Машина памяти

Словесный понос грибоеда прерывается зычным голосом клоуна Пети.

— Группа «DTD»! Оптимальная доза на этот замечательный вечер…

Ребята проверяют микрофоны:

— Раз-два, всем слышно? — спрашивает вокалист по прозвищу Мэд.

— Да-а-а!

— Пока мы готовимся, Тай исполнит для вас фантазию, посвященную женскому общежитию…

Тай издает в микрофон неприличные стоны, комбинируя их с каким-то поршневым ритмом. Всхлипы. Стоны. Поршни. Всхлипы…

Публика в восторге от фантазии. Аплодирует. Африканец раскланивается.

— Мы готовы. Вам — песняк! — Мэд набрасывает капюшон толстовки.

Вступают Тай и бас. Присоединяются клавиши. Флейта проводит мелодичную вставку. Мэд читает:

Улица змея — ужалить готова,

Кто-то сорвался, у него был повод.

Кого-то вырвало внутренним миром —

Пир во время чумы, дышишь телеэфиром!

Плотина лезвий на твоих дорогах,

Дураков мало, зато умных много!

Какие новости? Опять война?

Бьет в висок кастетом весна…

Голоса снаружи — отголоски ада,

И голоса внутри — она слышать их рада!

Мне, разрывая на части легкие,

Харкать с кровью слова из глотки!

Ворон-грибоед прислушивается.

— Неплохо.

— Да полная лажа! — неожиданно встревает Страчунский.

Проблевался…

— Не согласен, — волнуется Ворон-грибоед. — Категорически не согласен.

— Я тебе щас в морду дам! — говорит Страчунский, поправляя очки. — Кит, я думаю, не организовать ли нам рок-н-ролльную газету?

Я молчу. От него плохо пахнет.

— Ты бы туда писал. Но гонораров больших не жди… тут идея важна…

— Идея важна, — поддакивает грибоед. — Чрез-вы-чай-но!

— Завороти… — тут Дениска содрогается, его лицо искажает гримаса ужаса. — Я сейчас… спазмы…

— Сам ты Элтон Джон! — бросает ему вслед Ворон-грибоед. — Кем ты в прошлой жизни был? Небось, кисейной барышней! Эх, молодежь… приглядишься к девушке, а она — парень! Или наоборот. Думаешь парень, а это — баба! Пить не умеют! Да, союзник?

Жили бы лучше, но нищенство дорого,

Ветер свистит на могиле города.

И когда тебе скажут: ты свободен,

То на самом деле — смертельно болен!

Любого из нас хоть кто-то, но предал —

Так кого ты винишь во всех своих бедах?

Считаешь дни в ожидании смерти,

Хранишь мечты в запечатанном конверте!

И боишься того, чего в принципе нет —

Открой глаза, там всего лишь свет…

Я слишком устал, надоела игра,

И у неба в глазах — пустота!

Меня что-то беспокоит. Что-то задело край сознания.

— Повтори, что ты сказал?

— Пить не умеют, я сказал!

— До того…

— Думаешь парень, а это — баба. Что с тобой, союзник?

Мэйнстрим впадает в океан отстоя!

Если есть счастье, то что это такое?

Эй, никогда не сдавайся без боя,

Если твои слова чего-то стоят!

Мне хочется спросить у автора этого текста: что ты тут делаешь, если ты такой умный?

— Что ты тут делаешь?

И отвечаю сам себе:

— Не знаю.

— Ты все понял?

— Понял.

— Тогда что ТЫ ТУТ ДЕЛАЕШЬ? ПОЧЕМУ ТЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ?!!

Ворон-грибоед взмахивает крыльями. Они в красных точках.

— Соооюююзззнииик!

Моя голова забита ватой. Никакой статьи про «золотую» молодежь не будет.

Мне кажется, что стол — это рояль. А рядом сидит слепой черт-пианист, вместо глаз — пробки от «Туборга», он долбит по клавишам.

Он поворачивается ко мне. Пивные пробки выпадают из глазниц.

— Дай мне блюз, Джордж! — говорит он. — Дай мне блюзззззззззз!

В глазницах — тьма. Вокруг летают мухи. Бззз! Это они!

Расталкивая гостей, я бегу к выходу. Я догадался.

23

Я давлю пальцем на серую пластмассовую кнопку, замыкается электрическая цепь, в квартире меланхоличное «дин-дон», будто игрушечный колокольчик звонит. По ком звонит колокольчик?

Стена подъезда грязно-зеленая, штукатурка отваливается, отпадает струпьями, видны бесчисленные рубцы времени на камне. Лампочка выкручена. Потолок усеян черными звездами подпалин. На стене помимо извечных матюгов и сплюсованных в мифическое слово «LOVE» русских имен косые строчки: «Пей вино — не горюй! Горе — медленный яд. А лекарство — вино! Мудрецы говорят…»

Воняет мочой и безысходностью.

Мозг, все еще одурманенный алкоголем и грибами, гоняет мысли вхолостую. Я давлю на кнопку, но «дин-дон» тонет в музыкальном грохоте и чужих пьяных выкриках. Мозг размашистыми мазками воссоздает эту картину: она никакая в объятиях хохочущего сброда…

Твоя уверенность тает, как шоколад в руках. Зачем ты здесь?

Я давлю на кнопку, а потом бью ногой в дверь.

Музыка чуть стихает, я слышу чьи-то неуверенные шаги. Раз-два, раз-два.

Щелчок замка, дверь с чмокающим звуком распахивается. На пороге бледный чмырь, комплекция, как у дождевого червя, ширинка на вельветовых брюках расстегнута, из коротких рукавов голубой рубашечки торчат руки-спички. Синяки на локтевых сгибах похожи на чернильные пятна.

— Ты — Артур? — спрашивает чмырь, прищуриваясь.

— Ланселот.

— А-а, заходи…

Отпихнув его, я прохожу в комнату.

На меня не обращают внимания. Прибавляют музыку. Соседи стучат по батарее. Где-то сверху плачет ребенок.

Пьянка остается пьянкой, результат один, и не важно, что ты пьешь: жидкость для очистки стекол, портвейн или «Джим Бим», — если твоя цель состоит в том, чтобы забыть об окружающем мире.

Просто стекломой более эффективен.

Втирая в десны чудодейственное вещество, которое рождает иллюзию силы, быстроты и выносливости; обмениваясь кислотными марками, чтобы заслонить разум ширмой; прокладывая кокаиновые магистрали в страну грез…

Мы лопаемся, словно мыльные пузыри. Мы — радужные брызги.

— Трам-пам-пам! — наш боевой клич.

В комнате накурено. Слова вгрызаются в уши:

— Хей, есть такая маза…

— Есть такая маза — факать водолаза!

— Нажраться водки и трахнуть бабу…

— Неинтеллектуально!

— … но снимает напряги! — подпевают хором.

Длинноволосый юноша методично забивает косяк.

— ГДЕ ОНА?

— Кто она?

— ГДЕ ОНА?

— Че ты пристал? — он поднимает голову. — Ну, на кухне может… или в сортире…

На кухне кто-то кому-то делает минет.

Может, в ванной?

Я дергаю ручку: заперлись изнутри!

— Открой!

Ответа нет. Тусклый, какой-то маргариновый свет пробивается сквозь щели.

— ОТКРОЙ! — я продолжаю дергать ручку: она отваливается.

— Эй, рыцарь, не сходи с ума! — говорит чмырь, хватая меня за локти.

Разворачиваюсь, бью с крюка в подбородок.

Чмырь приземляется спиной на тумбочку, где стоит телефон. Трубка падает на пол. Я включаю свет на кухне, парочка шарахается в сторону.

В мусорном ведре — панцири. На плите — варится импровизированный черепаховый суп. Беру табуретку и с размаху бью в стеклянный прямоугольник над головой, который отделяет кухню от ванной… И еще! Осколки летят внутрь.