События глазами очевидцев

Василия это взбесило, он не выдержал и, потеряв всякую субординацию, возмущенно стал выговаривать ему, что хуже не будет, если защитников Белого дома станет больше на сотни три добровольцев. Генерал, как-то сникший, выслушал Василия и, печально улыбнувшись, сказал с сожалением:

- Людей и так хватает, этих не знаем, как обеспечить питанием, но главное в том, что оружия нет, ведь “обложили” кругом. Он вздохнул и пошел в кабинет.

Васино возмущение кипело. Он ходил из угла в угол, мысли его также кипели:

- Как нет оружия? Да, ему говорили, что оружие, защитников Ельцина в августе 91-го из Белого дома заранее вывезли с учетом прогноза событий. - Но ты же генерал-полковник! - возмущался он - Боевой генерал, ответственный за защиту Белого дома, а надеется только на то, что люди Ельцина проявят порядочность и не станут стрелять по скоплению гражданского люда. Мышление наивного ребенка, да и только.

К Макашову зашли его генералы...

- О чем там еще можно совещаться, когда людей нечем вооружить? - с досадой думал он. Его мысли прервал дневальный, стоящий на дверях, доложив об очередных посетителях. Василий сказал:

- Пусть в приемную войдет один.

Вошел мужчина, и сообщил, что их пятнадцать человек приехало с Алтая:

- Столько суток тряслись в вагоне, что и сейчас рябит в глазах, но, слава Богу, добрались, все нормально, - отдышавшись, сказал он. После добавил к сказанному, что все хотят на самый передовой участок. Василий зашел к Макашову, доложил.

Генерал вышел к посетителю сам и опять, к Васиному возмущению, начал говорить этому человеку, что здесь уже не принимают прибывшие группы, а им необходимо брать постановление Верховного Совета и ехать назад разъяснять нашу политику на местах.

Василий вспомнил, как сам двое суток на перекладных добирался сюда. Конечно, может, эти люди теперь останутся живыми и здоровыми, в отличие от тех, кто здесь. Но сейчас их было по - человечески жалко: приехать издалека сюда, чтобы развернуться и уехать назад..

Стемнело. По коридорам расставили зажженные свечи. Теперь, когда кто-то приближался, дневальный солдат - из Васиных прежних бойцов - окликал и выходил ему навстречу, Василий же держал наготове автомат, стоя в дверном проеме. Переговорив с пришедшим, дневальный подходил и сообщал о нем Василию, он, в свою очередь, докладывал о посетителях Макашову.

Сейчас, ожидая приема, напротив него у двери сидел бородатый казак. Разговорились. Оказывается, он казачий священник. Был с казаками в Абхазии, сам в боях не участвовал, но абхазские муллы приговорили его к расстрелу за то, что он около десятка абхазцев - мусульман принял в христианскую веру. - Как это так? - спрашивал Василий.

- А так, очень просто, - отвечал он. - Перед атакой обращался ко всем, что, может, кто-то внутренне чувствует, что его вера - не его вера и что-то в жизни у него не так, как должно быть. Говорил, чтобы хорошенько обдумали и, кто хочет принять христианство, - приходил. И приходили, и принимали. За это их муллы и приговорили меня к расстрелу.

- Как же так? Ведь Вы сами спасали абхазцев от геноцида, а Вас к расстрелу? - не понимая, переспрашивал Василий.

- О дорогой, всем мы нужны, - отвечал священник, - пока их нужно спасать, а так они, как и большинство, не любят нас, русских, и в другой раз готовы перестрелять всех.

Потом Васины мысли ушли куда-то глубоко в прошлое. Перед ним возникли образы тех благородных гусар, эскадрон которых честно сложил свои головы в неравной схватке с турками, спасая от геноцида грузин. Ведь пройдет время, и все забудется, как и те гусары.

А кто даст гарантию, что в будущем не выползут на поверхность политики новые различного вида Старовойтовы и не представят русский народ как оккупантов и убийц, как это было в Грузии? Кто даст гарантию, что не получат нож в спину наши потомки в Абхазии, как получали мы в Грузии?

Да, конечно, в то время турки без труда могли бы вырезать всех грузин, и тогда сама эта нация канула бы в вечность, как гунны и сотни других народов, а Турция граничила бы с Россией, но не в ущерб России. Почему? Во-первых, Россия была бы в могучем союзе с Турцией, а потомство благородных гусар дало бы России не одного Ломоносова, и Россия, может, не растратив силы на войну с Турцией, была бы могучим государством, и Аляску не было бы необходимости продавать.

Ну, а если и была бы рядом враждебная Турция, то не враждебнее сегодняшней Грузии. История не раз доказывала, что великодушие русского народа оплачивалось ему великим предательством.

Священник пошел к Макашову, Василий вышел в коридор, разговорился с казаком, который был с ним. Он рассказывал, что полсотни казаков с пистолетами и обрезами просились позавчера к Альберту Михайловичу, но он отказался почему-то от них. Непонятно...

С внутреннего коридора показался свет фонарика, и дневальный пошел навстречу. Возвратился с Васиным старым знакомым подполковником. Он был с таким же, как и у него, десантным автоматом. Рассмотрев в свете мерцающих свечей Василия с автоматом, явно с недовольством сказал, что идет к Макашову. Тот ответил, что генерал-полковник занят. Подполковник измерил его недовольным взглядом и ушел.

Потом пришел Женя. Он сказал Василию, что можно идти отдыхать. Вышел Макашов. Он был в своем черном берете, со звездой Союза офицеров. Женя передал ему Васин автомат, и генерал в сопровождении Андрюши удалился.

Салават договорился с каким-то депутатом о ночлеге для них в кабинете, который находился рядом. Депутат оставил им ключ.

Василий и двое его земляков - киевлян улеглись с “большим комфортом” на полу у шкафа, подложив себе под головы сумки с противогазами.

Пол в этом кабинете был теплый, и Василий позволил себе снять с себя свитер, чтобы положить его тоже под голову. Устроившись, таким образом, выкинув из головы все дурное, и эту ночь он уже проспал, как “белый человек”, почти, как в кровати.

Проснулся он утром от шума, вернее, оттого, что может создать женщина, когда она очень возмущена. Оказывается, Салават не настолько или, может, не с тем, с кем надо, договорился о кабинете для генерала.

Один меньший, по- видимому, личный кабинет той женщины, они с подачи Салавата передали под кабинет Макашову, а зал заседания, что напротив, был свободен, и вчера она там несколько раз собирала какие-то заседания, не забывая каждый раз, проходя мимо них, высказывать свои бурные возмущения.

Войдя в приемную, Василь увидел ту же женщину-депутата, что возглавляла комиссию по работе с женщинами. Перед ней стоял Макашов, и она, как мальчишку, отчитывала его за самовольно занятый кабинет. Кричала, что заняли кабинет беззащитной женщины, хотя в Доме Советов масса кабинетов других различных депутатских групп и комиссий.

Альберт Михайлович, ошарашенный еще и этой свалившейся на его голову, проблемой пытался что-то ей говорить, потом, неожиданно сорвавшись, начал также громко кричать ей в ответ. Затем вбежал в кабинет и захлопнул за собой дверь.

Женя стал ей доказывать, что генерал уже много ночей не спит, и что мы обещаем найти другой кабинет, пусть она только успокоится. Но та продолжала возмущаться, что заняли не чей-то кабинет, а беззащитной женщины.

В приемной с Васиным автоматом дежурил его земляк. Потом Женя привел еще одного мужчину. Мужчина был его лет, статен собой. С красивым, широким, но с правильными чертами и небольшими усами лицом. Приехал он откуда-то с Волги. Кадровый офицер, но в запасе.

- ”Славик”, - представился он, протягивая поочерёдно руку всем стоящим. В ответ ему сообщили, что у них, именно здесь Славиков, как собак нерезаных, и он будет уже третьим.

После он рассказал, что их приехало пятеро боевых друзей по службе, что он “прорвался” сюда, через кордоны милиции, пока один, а ребята остановились в Москве у родственников и что сегодня он пойдет за ними. Василий сказал, что ему повезло - назад не отправили, как многих других.

Но тут в разговор вмешался Женя. Он, как бы шутя, начал издали, что вот, мол, собрались у нас уже три Славика, причем два автоматы имеют, а стрелять не умеют, а тот, кто хорошо стреляет, автомата не имеет.