Удивительный хамелеон (Рассказы)

Ингер ЭДЕЛЬФЕЛЬДТ

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ХАМЕЛЕОН

Рассказы

Перевод со шведского

под общей редакцией

М. Людковской

Анонс

Ингер Эдельфельдт, известная шведская писательница и художница, родилась в Стокгольме. Она - автор нескольких романов и сборников рассказов, очень популярных в скандинавских странах. Ингер Эдельфельдт неоднократно удостаивалась различных литературных наград.

Сборник рассказов "Удивительный хамелеон" (1995) получил персональную премию Ивара Лу-Юхансона, литературную премию газеты "Гётерборгс-постен" и премию Карла Венберга.

СОДЕРЖАНИЕ:

Кроличий рай. Перевод А. Зайцевой

Скрип. Перевод М. Людковской

Творение. Перевод А. Зайцевой

Хищный ветер. Перевод А. Поливановой

Красавица и чудовище. Перевод О. Анисимовой

Серебро. Перевод А. Поливановой

Сакре-Кёр. Перевод О. Анисимовой

Выходной Хелены Петрен. Перевод М. Людковской

Прогулка. Перевод Е. Ермалинской

Дом, где жить невозможно. Перевод Е. Ермалинской

Удивительный хамелеон. Перевод Е. Ермалинской

Коротко об авторе.

КРОЛИЧИЙ РАЙ

Ее мать болела долго. Никто не говорил, что она может умереть: ни отец, ни брат.

Но от сознания этого нестерпимо больно сжималось сердце.

Она не заплакала даже тогда, когда узнала о смерти матери. Она просто сидела, представляя себя со стороны: вот тринадцатилетняя девочка, у которой умерла мама. Теперь она из породы чужаков; каждое ее слово будет словом, сказанным сиротой, при каждом ее движении будут думать: так двигается сирота. Она станет постоянным напоминанием о том, что матери умирают. И поэтому она будет чужой.

* * *

Ее забрали на машине мамины друзья. Она побудет с ними несколько дней.

Много позже она поймет, что это было сделано ради отца, который в минуту слабости не мог вынести ее присутствия. Ему хотелось плакать, ходить по пустому дому и плакать. Брата тоже отослали - к его лучшему другу.

Она не хотела встречаться со своей подругой. Она боялась, что случившееся испугает ее; будто сама она была заражена смертью. Может быть, через некоторое время они смогут увидеться.

Но сейчас она одна, и никто ей не нужен.

Она сидела на заднем сиденье, в машине маминых друзей. Все молчали.

За окном был туман; из-за белых завес окрестности казались оцепенелыми и бескрайними, как будто мир реальности отправился в плавание и оставил после себя лишь столько своих фрагментов, чтобы сохранялось воспоминание о нем.

Они ехали мимо возделанных полей, которые терялись в тумане, словно берега несуществующего моря.

Она увидела лошадей, они стояли настороженные, неподвижные; две светлые лошади и одна темная. Словно сделанные из гранита. Древние, как рунические камни, они вырисовывались в молочно-белом тумане.

Так теперь выглядел мир. Он стал таким; без береговых линий, застывший в движении. Она сама перемещалась по нему, не чувствуя своего тела; она вся превратилась в одну-единственную мысль, в дрожь, бегущую по листве, не человеком рожденная, не имеющая ни начала, ни конца.

Ничто не могло ранить ее; она была далеко.

Они не знали этого. Должно быть, они выдумывали какую-нибудь неправду, чтобы ее утешить. И потому молчали.

Они не знали, что ей ничего не нужно.

Когда машина нырнула под сосны и въехала на дачный участок, уже смеркалось.

Они сказали: "Вот мы и приехали, вылезай". И там был дом - такой, в какие заходят живые люди.

Нет, она не смела войти туда. И у нее не было голоса, чтобы сказать им.

Она просто повернулась и сделала несколько шагов к калитке.

Как она смогла уйти одна? Наверное, они знали, что нужно отпустить ее.

Она шла вдоль дороги мимо заколоченных летних домиков. Лишь кое-где в окнах горел свет. Они походили на экраны телевизоров. Внутри двигались люди, варили кофе, сидели за столом.

По-прежнему лежал туман, насыщенный первой синевой сумерек. Было не холодно и тихо, как перед снегопадом.

Она шла вдоль прямых улиц, сама не зная, куда идет.

Вдруг она ясно почувствовала: в одном из домов лежит умерший человек. Он мог быть в любом из оставленных домов. Там пролежал он, ненайденный, всю зиму - разлагающаяся куколка, из которой никогда не вылупится бабочка.

Ее мать лежала в земле. Девочка знала, что происходит там с человеческими телами.

"Это не имеет значения, - попробовала сказать она себе. - Тело - это всего лишь оболочка". Но было поздно. К ней уже снова вернулось все человеческое. Словно волна боли, ее охватила тоска, ненависть, внезапное отвращение.

РУКА ТВОЕЙ МАТЕРИ В ТВОЕЙ РУКЕ, ГЛАЗА ТВОЕЙ МАТЕРИ ПЕРЕД ТВОИМИ ГЛАЗАМИ, ТЫ В СВОЕЙ МАТЕРИ, ТВОЯ МАТЬ В ТЕБЕ. МИР ТЕПЛОЙ КОЖИ, К КОТОРОМУ ТЫ ПРИЖИМАЛАСЬ.

От этого никуда не спрятаться.

Плач поднялся в ней, словно какое-то чужое существо.

Она шла все дальше в туман и в легкие сумерки, едва сознавая, где находится, пока не очутилась у ограды.

Дачный участок здесь заканчивался. Тропинка провела ее по незнакомому саду, и теперь перед ней была преграда - не символическая, но вполне ощутимая. Прочная калитка преграждала ей путь.

По другую сторону ограды виднелись частые, довольно низкорослые сосны. Это место дышало открытостью, и тихое звенящее пение птиц доносилось оттуда, исполненное значения и странно неторопливое.

Она положила руку на массивную ручку, хотя знала, что калитка должна быть заперта.

* * *

Калитка плавно скользнула в сторону. Ей позволили войти.

Ни одна птица не взлетела. Ничто не изменилось с ее приходом.

Стоя под соснами, она слушала пение, его медленные каденции. Какое-то сладостное смакование было в них, как будто ребенок, оставленный один, притрагивается к клавишам пианино и изумленно вслушивается в звучание каждой ноты.

Она поняла, что находится в заповеднике; ее здесь не ждали, но и нежеланной гостьей она не была.

Меж сосен виднелась вересковая пустошь. Низкорослые можжевеловые кусты тянулись кверху в невысокой траве. В них было какое-то движение - как будто они плыли.

Она поняла, что там, внизу, скрытое туманом, должно лежать море; что это море - то самое море, которое сейчас молчало и было тихим, как спящее чудовище, - что это оно обратило их в бегство, каждого на свой лад, одного - в обличье зверя, другого - в виде волны или согнувшегося человека; все устремлены в одном направлении. Береговому лугу не было конца, в тумане он мог быть беспредельным - особый уголок мира из травы, населенной можжевеловыми существами.