Сказки для Катастрофы

– С вареньем?

– Как-то раз он мне в пирожок большой палец ноги положил.

– От трупа, что ли, отрезал?

– Да нет, оказалось – палец от учебного тренажёра, от такого специального робота, на котором студентов учат. Но всем было весело.

– А ты что?

– У него в подвале, в кабинете кровать есть, он на ней иногда ночует. Так я накачал регипнолом санитарку бабу Веру и ему в ту кровать подложил.

– А он что?

– А! Не знаю… Мне тогда Белый два зуба выбил.

– Молодец!

– Слушай, сестричка, тебе тут не скучно?

– В вашей больничке не соскучишься.

– Ночь… ты одна… Может быть… А?

– Обратись к бабе Вере. Она будет рада.

– Ясно – любишь церемонии: свидания, цветочки, плюшевые медведи и всё такое. Приглашаю на свидание в ординаторскую. Там аккурат сегодня кактус расцвёл. А за медведя и я сойду – я мягкий.

– А за меня твоя правая рука сойдёт. Иди – благословляю.

– У-у-у какая! Тогда хоть чаем угости.

– Перебьёшься. Ты мне туда чего-нибудь подсыплешь, а потом меня кому-нибудь подложишь.

– Ну, ты экземпляр! И где ж таких делают?

– Больше не делают. Производство закрыто.

– А к нам какими судьбами?

– По собственному желанию.

– Нравится?

– Все до единого с придурью – и врачи, и пациенты.

– Ты про того доходягу из терминальной палаты?

– Про него.

– Да, прикольный чувачок. Эфир его не вставил. Стал я его хлороформом капать, так он заснул, а как я маску убрал – тут же проснулся. Пришлось его на закиси азота держать. Так ты прикинь: ему Белый ногу пилит, а у него на роже улыбка. Говорю тебе: он нам ещё даст оторваться.

– Так он помрёт скоро.

– Он так помирать может, знаешь сколько!

– У него, вроде, рак. Если Дедушка не ошибся.

– Не-е-е! Дедушка не ошибается. Да только пациент пожилой, метаболизм у него медленный. Потому угасать он будет долго. А так как страховки у него нет, обезболивающее – наркотики – он будет получать по минимуму. И будет ему очень больно.

– Думаешь, он это понимает?

– Да кто его знает. Мы ж не знаем, кто он. Может, и понимает…

Они помолчали. Потом Катастрофа спросила:

– Можно ли человека с того света вернуть оплеухой?

– Вывести из состояния клинической смерти, что ли? Хороший вопрос. Смерть – дело непонятное. Знаешь, как такое делал один институтский профессор? Изо всей дури орал что-то клиенту прямо в ухо. Неважно что, фигню какую-нибудь, типа: «Вася вставай, хата горит!». Клиент сразу же начинал дышать. Прикольно, что больше никто так не может. Я пытался – ни фига. Тембр голоса у него был подходящий, что ли…

– Интересно, кто он, тот, из второй палаты?

– Сестричка, послушай, что скажу: чем меньше о больном знаешь, тем лучше по ночам спишь.

– – –

Тик-так-тик-так-тик-так-тик-так…

Катастрофа сидела, опершись грудью о стол и положив подбородок на руки. Перед ней стоял будильник. Его маленькая стрелка указывала на тройку, большая – на двенадцать.

Тик-так-тик-так-тик-так-тик-так…

Катастрофа внимательно следила за стрелками. Если она долго не отводила взгляд и ни о чём не думала, ей казалось, или это было на самом деле, – большая стрелка потихоньку движется. Стоило подумать о чём-то, например, куда пропал Лопихундрик, или о странном пациенте из второй палаты, иллюзия исчезала – стрелка будто была приклеена к тонкой риске над цифрами «12».

Тик-так-тик-так-тук-тик-тук-так-тук-тук-тик-так…

К тиканью будильника стали примешиваться какие-то звуки. Катастрофа выпрямилась на стуле и прислушалась: по окну стучал дождь, в палатах вздыхали пациенты. Подождав немного и решив, что ей показалась, Катастрофа вернулась к своему занятию.

Тик-так-тик-так-тик-так-тик-так-тук-тук-тук…

Да нет же, не показалось!

Катастрофа сняла с головы кивер и накрыла им будильник. Затем, закрыв глаза, стала слушать. Какое-то время ничего не было. И вдруг звук повторился. Слабое неуверенное постукивание. Стучали неравномерно – то редко, то часто, с паузами.

Тук-тук-туктуктук-туктуктук-тук-тук-тук-тук-тук-туктуктук-туктуктук-туктуктук, пауза, туктуктук-тук-туктуктук-тук-тук-туктуктук-тук-туктуктук.

Постукивание стихло. Вскоре послышалось тихое царапанье. Оно усиливалось. У Катастрофы кровь застыла в жилах.

– Почему не по форме одеты? Немедленно наденьте шапочку! – вдруг раздалось сзади.

Катастрофа вскочила на ноги и обернулась. На неё в упор смотрел Белый Клоун. Круглые стёкла его очков холодно поблескивали, нарисованная кроваво-красная улыбка выглядела зловеще.

– В-в-вы п-п-почему подкрадываетесь?! – только и смогла сказать она.

– Наденьте шапочку, – повторил Белый, не подумав извиниться. Когда Катастрофа надела кивер, он спросил: – Вы чем-то напуганы?

– У вас тут крыса, – сказала Катастрофа.

– Не может быть. В этом здании нет грызунов.

– Она скребётся – я же слышу! Я боюсь крыс.

– Где вы её слышали?

– Да здесь же! Погодите… – Катастрофа подняла руку, призывая к тишине, и стала слушать. – Нет, сейчас нет… Вот она!

Появилось то самое постукивание. Катастрофа замерла. Белый, прислушиваясь, неслышно ступая, стал двигаться вдоль стен. У окна он остановился и, не глядя, поманил Катастрофу рукой. Она на цыпочках подошла.

Постукивание отчётливо слышалось из батареи под подоконником.

– Это не крыса, – сказал Белый. – Всё гораздо хуже. Ничего не предпринимайте. Я сейчас вернусь.

Белый ушёл. Леденящее душу постукивание прекратилось. Катастрофа, замерла на месте, с ужасом глядя на батарею. Её била дрожь.

Белый Клоун скоро вернулся с Дедом Морозом. Они подошли к батарее и стали слушать. Долго ничего не было. Белый никак не выказывал беспокойства, Дедушка теребил бороду.

– Ну? И где? – спросил он, потеряв терпение.

– Было… – ответил Белый.

– Некогда мне с вами, – Дедушка достал из кармана халата блокнот и карандаш, дал их Белому. – Как твоя азбука Морзе появится, постарайся её записать.

Он ушёл. Белый с Катастрофой остались у батареи. Вскоре появилось постукивание. Оно было не таким отчётливым, как раньше. Белый, напряжённо прислушиваясь, записывал. Когда постукивание прекратилось, появился Дед Мороз.

– Ну? Что скажешь? – спросил Белый, протянув ему блокнот.

Тот, подслеповато щурясь, стал читать по буквам:

– У. Бе. Е. И краткое. Эм. Е. Эн. Я, – потом, спрятав блокнот в карман, сказал: – Он говорит: «Убей меня». Просит, чтоб его убили.

– Мерзость какая! – выругался Белый.

– Интересно, к кому он обращается? – спросил Дедушка.

Они посмотрели друг на друга, потом, не сговариваясь, на Катастрофу. Затем, молча, повернулись и направились в конец коридора. Катастрофа пошла за ними, уже зная, куда они идут.

Пациент лежал на левом боку на краю постели. Его правая рука лежала на батарее. Белый сбросил с него одеяло. Подушка у головы и простыня были мокрыми. Под кроватью болталась трубка капельницы, которая была выдернута из катетера на плече. Повязка на правой ноге была почти полностью сорвана. Постель в том месте была вся в крови.

– Сестра, несите сюда новые простыни, – распорядился Белый. – И побыстрее!

Когда Катастрофа вернулась, Белый с Дедушкой о чём-то тихо говорили. При виде её они замолчали. Пациент лежал на полу, Белый заканчивал бинтовать ему культю. Катастрофа заменила постель. Хотела помочь положить пациента на кровать, но Дедушка взглядом остановил её. Они сделали это вдвоём с Белым. Затем привязали ремнями руки и ноги пациента к кровати, а саму кровать отодвинули от батареи. К катетеру на плече больного Белый подключил какой-то аппарат, в котором панель управления запиралась на замок.

Когда они втроём вышли из палаты, Белый сказал:

– Сестра, я категорически запрещаю вам заходить в эту палату.

– Но… – попыталась возразить Катастрофа.

– Никаких возражений! – перебил её Белый. – Я ввёл больного в медикаментозный сон. В ближайшее время он будет стабилен, – он посмотрел на Дедушку. – Если всё-таки что-то случится… сами ничего не предпринимайте ни в коем случае. Вызывайте меня по интеркому.