Мясо (СИ)

— За нами следы остаются, — разменял молчание Дымов.

Артур посмотрел на часы.

— Следующая смена в двенадцать. Успеет замести.

Они шли вдоль мертвых корпусов завода, подставив щёки ласкам пушистых хлопьев. Было как-то необыкновенно тихо, как это бывает только под снегом, и совсем не хотелось говорить.

— Стой, бля! Стреляю, нах! — раздался голос сержанта Калёкина..

— Полегче, Калёка! — крикнул Артур. — По уставу вначале «Кто идёт?» спрашивают.

— Я сказал, стреляю, нах!

— Этот выстрелит, — вздохнул Дымов.

— А ну ложись, бля! И по-пластунски, нах!

Дымов опустился на одно колено. Крикнул:

— Калёкин, прекрати балаган.

В морозной тишине раздался звук передёргиваемого затвора. Самого караульного видно не было. Дымов опустился на второе колено.

— Кажется, влипли, — сказал он тихо.

Артур пошёл вперёд. Прямо на голос. Туда, где должен был находиться сержант, направивший на него дуло своего автомата.

Когда он сделал шагов двадцать, из темноты на дорогу вышел Калёкин.

— Артура, ты, что ль?! А я-то думаю, что за плесень по постам шляется…

— Я тебе сейчас дам, плесень! — Артур схватился за дуло автомата.

— Тихо, тихо, — сказал Калёкин. — Всё по уставу. Отпусти оружие…

— По уставу… По уставу по посту ходить положено, а не крысой по кустам прятаться…

— Ну ладно, чего ты завёлся, — Калёкин примирительно вытянул руку. — Уж очень проверить хотелось, ляжешь ты или не ляжешь…

— Сволочь ты, Калёкин, — произнёс подошедший сзади Дымов, отряхивая снег с вельветовых штанов.

— Но-но, без оскорблений! А то не посмотрю, что доктор, пущу в расход, нах!

Он взял автомат за ствол и, вытащив магазин, передёрнул затвор. Остроносый автоматный патрон упал в снег. Калёкин нагнулся и поднял его. Выпрямившись, сказал:

— А ты, бля, Сагамонов, мужик. Не врут люди, нах…

У железнодорожного тупика они перемахнули через забор. Дымов порвал штаны о колючую проволоку.

— Да что же это такое, в конце-то концов! — культивированно выругался он.

Артур спрятал улыбку в темноте.

Вдоль забора они дошли до дороги. Машин не было. В близлежащих домах светилось несколько окон. Над оставшимся позади заводом висела жёлтая луна.

— У тебя чего сегодня? — спросил Артур.

— Банальный аборт, — ответил Дымов. — Но, как всегда, в приятной компании.

— Да, — усмехнулся Артур, — компания и у меня приятная. Но, надеюсь, обойдётся без абортов.

И они разошлись. Дымов пошёл вверх по дороге, а Артур перешёл улицу и углубился в офицерский посёлок, встретивший его гробовой тишиной.

Ему понадобилось минут пять, чтобы дойти до конца улицы. У последнего дома он остановился. Тихонько прокрался к калитке и скинул с неё скобу. Где-то вдалеке залаяла собака.

Узкая мощеная тропинка, ведущая к дому, была покрыта белым слоем. Артур задрал голову. Снег почти прекратился и падал теперь реденькой мелкой крупой. Решив не рисковать, он шагнул в сад. Между давно не стриженной изгородью и смородиновыми кустами прошёл к дому. Там, вжавшись в стену, сделал несколько осторожных шагов по мокрому гравию и тихонько постучал в дверь.

Открыли ему почти сразу. Он вступил во мрак и, слегка запутавшись в полах ночной рубашки, прижался к мокрой от слёз щеке.

— Ну, чего ты, — сказал он, целуя её в солёные губы.

— Так, как сегодня, я ещё никогда не боялась…

— Ну что ты, я же здесь.

— Я думала, он тебя застрелит.

— Ну, вот ещё! Глупости какие…

— Ты его не знаешь! Он иногда совершенно непредсказуем… И почему он тебя так ненавидит?!

— Я люблю его жену. Я сплю в его постели. Я…

— Но ведь он же не знает?!

— Чувствует. Дымов говорит, мы живём в мире причин и следствий. Больше, говорит, ничего нет. Пойдём в дом, а?

Взявшись за руки, они прошли в столовую. Сели на колючий шерстяной ковёр. Она спрятала голову у него на груди. Он сидел и гладил её волосы, время от времени целуя макушку и кончики ушей. Она пахла сваренной на молоке манной кашей. Везде-везде.

Таня подняла голову и поцеловала его в шею. Провела губами по ключицам. Взялась пальцами за низ футболки.

— Танюш, давай просто так посидим.

— Давай, — её голова вернулась к нему на грудь. В своё тёплое уютное гнёздышко.

— Я рассказывал тебе про своего отца? — спросил Артур.

Её тепло, смешавшись с запахом ночной рубашки, постепенно обволакивало его, заставляя натянутые как струны нервы безвольно обвиснуть.

— Нет, — промурлыкала она, уткнувшись носом в его футболку.

— Дымов говорит, я воюю за его любовь. И все мои беды из-за этого. Странно, да? Я ведь его совсем не знаю. Дома он бывал редко… Хотя, Дымов говорит, в этом-то всё и дело.

— А почему он не бывал дома. Он что, геолог?

— В какой-то мере, — усмехнулся Артур. — Геолог…

Они помолчали.

— Странно, да? — сказал вдруг Артур. — Придёт, месяца два пробудет и снова… А мать с него пылинки сдувает, дружков его кормит и поит… Да и я, как собачонка, у ног верчусь: папка, папка… Я, знаешь, рыбками в детстве увлекался, даже две породы впервые в неволе развёл: «риногобиус симили» и «элеотрис небулозус». Потом статью мою в журнале «Рыболовство и рыбоводство» напечатали. «Аму-Дарья — русская Амазонка». Лет одиннадцать мне тогда было… Или двенадцать, не помню… Потом он приехал. Поел, в кресло сел, закурил. Я ему, пап, говорю, смотри, у меня рыбки отнерестились… А он на пол сплюнул и сказал: «И это мой сын!..» И все два месяца, пока его снова не… В общем, бычки он в аквариумах тушил. А я… А я ночами плакал… А когда его заб… когда его не стало, я пошёл в школу и забил до полусмерти одноклассника. Он мне в щёку из плевательницы бумажкой попал. Вот тогда всё и началось… И знаешь, не то чтобы мне по лезвию ходить нравится. Нет. Меня словно кто-то за ниточку тянет. А вот отцу нравилось, да… Ему нравилось… Дымов говорит, мне надо начинать жить своей жизнью. А какая она, моя жизнь? Ты случайно не знаешь?

Она промолчала.

— Вот из караула вернусь, надо будет подумать.

— Совсем тебе твой Дымов мозги запудрил…

— Дымов дело говорит.

Таня фыркнула, и он улыбнулся, представив, как она надула губки в темноте.

— Татьян, ты ревнуешь?

— Нет… Да… Не знаю.

— Татьяааана!..

Она навалилась на него и закрыла рот поцелуем. Оторвавшись, сказала:

— Такой ты у меня, оказывается, болтун! Ужас!

— Что есть, то есть, — сказал он весело, внезапно почувствовав приятную пустоту в душе. — Как альтернативу предлагаю тихонечко включить радио.

Она встала и, подойдя к стоящей на трюмо магнитоле, повернула ручку. Из динамика раздался голос Фредди Меркури.

Привыкшими к темноте глазами он смотрел, как она скидывает ночную рубашку. Лёгкий ветерок донёс запахи её тела.

— Интересно, о чём они поют? — Таня подошла и опустилась на пол. — Ты понимаешь?

— Кто же хочет жить вечно, если любовь должна умереть, — усмехнулся в темноте Артур.

— Пошленько, — сказала она, стаскивая с него футболку.

8

В казарму он вернулся около трёх. Дежурного по части на КПП не было. Не было его и в казарме.

Артур разбудил сопевшего в его подушку Зюкала. Помог ему разобрать скрученное из пары одеял чучело. Затем снял с себя гражданское и засунул под матрас. Лёг в кровать и попытался заснуть.

Сон не шёл. Промучившись с четверть часа, он поднялся и вышел в коридор. Трое новобранцев драили пол под руководством дневального с чудовищным чубом. В расположении четвёртого взвода не спали. Пятеро молодых играли импровизированный концерт. Тема изначально называлась «Во поле берёзонька стояла». Коренастый малыш солировал тоненьким голоском. Худощавый азиат сидел на ударных. Кроме этого присутствовали бас-гитара, соло-гитара и саксофон. Лейтмотивом была песня «Ганз энд роузиз», «Райский городок» — если он, конечно, не ошибался. Соло-гитарист, играя на воображаемом инструменте, извивался как червяк. Саксофонист филонил, за что и схлопотал подзатыльник.