Мясо (СИ)

Сосуды не сравнялись. Когда отливающая всеми цветами радуги амёба мысли (Артур понял вдруг с ужасающей ясностью, что цвет есть качественная субъективная характеристика электромагнитного излучения оптического диапазона) почти сравнялась по объёму с обителью его мозга и он уже чувствовал боль от расплющенных гипоталамуса и шишковидных тел и слышал хруст лобной кости… она вдруг лопнула, пролившись багровым дождём на зрительный бугор, открыв Артуру клинопись истинной своей сути.

Стены и потолок помещения, в котором он находился, были покрыты зловещими кровавыми надписями, пугающими своей одинаковостью.

«ВРАГ НЕ ДРЕМЛЕТ», — гласила каждая из них.

Внезапно Артур понял, что раз надписи везде, то, значит, нанесены они не на побелку, а прямо на радужную оболочку его глаз.

Он вдавил кулаки в глазные яблоки, но кровавая вязь не исчезла.

«Эх, скипидару бы!» — мелькнула мысль, и он уже начал было рыться по тумбочкам в поисках желанной жидкости, когда потолок и стены запестрели вдруг надписями «ЭХ, СКИПИДАРУ БЫ».

«Что же там раньше было!» — мучительно напрягся Артур, и потолок молниеносно отреагировал длиннющей и широченной «ЧТО ЖЕ ТАМ РАНЬШЕ БЫЛО», зато на стенах засветилось муаровым светом многократно повторённое «ВРАГ».

«ВРРАГ! ВРААГ! ВРАГГ», — подумал Артур, встал в проходе между кроватями и принял боевую стойку.

Грязные полосы на линолеуме стали зелёными и мшистыми, пол прогибался под его ногами, а кровавые надписи на стенах колыхались, как листья кувшинок на поверхности подёрнутого рябью озера.

Он двинулся по проходу, реагируя на каждый шорох, готовый каждую секунду нанести смертельный удар тому, который не дремлет. А воздух в помещении, казалось, был соткан из шорохов. Вот вибрирующая погремушка ползающей под кроватью гремучей змеи. Вот полувсхлип-полустон мучаемого кошмарами филина. Так. А это — Артур прислушался, он просто весь превратился в орган слуха, он прямо чувствовал, как раковина его уха, приняв форму патефонной улитки, вытянулась навстречу упругим ультракоротким волнам, создающим в окружающем его киселе видимые простым глазом колебания, — а это таракан за стойкой третьей от двери кровати чешет ножкой хитиновое крылышко. Стены вокруг Артура запестрели графиками дифракций и интерференций, заставив его задуматься о том, как зависит амплитуда звуковых колебаний и изменения положения частиц от единовременной разницы достигаемых самими волнами фаз. Бррр… Он знал, что разгадка не за горами. Знал уже потому, что графики на стенах загнулись в сторону гиперболического, а что касается цветов, то здесь преобладали, да что уж там — царили безраздельно оттенки, благородные и нежные, среди которых особо выделялись «нейчерал фэнси брауниш еллоу» и голубой травертин. Но главное, главное таилось всё еще за мутным чертогом безвестности, выставив наружу лишь свои такие тоненькие, многообещающие метастазы… Бррр…

Артур присел на колено и сжал ладонями голову. Почувствовал, как она пульсирует, бьётся под его пальцами и понял вдруг, как ошибалось человечество, почитая грудь за обитель сердца…. Бррр…

И он поднялся с колен, познав главное. А главное заключалось в том, что надпись «ВРАГ» исчезла со стен. Вначале он было усомнился, но надписи «СЛОВО ВРАГГ ИСЧЕЗЛО СО СТЕН» запестрели на штукатурке.

И комната умерла, потеряв свою ценность. Стала сосновой шишкой, на которую помочился самец из другого племени… Бррр…

Он вышел из расположения. Чёрный глянцевый коридор дышал и всхлипывал вокруг него, протягивая щупальца с розовыми сосочками на конце. Артур двинулся по нему, невольно повторяя ритм колышущейся вокруг чужой материи. Он искал надписи, но надписей не было, а значит, ВРААГ где-то дальше. Притаился с намерением нанести удар.

Розовый сосок задел его лицо, оставив на щеке полоску прохладной слизи. Артур стёр её рукавом гимнастёрки и залепил окаянному отростку звонкую затрещину. Щупальце обиженно втянулось, оставив розовый пятачок в смолистом глянце стены.

«Нет, точно не ВРРАГ», — подумал Артур. «Ибо ворог есмь равнеши ако сам».

И дальше подумалось ему: «Яко словесами не изыдити, а сподобляши не изведати, но прежде падших возставляеши, то от ворогов видимых и невидимых избавляеши…»

«Ага!» — пронеслось в голове. «Значит, всё же вооружаться…»

В следующий момент он наткнулся на часть тумбочки дневального, торчащей из пульсирующей блестящей хмари. Чуть выше тумбочки, прямо под розовым соском, болтался штык-нож. Артур поднял взгляд и наткнулся на выпученные глаза, глядящие на него прямо из чёрной поверхности.

«Что же ты в латексе-то, как пидор!» — возмутился было Артур, но вдруг понял, насколько наполнены эти рыбьи пузыри, эти зенки, эти окуляры смертельной мукой, и гнев его тотчас прошел. На смену ему явилась жалость, но не слезливая бабья, а жалость воина, единственная допустимая кодексом Бушидо и уставом строевой службы… Брр… А приняв это сколь великолепное, столь и величественное чувство за откровение, каковым оно, по сути, и являлось, Артур выхватил из чёрных теснин штык-нож и из величайшей милости попытался эти глаза выколоть. Но взвились, крикнули, завизжали глаза, заголосили на чистейшем таджикском: «Ай, куси апат бакерам! Ай-ай-ай, анна шагом!» И потом: «Сагамонов, миленький, брат, пощади…»

«И ведь, стервец, имя моё знает!» — подумал Артур. «Да, далеко зашло…»

Но ткнуть лезвием в ненавистный зрачок ему так и не довелось. Его внимание привлекла противоположная часть коридора, стены которой были испещрены уже знакомыми красными надписями по белой штукатурке.

«ВРАГГ!» — сказал он глазам и назидательно покачал перед ними ножом. Те вскрикнули и утонули во тьме.

Коридор был пуст, если не считать знакомую вязь. У двери расположения четвёртого взвода буквы укрупнялись, каждая из них была теперь размером в полстены.

— Недолго уже, — прошептал Артур и увидел слова свои, вылетающие изо рта, словно пар на морозном воздухе.

Слова, выполнив петлю Нестерова, влетели в распахнутую дверь. Артур задумался было об аэродинамике перевёрнутого полёта, но быстро понял, что короток был блаженный миг созерцания, что истина вновь сокрыта за пеленой темпоральной причинности, как вдруг слова влетели обратно, повторили мёртвую петлю, а прямо на двери появился график. Несмотря на его сложность, Артур быстро сообразил, что график — суть кривая Жуковского для перевёрнутых полётов и, сдув пару нулей с кривых потребных и располагаемых тяг, он шагнул внутрь помещения. Шагнул со спокойной совестью. Твёрдым шагом уверенного в своей правоте человека. Несмотря на пол, исполняющий под его ногами дьявольский краковяк.

Лес двухъярусных кроватей уходил верхушками в поднебесье. Артур взял штык-нож в зубы и принялся карабкаться по извивающимся под пальцами металлическим стойкам. Гибкие ответвления и отростки хлестали его по щекам, затрудняя подъём. Он хотел было перекусить один из них, но помешал зажатый во рту нож. Сердито засопев, он полез дальше.

Верх разочаровал его своей простотой и банальностью. На неразостланных постелях лежали люди. Прыгая с кровати на кровать, он наклонялся к ним, вопрошая:

— Ты ВРАГГ?

Не ответствуя, они с криками прыгали вниз, в укутанную туманом бездну, и юный горный ветерок доносил заунывную песнь их бьющихся о камни тел.

Когда наверху уж никого не осталось, а истина была ещё сокрыта мраком безвестности, Артур стал спускаться вниз. Спуск, как это водится, был тяжелее подъёма и занял часа полтора.

«Где же бренные останки, где комья истерзанной плоти?» — подумал Артур, вступив на серый, в разводах, линолеум. Тотчас, гудя и пуская облачка пара, примчался ответ.

«Санитары» — вздохнул он. Но тут же игла сомнения воткнулась в подкорку.

«А почему так быстро-то!?»

«Чух-чух», — приехал ответ. «Спецпаёк с надбавкой за вредность…» «Или за вредительство? Нет, за вредительство должны бы убавить… Хотя, если, конечно, срок, то могут и добавить, за вредительство-то…»

Окончательно запутавшись, Артур покинул расположение. В коридоре его встретили белые стены и выскобленный до неприличия линолеумный пол. Между левым и правым крылом одиноко темнела пустая тумбочка дневального, осенённая, словно крестным знамением, красным флагом части. По ту сторону вестибюля взору открывался свежевыбеленный коридор. Ни тебе розовых сосочков на чёрных щупальцах, ни красных надписей на стенах.