Соль земли

— …Стой, кто идет!

— Иди ты в жопу! — добродушно отмахнулся Синица.

Вертухай поскреб переносицу, пробормотал озадаченно:

— Че-то я тебя раньше не видел…

Но отстал. Уж больно уверенно Синица его отшил. Явно местный. Да и приблатненный какой-то, не иначе.

У продторга было многолюдно. Тут, судя по всему, варилось не только торговище, но и что-то вроде поселкового бродвея. В воздухе густо витали сивушные пары, здесь резались в карты, вот плотным кольцом обступили схватку двух тощих петухов, кого-то повели под руки с разбитой мордой, ни дать ни взять — место культурного отдыха.

— Че народу-то столько? — поинтересовался Синица у какого-то бородатого мужика.

— Сколько? — не понял тот.

— Ну, на работу не надо, что ли, никому?

— Дык воскресенье сегодня, е-мое!.. Тоже, дядя…

Едва Синица распустил тесемку мешка, как к нему подвалило двое молодых в прыщавую крапинку:

— Хавчик есть?

Шестерки чьи-то. На стол пахану собирают, знаем.

— Ну-у… рыба вот, — Синица подрастерялся.

— Ух ты! Покаж! Не тухлая?… Нет?… Че просишь?

— Спички.

— Спички? — прыщавые переглянулись. — Сколько?

— Три упаковки… Ну, полтораста коробок…

— Полтора рубля, что ли?… За все?… Стой тут!

С ним даже не стали торговаться. Видимо, запросил Синица совсем уж неприлично низкую цену. Один прыщавый куда-то поскакал, второй остался неподалеку, вполглаза приглядывая, чтобы рыбка не уплыла.

С Синицей расплатились честно, без обмана. Рюкзак здорово полегчал, настроение улучшилось: пошла торговля-то!

— Скипидару не надо, ребят?

— Нет, не пьем.

Шутят еще. Видали?

— В продторге вроде берут…

— Ну, спасибо за наколку…

В продторге пахло уксусом и крысиным ядом, сквозь мутное, засиженное мухами окошко едва пробивался дневной свет. За исцарапанном, бог весть в чем угвазданном прилавке скучали двое продавцов: молодой и постарше. Предупредили с порога:

— Водки нет.

— Сочувствую, — согласился Синица. — Скипидар от населения принимаете?

— Ну, принимаем, — молодой пожал плечами. — Сколько есть?

— Литр.

— Литр? — молодой хмыкнул. — Девятнадцать копеек. Литр…

Синица вздохнул: кто ж знал?

— Давай!..

Не обратно же тащить?

Молодой принял бутылки, откупорил, намереваясь перелить в большой железный жбан, заткнутый деревянной пробкой.

— Стоять!

Рука его замерла на подлете.

Продавец постарше подорвался с места, проворно выхватил бутыль, принюхался. Обмакнул палец, попробовал на язык.

— Лиственничный?

Синица кивнул.

— Фаршмачник ты! — старый накинулся на молодого. — Добрый продукт в общую парашу! Учишь тебя, учишь… Это ж нектар! Лекарство! Поясницу растирать можно, от ушибов… Ой, лабух!..

— А я че? — пожал плечами тот.

— А я че? — передразнил старый. — Уйди ты с глаз!..

Синица знал, о чем речь. Местные получали скипидар иначе. Смолистые чурки укладывали в возгонную печь, обливали бензином, и нате. Выход в литрах. Синице-то для освещения сгодился бы и такой, да бензина у него не было.

Старый продавец оглядел Синицу с головы до ног, остановился на растоптанных валенках.

— На сапоги сменяю, хочешь?

— Мне бы соли…

— Соли нет, — старый крякнул. — Не завезли в этом году. Забыли.

— Твою дивизию… Как же без соли?

— Да что без соли! — встрял молодой. — Водки нет!..

— Ну, может, у кого есть в заначке, поспрошай… На вот, прикинь по ноге.

Не новые, но крепкие кирзачи пришлись впору. Синица покрутил ногой и изобразил неуклюжую попытку торговаться:

— Ну, а за вторую бутылку-то что дашь?

— За вторую бутылку — второй сапог.

Синица махнул рукой. Без шансов. И то ладно: уж лето скоро, а он в валенках.

— Шкурки заячьи надо?

— Не, не берем.

— Коганычу снеси, — посоветовал молодой. — Он шапки шьет, рукавицы. Библиотекарь наш…

Поселковая библиотека располагалась в здании конторы в угловой комнате на первом этаже. За конторкой восседал благообразного вида старичок с седой окладистой бородкой, в овчинной безрукавке, читал пухлый томик. В самом деле, чем еще может заниматься библиотекарь?

— Журналы? — старичок воззрился на посетителя поверх очков с круглыми стеклами.

— Что? — не понял Синица. — Нет… Вот… Заяц… Сказали, вам надо…

— А-а… — Коганыч пощупал мех, подергал, погладил. Приговорил, щурясь: — Не очень по качеству. Но я возьму… Сейчас…

Скрывшись за перегородкой, зашуршал чем-то.

Взгляд Синицы упал на конторку. Там в длинном ящичке стояли немногочисленные карточки посетителей. На верхней старательным округлым почерком было выведено: Свинцова Вера Алексеевна. Не в силах побороть любопытство Синица взял карточку, пробежал глазами. Брови его удивленно поползли вверх: председательша брала одну и ту же книгу на протяжении нескольких лет. Бессмертный роман товарища Иллариона «Красный путь». То ли она все не могла произведение осилить, то ли, добравшись до конца, начинала сызнова, но более Вера Алексеевна не читала ничего.

— Вот, — Коганыч утвердил бутыль с мутной жидкостью, — держи.

— Мне бы лучше соли…

— Уфф, — старик поскреб лысину. — Соли-то я и сам горазд сменять. Но не знаю где… Привык уж я расплачиваться одной валютой. Жидкой. От меня тут другого и не ждут. Больше и предложить мне нечего… Возьми уж. А то я, получается, должен буду.

— Ладно, — Синица вздохнул.

Тоже добро. Эту сивуху перегнать можно, всю крепость из нее вынуть. Спирта, конечно, не получить, но, скажем, рану продезинфицировать сгодится. Упрятал самогон в мешок, тесьму затянул. Ну, все, расторговался вроде. Но уходить не спешил, переминался с ноги на ногу.

— А можно… Что-нибудь почитать взять?

— Ну, что за вопрос! — Коганыч просиял. — Конечно! Вы… Вы меня простите. Я уже и забыл, когда что-нибудь просили почитать. Приходят, знаете, за журналами мод. Там женщины полуголые. М-да…

Синица провел рукой по потрепанным корешкам, ощущая тепло бумаги, словно здороваясь с незримыми собеседниками, готовыми по первому требованию поведать свои истории.

— Только, — замялся, — я в поселке не живу…

— Да ничего. Читайте на здоровье. Я на себя запишу…

В узком коридоре Синица столкнулся нос к носу с председательшей.

— Ух-ты! — удивилась та. — Я уж думала, ты издох!

— Я тоже рад вас видеть, Вера Алексеевна.

Председательша усмехнулась, мотнула головой:

— Ну, пойдем, ко мне зайдем. Поговорим… — по-старушечьи приставляя ногу, заковыляла по лестнице.

— Ну, пойдемте…

Непреодолимого желания тереть разговоры Синица не испытывал. Уж и солнце за полдень перевалило, в обратку двигать пора давно, да и компания для бесед, чего греха таить, не та. Но выбора особенного у него не оставалось.

— Вот смотрю я на тебя, птица-синица, и не могу понять, что ты за человек. Не пустой ты, не-ет, — Вера Алексеевна хитро погрозила пальцем. — Есть в тебе кость. Чтобы одному в лесу выжить, да еще зимой, волю надо иметь… Ты садись, не стой… Я тоже, знаешь, и плен прошла, и голод. И сыновей схоронила… Троих… Много чего довелось, да… Это не к тому я, чтобы ты меня пожалел. Просто без цели, без веры согнулась бы я, не выдержала. Как бы тяжело ни приходилось, всегда у меня перед глазами путеводная звезда светила. Что бы ни делала, ясно было во имя чего… За родину. За товарища Иллариона. За светлое его учение… А вот что у тебя за душою, а? Не пойму. Ты ж ведь не патриот, признайся!

— Нет, — Синица покачал головой, — не патриот.

— Великая сила в вере. Когда не терзают тебя сомнения, не рвут во все стороны, можно сжаться в точку, в острие сойтись и такие дела сдвинуть, такие свершения… Полторы тыщи народа в поселке. И какого — сам знаешь. Лагерники, уголовники, шваль. Им только дай слабину, покажи колебания — все! Сгинешь без следа. И ни одна специальная комиссия не найдет. А у меня они все, — старушка потрясла кулаком, — вот где! Потому что силы во мне, брат, во стократ больше, чем в каждом из них. Что ни день, то и бегут: баба Вера то, баба Вера се… Здоровые мужики, мужичищи! И я перед ними кто? — Вера Алексеевна показала ноготь. — Сморчок сопливый, тьфу…