Тёплое лето в Бултыхах

я — свое.

«Жизнь еще не кончилась», — я достала зажигалку.

Чай крепкий, сна не было. Лежала не раздеваясь, и рассказывала ему, как он восстановится в театр, зашьется, станет известным, приедет к нам на лето. И мы все поедем отдыхать. Слышишь? Ну, а почему не в Бултыхи? Они еще, наверное, существуют.

«Существуют», — Леник сел на своем топчане. Посидел немного, снова лег и накрылся с головой.

Потом мы не виделись года два. Потом… Суп с котом. Он уже жил непонятно где. Подвал, запах сырости, и еще запах чего-то. «Чем пахнет, Лепс?» Проснулась ночью, побродила в темноте, голова гудит, нашла Леника возле газовой плиты, глядел на пламя и курил. На огне шипела кастрюля, шел запах. Мне стало не по себе, я спросила, что он готовит. Он молчал. Я повторила вопрос.

«Суп с котом».

Поднял крышку.

Потом я час мерзла возле метро, ждала открытия. Рядом курила путанка, поглядывала на меня.

Когда я убегала, он сказал, что пошутил. В кастрюле плавала кошачья голова. Может, показалось. Может, надо было остаться? Ну, осталась бы, и что?

Сидела в пустом вагоне, путанка спала рядышком. Тупо глядела в схему московского метро. «Жизнь только начинается».

Через год у меня уже был английский. Потом два года у турков, потом уже была своя фирма. Своя строительная фирма. Свое кафе, «Аркадия». Два года в десятке самых состоятельных женщин города. Пока не рухнул бассейн.

Воскресенье, утро. Мы идем в церковь.

— Не беги, мам!

То еле шевелится, то третью космическую врубила.

Церковь недалеко. Ноги вялые. Нет уж, раз решили. Потом на рынок. Крыжовник. Мама яйца еще хочет, вот такие они тут, говорит, а цены — не поверишь.

— Служба уже началась, — опять понеслась галопом.

— Ну не по билетам же!

Церковь новая; мама сует мне платочек из сумки.

После обеда играли на берегу с Леником в родинки. Считали их друг на друге. Я победила, я вообще чемпион по родинкам. Лепс обиделся и ушел купаться. Специально далеко уплыл, чтобы я думала, что он утонул, и бегала по берегу, как в прошлый раз. А я и не думала бегать. Еще раз пересчитала родинки и пошла в корпус. Если он утонет, мне больше будет жалко маму, потому что она его очень любит, а я его еще сильней люблю. Пока шла и слезы вытирала, он меня догнал и пошел рядом мокрый, будто ничего и не было. И сланцы хлюпают.

«Лень… А ты веришь в вампиру?»

«В чего?»

«Ну, ввампиру эту, которую рассказывал?»

Он смотрит на меня.

Резко дергает меня за руку:

«Бежим!»

Несемся мимо шахмат, кино, клумбы, Орджоникидзе, чуть не сбиваем Альберта, через Храм Воздуха.

«Ты чего… Ты куда?» — пытаюсь вырвать руку.

Забегаем за забор, останавливается. Сердце стучит, темно и воняет чем-то.

«Ленька, ты че?»

Его лицо начинает меняться. Глаза делаются огромными.

«Я не Леня. Я…»

Я визжу.

Кусты раздвигаются, появляется физиономия Альберта.

«Дети, вы тут что делаете?»

Я машу на него, шепотом:

«Уходите, пожалуйста! Мы тут в инопланетяна играем!»

«А… Это который с другой планеты пришел?»

«Из другой вселенной! Ну, пожалуйста!»

«Скажи папе, Альберт сделал фотографию, пальчики оближешь, пусть заберет».

Уходит.

Стоим с Леником, смотрим друг на друга.

Мама взяла меня за локоть и подвела к нужному столику.

Я стала зажигать и ставить. От платочка чесалась голова.

Одна… Вторая…

Пятнадцать свечек. За тех самых.

Я не виновата. Не виновата. Господи, Ты же знаешь, две ночи сидели с Санычем, перепроверяли, две бутылки коньяка выдули, документы — не подкопаешься.

Двенадцать… Тринадцать.

Если меня посадят… Или что-то со мной сделают. Вас это уже не спасет, а у меня жизнь только начинается. Хорошо горят. Остаются еще две. Может, за Саныча? Он крещеный был, на похоронах молодой батюшка приходил, приятный такой.

Пока соображаю, окно распахивается.

Нет!

Я проснулась счастливой и взрослой.

Сегодня мне девять лет. Это целое событие в жизни.

Мама уже встала и куда-то сходила.

Я слышала, когда еще не совсем проснулась. Лежала с закрытыми глазами, а сама слушала, как они будут готовиться, хотя в туалет хотелось, а мама говорит, терпеть нельзя, прыщики будут.

Ну ладно, так и быть, открываю глаза. Солнце! Мама стоит в моем любимом платье и ставит в воду цветы. Это мне? Какое счастье!

«С днем рождения!»

И все меня целуют. И Леник. Я прижимаюсь к нему. Он краснеет, какой глупый.

«Подождите», — говорю строго. «Сейчас я должна обязательно умыться!»

«Умывайся! Только быстрее, завтрак прозеваем».

Нет, нет! Только не опоздать на завтрак! Только не опоздать!

В ванной никаких букетов и украшений нет, но все равно все какое-то праздни-чное, приподнятое: и мыло, и полотенце. Сажусь на унитаз, болтаю ногами. Потом смотрю на грудь. Кажется, немножко выросла. Или нет? Мама говорит, что…

«Ле-на!»

Ой, господи, еще зубы! Еще эти дурацкие зубы! А они там шепчутся, я же слышу! Быстро глотаю пасту и выбегаю из ванной:

«А вот и я!»

— Представляешь, все сразу погасли. Все свечки, которые ставила.

Лодка мягко отталкивается от берега.

Гена на веслах, рядом букет. Красиво, только обертка скрипит. Вода солнечная, зеленая. А меня все озноб. Не могу.

— Выбрось из головы.

— Понимаешь — все. Если бы хоть одна осталась. Ну хоть бы одна.

— Глотнешь?

— Давай… Гадость какая. Где ты его берешь?

— Вернемся, я у себя пиво приготовил, рыбку.