Ангел (СИ)

- Еще... Еще... Еще... Еще...

Потом:

- Я умираю! Дядя Сережа... Я умираю...

Размякла. Всё... Поднимаю голову смотрю ей в лицо, выискивая хоть чуточку счастья. Она слабо улыбается.

- Тебе хорошо?

- Мне хорошо... мне хорошо... мне хорошо...

И через несколько мгновений вырубилась, уснула на полуслове.

- Спи, моя маленькая принцесса. - шепнул я, целуя её в лоб, укрыл одеялом.

А потом закрылся в ванной и онанировал под шум воды душа как занюханный зек в одиночной камере. В голове стояла картинка, как ни пыжился вызвать другие - возбужденное лицо Свети и алые губы шепчут: "Еще! Еще! Еще!" Другая женщина не проявлялась ни при каких усилиях. Только пару раз на мгновение появлялась Марина и Света ее вновь заслонила властно и безраздельно. Я и перестал сопротивляться. Хоть так, слить в канализацию переполняющий спермотоксикоз, но прямого контакта не допустить. "Ну, как тебе?" - язвительно спрашивает внутренний голос. Странно, абсолютно странно. Я не испытываю угрызений совести! Ожидал очередного всплеска самоедства и запилов, но ничего подобного нет. Сейчас я поступил плохо, очень плохо, так плохо, как никогда в своей жизни. Но мне, хорошо! Завернувшись в банный халат сел в кресло, чтобы видеть спящую Свету, взял компьютер, продолжить работу над панорамой.

Так. На чем остановились? Глаза! Отражение их в начищенном участке рельсы. Эта главная деталь картины, весь смысл, ради чего все и затевается. Сделать так, чтобы под разным углом зрения было отражение разного состояния души. Как в калейдоскопе. Повернешь на один градус - страх, еще немного - надежда, а если немного видна девочка, расставившая руки, как птица крылья - то решимость любой ценой победить, перейти на ту сторону. Как сделать так, чтобы, не меняя выражения лица, протащить столько разных идей? Думай, на то и голова.

В дверь постучали... Даже не постучали, а тихо поскреблись. Кто там еще, так поздно?

- Кто там? - спрашиваю, приблизившись к двери.

- Сережа. Это я.

Верка. Голос пьяный, но агрессии не чувствуется.

- Что тебе надо?

- Открой. Очень серьезный разговор есть...

- Все серьезные разговоры, в трезвом виде.

- Пожалуйста... Мне очень нужно...

- Хорошо, - открываю дверь, - только не шуми, Света спит.

Она пришла сама, без своего сморчка. Видать врезал, порядочно, вывел из боеспособности. Молча указываю ей на кухню, но она всё равно заглядывает в комнату, на диван, где спит Света, вытягивает шею, глаза влажнеют, вот-вот разрыдается: "Доченька..."

- Давай, на кухню, - поторапливаю её, нет у меня столько времени, смотрины устраивать, - что хотела?

- У тебя выпить есть? -спрашивает, всхлипывая и усаживаясь на мое место у окна.

- Нет. В доме не держу, да тебе и так хватит.

- Дай салфетку...

Я указываю пальцем на салфетницу, которая стоит перед самым её носом и уже начинаю нетерпеливо потопывать ногой под столом, ну, чего тянешь, говори и уходи. Таки допустил ошибку, когда позволил войти, надо было самому выйти на площадку и там дать ей возможность высказаться. Она тянет время, сморкается уже в третью салфетку, четвертой вытирает слёзы. Честное слово, спектакль соплей устроила.

- Итак! - говорю уже менее терпеливо, - говори быстрее, у меня работы много, а я хочу спать.

- А ты, где спишь? - спросила она, как бы между прочим, сморкаясь в пятую салфетку.

- Какая тебе разница, где сплю? На полу. Половиком укрываюсь. Говори - зачем пришла и вымётывайся.

- Моя доченька! - опять всхлипнула она и готова уже была разрыдаться, - я её так люблю!

- Так, - говорю, уже окончательно потеряв терпение, - проваливай. Ты мне это пришла рассказывать в двенадцать часов ночи?

- Ы-ы-ы, -рыдает, типа безутешная мать, потерявшая ребенка, и ей ничего больше не осталось, кроме как оплакивать утрату.

Понятно, на жалость и сочувствие пробивает, значит нужны деньги, только вопрос, сколько и как часто.

Скрестил руки на груди и незаметно достал сотовый телефон, включил на запись. Решил ей помочь сформулировать эту мысль, а то, до утра будет мне компостировать мозг и составлять ненужную компанию:

- Сколько?

- Сто тысяч, - у Верки мгновенно высохли слезы, - а чего, сколько?

- Значит, сто тысяч, и ты оставляешь нас со Светой в покое, навсегда?

- В покое? Нет. Ты, значит, трахаешь мою маленькую доченьку, а я тебя, в покое? За сто тысяч?

- Я её, не трахаю! Но, допустим. Сколько тебе нужно, чтобы ты исчезла из Светиной жизни?

- Двести, - сказала она, затем подумала немного и добавила, - если не трахаешь.

- А если, трахаю? - во мне запрыгал чертик на резиночке, и я начал язвить.

- Тогда, триста! - парировала Верка не моргнув даже.

Ах ты ж, гадина! Я ей триста и могу использовать девочку как хочу? Готова дочку продать какому угодно извращенцу. Но я ей это не сказал, лишь хищно оскалился, поставил точку над беседой поднимаясь:

- Завтра, в час дня, идем к нотариусу, и ты подписываешь отказную от Светы, передаёшь родительские права мне, за триста тысяч. Ясно?

- Ясно, - говорит, а сама даже не собирается уходить.

- А теперь, вымётывайся. мне работать нужно.

- Ты ещё, моего Коленьку избил, - всхлипнула было она, но я ее упредил:

- Вопрос о нем не стоял, пусть сам приходит, свои проблемы решать.

- А ты его снова побьёшь!

- Побью, если заслужит.

- Ну, дай хоть тысячу! На лечение!

- Знаю я, ваше лечение, - сказал, но тысячу дал. Надо было не давать, а то, повадятся, на похмелку сшибать, уточнил, делая голос максимально строгим, - завтра, получишь двести девяносто девять.

- Ну, чего ты, жадничаешь? Он же трудовую способность потерял!

- И у него есть работа?

- Пока нет. Но ведь, найдет?

- Короче, как найдет, так пусть и приходит за компенсацией, а мне ребенка кормить надо. Проваливай.

- А может, есть-таки, у тебя выпить?

- Давай, иди, иди, а то и ты трудовую способность потеряешь.

Остановилась в пьяном умилении, в дверях спальни.

- Доченька! - ударилась в новые слёзы.

- Иди уже! Разбудишь.

- Ты её не обижай!

- Не обижу.

- А то, я тебя!

- Иди уже! Господи!

- Да, я, - Господи. А что?

- Вали, вали.

Еле спровадил! И что это мы такие закомплексованные, затуманили нам голову священники своими постулатами. "Все люди - дети божьи". Нет, не все. Есть те, кто трудятся весь свой век за хлеб насущный. Есть те, кто попрошайничает из лени. Есть отморозки и мерзавцы всякие, готовые к агрессии и насилию, внутри себя они перешагнули грань человечности. А есть пропащие алкаши. Каждому нужно воздавать своей мерой по заслугам, а не из абстрактного человеколюбия. Вот Верка, чуть за косяк двери не цепляется. Бежать отсюда, хоть в общагу, хоть в преисподнюю! Завтра начну продавать квартиру.

Засел опять за работу. Чертика надо хорошо прорисовать. Он здесь неспроста и ему отводится не последняя роль. У него тоже должно меняться настроение в зависимости от угла зрения. Злость, ненависть, ехидство и злорадное превосходство над упавшим неудачником, его нужно победить любой ценой. Это как противостояние с самим собой. Сможешь укротить себя - получишь бонусы с наградами. Но между наградой и тобой страшная пропасть в виде тяжелого, каторжного труда.

Утро подкралось незаметно, тихим пощелкиванием настенных часов и сиреневой предрассветной дымкой. Я и очнулся от глубокого погружения в работу только когда свистнул будильник на телефоне, "Понедельник, подъем, мать тебя так, великие дела заждались"

-Солнышко, вставай, просыпайся, в школу пора.

- У, - свернулась калачиком, сладко вздохнула, - ещё пол-секундочки, пол-столечко.

- Вставай, вставай, а то проспишь.

- Сейчас, сейчас, сейчас, - задирает задницу кверху, а голова еще на подушке, типа сон досматривает.

Мне стало смешно, и я расхохотался. Ну и каково тебе, первый день, папашей быть? Я вспомнил себя в детстве, точно также долеживал, до последнего, пока мать по заднице не шлёпнет. Но я так делать не буду, негоже принцессе напоминать, что она ребенок.