Современная датская новелла

Там такой причал был, внизу, над самой водой, точно ящик выдвинутый, каменные ступеньки к нему, я стал спускаться, все старался не думать. Сошел, мокро, волны накатываются. Я потоптался взад-вперед, хотел было обратно наверх податься, вдруг как зачерпну воды одним башмаком, да сколько — на зависть глоточек, — а, плевать, я уж когда ноги-то мыл, — и остался, стою, вода по шнуркам плещется. Только не давать себе думать, покончить с этим. Ведь ты уж со многим покончил, так отчего и с этим не покончить, отчего совсем все не кончить — развязаться, соскочить, — положа руку на сердце, кто о тебе пожалеет? Продрог я весь, руки в карманах, в одном зажигалка — к черту ее! Даже не булькнуло. Ничего не различить средь прочего бульканья и плеска. Один всплеск среди прочих. Капелька на пробу, предвестье. Трубка лежала в левом кармане — и ее туда же! Вот и с куреньем покончил, заодно уж. Теперь пальто долой! Оно распласталось, рукава по волнам раскинуло, унять их хочет, утешить. Потом одна пола затонула, а оно все сверху болтается, воздух, видать, в карманах остался. Мне это надоело. Башмаки все одно мокрые. Шнурки никак не развязать было, оборвал. Первый не попал, перелетел, второй на пальто плюхнулся, в самую середку, оно наконец-таки ко дну пошло. Вот когда я не на шутку промерзать стал, да невелика беда, скоро и с этим будет покончено. Подогнул коленки, руки вперед вытянул — нет, отставить, ни дать ни взять пловец перед прыжком в воду, — в том-то и вся штука, чтобы не поплыть. Пожалуй что, лучше просто ступить через край — и провалиться. Вдруг в голову ударило: терпеть не могу, когда вода в уши заливается. Порылся в карманах пиджака, все есть, только ваты нет. Ага, во внутреннем кармане табак, набил в каждое ухо по хорошей затычке. Ну, вроде готов. Только вот какой ногой первой ступить? С какой я всегда-то первой ступаю? Попробовал вспомнить, да куда там, это ж такая вещь, все никак не удосужишься ясное понятие себе составить, а как понадобится — и стоишь, глазами хлопаешь. А в таких обстоятельствах опыта да познаний ой как не хватает. Можно ведь и боком сойти, а то задом, или лечь наземь и скатиться через край. Стою я, прикидываю и так и сяк и только все больше запутываюсь. Штанины у брюк снизу промокли, к ногам липнут, что ж это, думаю, неужто брюки ничего подсказать не могут, как-никак они начали-то. Глянул на них — и аж поджилки затряслись, только теперь не от холода. Да это ж, думаю, брюки меня сюда и затащили, это через них я приседания-то выделываю по колено в воде, сам я так полагаю, житьишко наше не сказать чтобы разлюли-малина, жизнь — она тягота, а все ж таки и плюсы в ней кой-какие имеются, вот хоть бы портер, — да нет, это все брюки окаянные, это им крайняя нужда пришла к недотепе утопшему прибиться. Он в тот день, должно быть, новенькие брючки-то нацепил, не причастные, а старые да верные на произвол судьбы бросил, вот они теперь к нему и рвутся, — ну и на здоровье, думаю, только уж без меня. Вмиг их сдернул и зашвырнул подальше. Гляжу, сперва одна штанина под воду ушла, завихлялась там из стороны в сторону, будто чего искала, потом другая следом опустилась, они промеж собой к полному согласию пришли, куда путь держать, и — раз-два — утащили за собой отвислый зад и все прочее. А я воротник пиджака на уши натянул, вверх по лестнице, и что было духу восвояси.

Я, конечно, понимаю, чего не подумаешь, ежели у тебя на глазах человек во весь опор по улице мчит в пиджаке, подштанниках и мокрых носках, но теперь я вам все как есть доподлинно объяснил, а что не остановился я по первому вашему окрику, так это же табак, его никак было из ушей не выковырять. Я, господин полицейский, и переночевать не прочь у вас в участке, я же знаю, вам не втолкуешь, что я давненько такой трезвый не был, как нынче, — а тем паче коли вы мне пару брюк уделите, до дому дойти завтра утром. Только уговор: прежде вы мне про те брюки кой-чего расскажете. Кто ихний хозяин был, пьяница ли запойный, сутенер или, может, шлюха мужского рода. Сами понимаете, после такой истории поневоле разборчивей сделаешься.

Кнуд Хольст

Промокший человек

_{Перевод С. Белокриницкой}

В столовую входит какой-то тип, переводит дыхание — он промок до нитки.

И вдруг садится. За столиком сидят, но он не спрашивает разрешения, плюхается себе и все. Упершись руками в колени, уставился в стол и шмыгает носом.

Один из соседей по столику говорит:

— Здесь самообслуживание.

Промокший человек поднимает глаза.

— А-а.

— Сходите и возьмите себе, что вам нужно.

— Ага.

Промокший человек не трогается с места. Вода льет с него ручьями. Он кладет на пластиковый стол руку. До чего ж он вымок! С его руки тут же натекла лужа.

Другой сосед говорит:

— Вон, видите? Слева кофе, справа горячие блюда. Вы что, не будете есть?

— Н-нет, спасибо, — говорит промокший человек, — пожалуй, не буду.

— Ну, знаете ли, он даже и есть не будет, — громко говорит сосед, брезгливо разглядывая промокшего человека. — Мотал бы ты лучше отсюда, приятель!

— Я только капельку посижу. Простите.

Это длинный парень, он сидит сгорбившись. С его шляпы льет, как из водосточной трубы. Что-то тут нечисто, во всей этой истории. Дождя нет и не было, наверно, целый месяц. Теперь уже весь зал смотрит на него, перешептывается. Женщина в халате кричит ему что-то из-за стойки. Он — ноль внимания. Ей-богу, сейчас он захрапит. Народ начинает волноваться. Над самым ухом у него громкий голос произносит:

— Ладно, кончайте этот цирк. Слышите? Вы что, больной?

Промокший человек снова на секунду поднимает глаза: нет, он не болен, просто он хочет капельку посидеть.

Женщина за стойкой опять что-то кричит, потом подбегает. Хватает его за плечи, тут же отпускает — на ощупь он как губка — и говорит:

— Вы будете есть? Нет — так убирайтесь. Смотрите, какую грязищу развели.

— Простите, — говорит промокший человек. — Нет… Не… Не найдется ли у кого сигареты?

— Еще чего, — говорит женщина в халате. — Убирайтесь отсюда, да поживее, а не то…

— Простите, — произносит он снова, — вы… не дадите мне сигарету?

— Совсем дошел, — обращается женщина к соседям по столику. Она принюхивается к его дыханию, пожимает плечами, слегка подталкивает его:

— Идите, идите…

— Нализался, скотина? — спрашивает кто-то.

— Вроде нет, — говорит женщина, — не пахнет. Но все равно нечего ему здесь рассиживаться. Смотрите, какую грязь развел. Кто вы такой? — обращается она к промокшему человеку. — Скажите хоть вашу фамилию и адрес.

— Дал бы мне кто-нибудь сигарету, — говорит промокший человек.

— О’кей, держите-ка!

Из угла высовывается рука с сигаретой. С трудом дотянувшись, промокший человек хватает сигарету, чуть не раздавив огромными пальцами, но ему нечем ее зажечь. Появляется чья-то рука с зажигалкой, сигарета чадит, она уже промокла. Все равно он делает несколько затяжек, кашляет, поднимает глаза на женщину.

— Я только капельку посижу. Я так промок.

— Представьте себе, это заметно, — говорит она. Лицо у нее широкое и красное, судя по всему, она здесь какое-то начальство. — Будьте любезны, фамилию и адрес.

Промокший человек улыбается и кашляет еще сильнее, сигарета вот-вот погаснет.

— Какая вам разница, — говорит он, — сейчас я ухожу.

Но не уходит. Хочет докурить. Несколько клиентов поднялись, делают женщине знаки, она кивает в ответ.

Они берут его за плечи.

— Давайте, давайте! Нечего тут рассиживаться. Имейте совесть. Давайте, давайте!

Они не могут сдвинуть его с места. Он устало улыбается.

— Позвоните лучше в полицию, — говорит один из вышибал-добровольцев.

Женщина в нерешительности. Желтый халат шуршит — она качает ногой.

— Как вас угораздило так вымокнуть? — спрашивает она.