— Я этого не знал, — ответил я, покачав головой, и протянул руку Сингу Рана.

Он пожал ее слабо, как ребенок.

— Никто не знает о тех днях, — проговорил Кен. — Никто ни черта не знает. Вот проблема этой страны. — Он посмотрел на своего друга. — Мы ведь хотели, чтобы он пошел с нами. Пэдди Сильвер. К Кенотафу.

Синг Рана подтвердил это коротким кивком. Если его и расстроила смерть моего отца, он не подал виду. Но конечно, это случилось слишком давно. Все это.

— Он никогда не любил демонстрации, твой старик, — сказал Кен. — Он был не из тех, кто надевает берет, цепляет медали и идет в строю. Но мы думали, может, он придет туда. И, если ему не захочется маршировать, он хотя бы посмотрит.

Он взглянул на Синга Рана.

Старый гурк пожал плечами.

Я протянул Кену его очки.

— Я приду, — пообещал я. — Мы придем вместе с сыном.

Когда мне было двадцать пять и я должен был впервые стать отцом, мама все время повторяла мне одно и то же.

— Как только станешь родителем, — говорила она, — твоя жизнь больше не будет тебе принадлежать.

Говоря это, она имела в виду следующее: «Спрячь подальше записи “Смитс”». Она имела в виду: «Проснись. Беззаботная свободная жизнь закончится с появлением коляски в прихожей».

Но я никогда не чувствовал ничего подобного. Да, конечно, все меняется с рождением малыша, но я никогда не чувствовал, что отказался от своей жизни. Став родителем, я никогда не ощущал себя заложником. Я никогда не чувствовал, что моя жизнь мне не принадлежит.

До того самого вечера, когда я ждал, пока Пэт вернется из Сохо от Джины. До того самого вечера, когда его не было, а я ждал. И тогда я действительно почувствовал это. Я почувствовал тошноту, живот скрутило, натянутые нервы дребезжали при шуме каждого проезжающего автомобиля. И я наконец понял.

Моя жизнь мне не принадлежит.

Мы услышали, как вскрикнула Джони: в ее спальне был установлен монитор. Сид отбросила в сторону «Вог».

— Я так и знала, — проговорила она. — После «Доктора Кто» ей всегда снятся кошмары.

— Это Плачущие ангелы [8], — предположил я. — После них и мне кошмары снятся.

— Пойду полежу с ней немного, — сказала Сид. — Пока не уснет.

Она погладила меня по руке.

— Я уверена, что с ним все в порядке, — тихо проговорила она.

Было уже около полуночи, когда снаружи затормозило такси Джины. Она не стала выходить, но подождала, пока Пэт откроет входную дверь, и лишь потом уехала. Он вошел в гостиную. Лицо его было словно маска.

— Все хорошо? — спросил я так беспечно, как мог.

Он кивнул.

— Отлично.

На меня даже не взглянул.

— Все прошло нормально?

Он копался в рюкзаке в поисках чего-то.

— Я пойду к ней на будущей неделе, — бесстрастно проговорил он. — Джина просила меня прийти на будущей неделе.

Он так и не посмотрел на меня.

— Что же, это хорошо. Отлично.

Тут я вспомнил еще кое-что:

— Ты принял таблетки?

Он бросил на меня возмущенный взгляд.

— Не надо мне напоминать, — заявил он. — Я не ребенок.

Он должен был принимать таблетки.

Несколько лет назад, только перейдя в старшие классы, он слег от какой-то болезни. Сначала думали, что это грипп, но после того как он проболел больше половины триместра, у него стали подозревать синдром хронической усталости. Только после невеселого Рождества выяснилось, что у него проблемы со щитовидной железой. Ему прописали таблетки, и его здоровье поправилось. Но он должен был принимать их каждый день, всю оставшуюся жизнь. Что ж, в мире полно детей, у которых ситуация гораздо хуже.

Я пошел спать, зная, что слишком перенервничал сегодня, чтобы уснуть. Наверное, только под утро удастся подремать.

А все потому, что его болезнь — еще одно событие, произошедшее, когда Джины уже не было рядом.

5

Тайсон увидел меня сразу же, как только я вышел из машины.

Сначала он просто смотрел — прижал уши, оскалил зубы, из уголка жуткой пасти тянулась длинная нитка слюны. Такое ощущение, что он не мог поверить своему счастью. Объект его страстного желания вернулся.