Чуден Днепр (СИ)

— Не одного и не два заложника захватим, а сто, двести, тысячу! — распалял себя бравый каббалист.

— Зачем же так много? — спросил Зэев, не сдержав улыбки.

— Зачем много? Чтобы дух народа воспрял, чтоб гордость затопила еврейские сердца! Один тысячи стоит! Себя возвысим, татар унизим, христиане нас бояться станут! — прокричал Акива.

Седобородые зароптали, засомневались.

— Не под силу это нам, — буркнул Иона.

— Десять — самое малое! — великодушно уступил Акива.

— А десять-то почему? — спросил один из собрания.

— Кому, как не вам, ученым раввинам, знать из святых наших книг, что десять членов тела властвуют над человеком: два глаза, два уха, две руки, две ноги, уста и голова. За каждый из них — по заложнику! — вразумил Акива.

— Объяснение туманно, но мысль хороша, — заметил Залман.

Каббалист оглядел собрание с видом победителя.

3

Зэев и Иона бьются над задачей. Татары — не легкая добыча, пьяными врасплох не захватишь. Послали лазутчиков, выставили наблюдателей, много дней изучали норов воинов крымского хана. Нашли слабину.

Сутки в засаде. Короткая схватка. Две дюжины связанных по рукам и ногам заложников доставлены в лагерь мстителей.

Переговоры. Татары знают наверняка — для евреев бесценна душа соплеменника. Потому сказали решительно: “Хотите обратно своего юнца? В обмен на всех наших!” А евреям того и надо. Выгорело дело.

Зэев препроводил Эльдада к отцу с матерью — пусть теперь они им правят. Или он ими.

Прошло немного времени, и главари отряда вновь предстали перед собранием раввинов, с гордостью поведали о блестяще исполненной заповеди. Акива горячо обнимает, поздравляет, благодарит героев.

— Один наш многих ненаших стоит! Евреи горды безмерно! Сладость величия перебивает горечь утрат! — воскликнул каббалист.

— Татары смеются над нами, говорят, умный еврей думал много, да вошь поймал, — уныло заметил Залман.

— Поляки охладели к нам, мол евреи себя выше прочих ставят, как доверять им? — сказал один из раввинов.

— Казаки и простой люд еще больше ненавистью налились, дескать для еврея хоть православный, хоть басурманин — хуже всякой скотины, — добавил другой раввин.

— Горжусь вами, горжусь собой, горжусь народом нашим! — невозмутимо продолжал Акива и вновь принялся жать руки озадаченным Зэеву и Ионе.

А божинский раввин подумал с грустью: “Случись непредвиденное, и вот уж сбит с толку человек, если только не сумасброд он. Заповеди взыскивают жертвы.”

Глава 10

Всяк врач в рай

1

Война свирепствует в украинских и польских землях. За православную веру, за правое дело, за славное имя, казаки, не щадя жизни, бьются с ляхами и бьют евреев, не щадя их жизни. Отважный гетман Рудан Дворецкий главенствует над запорожцами. Много казаков полегло в битвах, раненых и того больше. Как и подобает полководцу, Дворецкий правит боями с возвышенных и отдаленных позиций. Храня себя, сберегает войско, близит победу. А все ж судьба сыскала пулю для Рудана.

Казаки бережно уложили раненого на конные носилки, осторожно довезли до хаты, где располагалась походная резиденция гетмана. Рана велика, штаб-лекарь туго перевязал ее, тщетно пытался остановить кровь. В горницу влетел Микола Шилохвост, сердечный друг Рудана Дворецкого со студенческих лет — оба школярами были во львовском иезуитском коллегиуме. За совершенное владение пером гетман определил однокашнику должность историографа казацкого восстания. На деле Микола стал первым советником воеводы.

— Что с тобой, Руданушко, жив ли? — возопил летописец.

— Жив пока… — едва слышно проговорил раненый.

— Будешь жить! Тотчас приведу целительницу искуснейшую. Еврейку. Все таинства врачевания уместились в голове ее.

— Н-н-нет… — просочилось сквозь побелевшие губы.

— Не дури, Руданушко, смири гордыню. Пусть еврейка, зато вернет гетмана народу. Жизнь твоя — не твоя. Всего православного мира достояние!

Раненый обессилел, закрыл глаза, смолк. Шилохвост распорядился доставить кудесницу немедля.

2

Славилось еврейское племя наилучшими на свете врачевателями. Как мужчины, так и женщины овладевали искусством целительства, знали, когда ослабить, когда натянуть расстроенные струны тела и души. Учитель передавал вежество ученику, и каждое следующее поколение своим трудом, умом и опытом добывало новые знания, приемы и средства. Коренья, травы и цветы, обыкновенные на взгляд непосвященного, умелыми руками превращались в волшебные мази и порошки, чудодейственные настои и элексиры, живительные бальзамы и елеи. Христиане, сильные мира сего, обуздывали здравым смыслом суеверный страх и обращались за помощью к врачам-евреям.

Высокая, худая, черноволосая женщина средних лет решительно вступила в горницу. За ней, с саркастическим выражением на лице, показался штаб-лекарь. Он волочил тяжелый сундук, полный атрибутов и средств врачевания. Войдя, поставил ношу на пол, занял место в углу, сохраняя все ту же уничижительную мину. Женщина тотчас подошла к постели Дворецкого, гневно взглянула на штаб-лекаря, кивком головы подозвала его, велела осторожно приподнять раненого за плечи. Сняла никудышнюю повязку, обследовала рану, сама промыла ее, смазала мазью, присыпала порошком, сама наложила бинты. Кровь окрасила их и остановилась. Дворецкий открыл глаза. Целительница подала ему знак молчать. Поднесла успокоительное питье. Раненый уснул.

К полудню следующего дня гетман пробудился. Боль сверлила мозг. Напротив, скрестив руки на груди, стояла черноволосая женщина.

— Терпи, гетман, быстро отступит мука, у победителей раны не болят, — сказала она, угадав страдание больного.

— Как зовут тебя, целительница? — слабым голосом спросил раненый.

— Мирьям.

“Похоже на “Мария”, - подумал он. Вспомнил другую боль. Возлюбленная его ушла с лиходеем Равелинским. — “Бросила меня. Не из-за нее ли войну затеял? Обманула Мария. А Мирьям не обманет?”

— Мирьям, не уморишь ли меня из мести?

— В святых наших книгах сказано, что и лучшему врачу уготован ад. Я не спешу туда. Да и чего тебе бояться? Не делающий зла не подвержен злу. Поставлю тебя на ноги и не причиню вреда.

3

Исцеление подвигается скоро. Вот уж Дворецкий сидит, вот расхаживает по горнице. Мирьям безотлучно пребывает при своем облеченном властью пациенте. Православному казацкому воеводе тяжела дума, что спасен еврейкой. Любопытно ему исподтишка наблюдать за ней, худой и прямой, как палка, неулыбчивой. Что за народ это? Скрытный, хитрый, себе на уме. Ненавистный.

— Признаю, Мирьям, лекари-евреи лучше наших костоправов. Искусный врач незаменим и стоит легиона, — нарушил молчание выздоравливающий.

— Да, нам известны тайны врачевания, — сказала Мирьям.

— Отчего ж не откроете их во благо всем людям?

— Господь покровительствует достойным. Грешно расточать дары небесные, будь то золото, будь то снадобье.

— Иудейский ответ! — усмехнулся Дворецкий.

— На христианский вопрос! — заметила Мирьям.

— Поневоле христиане должны ценить твое племя.

— Поневоле? Спасибо и на этом. Евреи умеют лечить раны, хоть и не наносят их! — достойно провозгласила Мирьям.

— Не наносят их? Неужто не слыхала про банду Зэева и Ионы? Они вырезали отряд непобедимого атамана Криворучко!

Мирьям побледнела, отвернулась к окну, зашептала что-то.

— Молишься за своих? Неизбежно настигнет разбойников кара! — пообещал Дворецкий.

— Боже праведный, непогрешимый! — воскликнула Мирьям, — ведь по своему подобию ты создал людей, зачем творения твои истязают друг друга?

— Истязают? То литавры победы, ореол славы, мужество и доблесть, рыцарский дух! — вдохновился гетман.

— Цена сему торжеству — раны, кровь, муки, смерть. Пир тщеславия!

— Женщина! Еврейка! Что смыслишь ты в христианских гимнах чести?

— Кто поет гимны эти? Пьяные казаки да гусары?

— Напрасен спор! Глухому ослу притчу рассказывать? Мужи народа твоего робки и трусливы, и женам гордиться некем.