Современная индийская новелла

Но ведь это и есть практика — в грубом приближении — таких фундаментальных концепций индусской философии, как сансара, карма, дхарма, которые тысячелетия питали индийское искусство, обусловливали образ жизни Индии, регулировали повседневные действия миллионов людей и составляли для них единственную и бесспорную реальность бытия.

Так встал вопрос о неизбежности критической переоценки всего культурного наследия прошлого, вопрос, решением которого и сейчас заняты лучшие умы Индии.

На стыке столетий националистические идеи приводили интеллигенцию к необходимости принятия передовых концепций чуждой для Индии европейской культуры, чтобы с их помощью низвергнуть европейское владычество и утвердить на его обломках национальную самобытность страны.

Преувеличением было бы утверждать, что позиция интеллигенции нашла широкий отклик в народе — неграмотная деревня, составлявшая большинство населения страны, едва ли была способна проникнуться важностью проблемы культурного синтеза, но свободолюбие и ненависть к иноземному игу сближали народные массы и интеллигенцию.

В Индии говорят: чтобы хлопнуть в ладоши, нужны две руки.

Широкое национально-освободительное движение, разлившееся по всей громадной стране, стало той силой, которая наполнила живой жизнью теории и которая по-настоящему подняла современную индийскую прозу.

Годы борьбы за независимость неоспоримо доказали существование единой индийской литературы, хотя создается она в истинно вавилонской башне.

Языковой пейзаж Индии ослепительно пестр — ученые до сих пор не сосчитали: на скольких же языках говорит эта страна? И тем не менее литература есть нечто большее, нежели просто язык, это еще и выражение самобытности страны и духовной жизни людей, ее населяющих. Мощные тектонические сдвиги XX века вызвали одинаковый отзвук в литературах на всех индийских языках, литературные осциллографы выписали сходные кривые — значит, нужно говорить не о конгломерате литератур полуострова Индостан, а, по словам критика Локнатха Бхаттачария, о «подспудном единстве, пусть незаметном, но существующем под броским разнообразием языков, обычаев, одежды, психического склада и физических черт индийцев. Единство сделало Индию тем, чем она всегда была — état d’esprit».

И не случайно Литературная Академия Индии сделала своим девизом «единство в многообразии»; даже этот небольшой сборник рассказов позволяет увидеть это.

Сборник составлен из рассказов прозаиков, пишущих на основных языках огромной страны; это картины жизни разных ее краев: Пенджаба, который зовут житницей Индии, золотого Бенгала с его шумной шестимиллионной Калькуттой и лоскутным покрывалом рисовых полей, просторного Тамилнада и маленькой, чистенькой Кералы — самого южного из индийских штатов, где мысом Канья Кумари кончается земля.

Каждая из литератур, представленных в сборнике, обладает традицией весьма почтенной продолжительности. Например, тамильская литература насчитывает два тысячелетия своего существования, бенгальская — «всего» тысячу лет и так далее.

И еще одно для понимания масштаба: на языке хинди говорит свыше 130 млн. человек, на малаялам — 17 млн., на маратхском — примерно 35 млн.

Различия в процессе исторического формирования народностей, которые все вместе зовутся индийцами, различия географические и экономические обусловили и своеобразие черт культурного развития этих народностей в русле единой индийской культуры.

Эти различия можно проследить в рассказах, вошедших в сборник, — тех, что созданы в индустриальных зонах Индии — например, рассказ бенгальского писателя Голама Куддуса «Чаша», и тех, которые написаны на самую существенную для Индии тему — деревни. Ведь именно в деревне живет чуть ли не 80 % населения страны.

И такие зарисовки сельского быта, как приобретение фонаря в рассказе Пханишварнатха Рену «Общественный фонарь», романтические истории трагической любви в рассказах писателя хинди Шивапрасада Синха «Заклинатель змей» и «Костер любви» тамильского новеллиста Ахилана покажут читателю и непохожесть повседневной жизни разных краев Индии, и сходство судеб простых, непритязательных людей. Как ни медлительны перемены в их сознании — они происходят, и, хотя для осмысления требуется и время, и глубокое знание крестьянской души, индийская проза откликается на эти новые свершения.

В романтически приподнятых рассказах Каусара Чандпури «Трудная радость» и Мульчей Радж Ананда «Власть тьмы» повествуется о строительстве плотин, противоречиях, вносимых в отстоявшееся веками бытие решительным вторжением технической эры, и о воздействии нового на жизнь простого человека.

Ибо судьба простого человека, его быт, образ его мышления находятся в фокусе современной индийской прозы, при всем множестве направлений, существующих в ней.

Острота социальной направленности — характерная черта современной индийской прозы, не обходящей ни один из мучительных вопросов времени. Она и не может быть иной — вызванная к жизни политическим движением, поднятая девятым валом борьбы за свободу, развивающаяся в атмосфере таких тотальных и стремительных перемен, которые никого не оставляют в стороне, а тем более писателя. Уже на ранних порах своего становления индийская проза сделала своим героем живого Человека, вместо дидактического символа определенного качества, и соткала вокруг него ткань жизненных обстоятельств, превратив притчу в литературу.

Начался поиск реалистического метода для раскрытия движений человеческой души и отображения действительности.

По мере того как нарастало сопротивление чужеземному владычеству, превращаясь поистине во всенародное движение, индийская проза все больше демократизировалась. Ее теперь создавали в основном представители городской интеллигенции, еще не утратившей связей с землей. В литературу входили новые герои — крестьяне, бедный городской люд, ремесленники. Развитие прозы шло поразительно быстро на всех индийских языках, и к 40-м годам благодаря произведениям таких мастеров новеллы, как Прем Чанд, а затем Премендро Миттро, Кришан Чандар, Гулабдас Брокер, Кешава Дев, Поттеккат, новелла пользовалась почти таким же признанием, что и поэзия, — правда, у читателей, а не у слушателей: различие — многозначащее для Индии.

Читателем индийской прозы не мог быть как раз тот, к кому она обращалась, кто был ее героем — индийская деревня почти сплошь неграмотна, а немногие — очень немногие — грамотные среди городского населения не имели навыка к чтению книг. Поэту в Индии всегда легче: чтение стихов мгновенно собирает тысячные — без преувеличения — толпы.

Позднее на помощь новеллистам придет радио, кроме того, сами писатели, отчаянно стремясь в народ, начнут использовать традицию поэтических состязаний для чтения своих рассказов вслух на деревенских площадях, на городских перекрестках.

Устремленность в народ совершила подлинную революцию в литературном языке — он стал раскованней, богаче, ярче, диалоги ожили, речевая характеризация героев обрела выпуклость и выразительность.

И вместе с тем устремленность в народ привела к тому, что на фоне великолепного бытописательства с реалистичными деталями, фигуры героев, опоэтизированные взглядом городского интеллигента, тянущегося к национальным истокам своего патриотизма, определенно приобретали романтические очертания.

Бедный крестьянин, полуголодный ремесленник, реже — рабочий становились воплощением всех возможных добродетелей просто в силу своей принадлежности к народным массам. Любопытно, что нищета индийской деревни иной раз подавалась как идиллическая чистота жизни, но никогда не городская нищета — идеализировать всегда проще на расстоянии; к тому же деревня больше ассоциируется с индийской традицией, чем город.

Романтизация человека из народа — ей немало способствовало отсутствие читателя из народа — сочеталась с приподнятостью умонастроений прогрессивной индийской интеллигенции, видевшей близость конца двухсотлетнего иноземного ига и страстно веровавшей в утро свободы.