Испытания

Он взглянул на часы и встал из-за стола. Рабочий день кончился. И настроение у Игоря Владимировича, кажется, выровнялось, и боль отпустила.

Он вышел в приемную. Секретарша Ксения Ивановна уже зачехлила пишущую машинку, подкрасила губы и теперь собирала объемистую сумку; увлекшись своим занятием, она не заметила директора. Игорь Владимирович секунду наблюдал мелкие суетливые движения пожилой, но все еще молодящейся женщины. Мелькнула мысль, что Ксения Ивановна — расторопный, ничего не упускающий секретарь, а вот за простым делом суетится, как на пожаре. Игорь Владимирович попрощался. Ксения Ивановна испуганно вскинула глаза, узнала и успокоилась.

— Всего доброго, Игорь Владимирович. Вот закопалась, ключей от дома не найду, на обед ходила — еще были.

— Ну, раз были, то найдутся, — ответил Игорь Владимирович и направился к двери.

— Вот же они!.. На утро ничего срочного нет? — спросила вдогонку секретарша.

— А что, вы хотели с утра задержаться? — обернулся Игорь Владимирович. — Если нужно, пожалуйста.

— Нет, нет, это я так, на всякий случай.

— Ну, тогда утром и посмотрим. До свиданья, — Игорь Владимирович вышел в коридор. Вообще-то утром ему нужно было связаться с Москвой, разыскать в министерстве Аванесова, но он намеренно не сказал об этом Ксении Ивановне, потому что давно взял себе за правило никогда не отдавать даже самых мелких распоряжений на ходу, тем более таких, исполнение которых не требуется немедленно. Сказал бы он о звонке в Москву, и, может быть, висело бы это над Ксенией весь вечер. Человек, считал Игорь Владимирович, должен оставлять работу на работе, если, конечно, способен на это. Он даже завидовал иногда тем, у кого так получалось. Игорю Владимировичу никогда не удавалось полностью отключиться от мыслей о работе, да и не было, пожалуй, в его жизни ничего более значимого. Может быть, поэтому жизнь казалась сплошной работой, но печалило иное: работа эта не имела осязаемых результатов. Не мог конструктор Владимиров назвать ни одной марки своей машины. Во многих проектах была доля его участия, но участия косвенного, не дававшего ощущения полноты самоосуществления и удовлетворенности.

Он шел коридором своего института, перебрасывался замечаниями — иногда деловыми, иногда шутливыми — с сотрудниками, шел прямой, по-юношески подтянутый, на сухощавом лице появлялась и исчезала улыбка, живо блестели глаза. И не было это лицедейством. Директор института, доктор технических наук, профессор Игорь Владимирович Владимиров и по внутренней сущности соответствовал своему внешнему виду, у него хватало ума, чтобы уверенность в себе не превратилась в самодовольство, сухощавость и стройность тела — в смешное бодрячество, склонность к шутке — в нарочитое остроумничание, — он всегда оставался самим собой. Но всегда Игорь Владимирович не хотел быть тем, кем он был. Он хотел быть другим. Может быть, таким, как Гриша Яковлев. Этого в жизни не получалось, он просто был вынужден оставаться самим собой, потому что на иное не хватило… Чего не хватило? Не все ли равно чего — души, сил, смелости. Теперь этот вопрос уже не имел значения — чего-то не хватило, и все… Он шел по коридору широким упругим шагом и улыбался сослуживцам искренней открытой улыбкой, но неудовлетворенность собой, своей жизнью, которая близилась к итогу, не покидала его ни на миг даже тогда, когда он не думал об этом.

На площадке перед подъездом института машины выстроились в две аккуратные шеренги. Игорь Владимирович по обыкновению обогнул этот строй слева, прошел вдоль ряда четко выровненных бамперов. Его «Москвич» стоял на привычном месте — крайнем справа в первом ряду. Так повелось с самого основания института. Он, директор, был и самым старым сотрудником. Он ставил здесь машину, когда еще не было ни подъезда, ни асфальта, покрывавшего площадку для стоянки. Он с первого дня ставил автомобиль на это место, почти вплотную к стене бокового крыла инженерного корпуса, а пришедшие в институт после него пристраивали свои автомобили слева от директорского. Сейчас на площадке стояло около сотни автомашин и десяток мотоциклов и мотороллеров.

Игорь Владимирович отомкнул дверцу, сел в кабину и сунул ключ в замок зажигания. Жена не заставила ждать: мягко щелкнула дверца, и Алла села на сиденье рядом с ним. Игорь Владимирович почувствовал привычный, едва уловимый запах ее духов, сказал:

— Ну, устала? — Повернул голову, взглянул на жену и сразу понял, что она не в настроении. В последние годы это случалось все чаще — Аллу охватывала молчаливая угрюмость, иногда неожиданно разрешавшаяся вспышкой раздражения. Игорь Владимирович сначала пугался, но постепенно привык, решил, что это возрастное: все-таки Алле не двадцать. Он просто в эти моменты старался быть особенно внимательным к жене.

— Немного устала. Что-то суетливый день получился, — Алла откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза.

— Ты обедала? — Игорь Владимирович повернул ключ в замке зажигания, двигатель завелся с полуоборота стартера.

— Нет, не хотелось. А потом, в нашей столовой и есть нечего — все биточки да щи, как заладили, так целый месяц почти. Ни молочного супа, ни рыбы.

— Да? Я как-то не обратил внимания. Наверное, так снабжают, но завтра скажу Никандрову. Он из них душу вынет, — Игорь Владимирович тронул машину с места, плавно вырулил на проезжую часть. — Так что, может, заедем куда-нибудь, чего-нибудь съешь вкусное? — Он коротко взглянул на жену. Алла не открыла глаз.

— Нет, пожалуй, домой. В морозильнике утка уже неделю лежит, надо же ее когда-то приготовить. И вообще никуда неохота, — последние слова ее звучали раздраженно.

Игорь Владимирович счел за лучшее промолчать. Институт находился далеко за городом, и он надеялся, что за время езды жена успокоится. Машина шла по ровной дороге плавно, почти бесшумно. Игорь Владимирович смотрел вперед, где за поворотом должен был показаться перекресток подъездной институтской дороги и магистрального пригородного шоссе, и думал о том, что в этом году жену нужно обязательно послать в санаторий, куда-нибудь на море. Последние три года они вообще проводили отпуск как-то нелепо, без настоящего отдыха: то плутали на машине по разбитым проселкам области, выискивая достопримечательности деревянной архитектуры, то колесили по Прибалтике, нигде не задерживаясь больше чем на два-три дня, — было интересно, но уставали сильно и часто питались кое-как. И вот сейчас Игорь Владимирович решил, что Алле полезно провести месяц где-нибудь на черноморском побережье, в санатории, и, пожалуй, одной, без него. Они прожили вместе почти десять лет и за это время ни разу не расставались, если не считать коротких поездок Игоря Владимировича в Москву, которые случались по нескольку раз в год, но всего на два-три дня.

«Да, наверное, настал тот момент, когда нужно хоть ненадолго разлучиться, отдохнуть друг от друга», — думал Игорь Владимирович, поворачивая на шоссе.

До городской окраины они ехали молча. У Средней Рогатки, когда показался бетонный серый остов недостроенного дома, строгим параллелепипедом возвышающийся справа по ходу машины, он спросил:

— В лавку не надо?

— Да нет, дома все есть, — усталым, безразличным голосом ответила Алла, потом, помолчав, добавила: — В холодильнике бутылка сухого…

— Что, тебе выпить хочется? — оживился Игорь Владимирович.

— Сегодня выпила бы… Что-то нужно.

— Ну, давай купим шампанского. Ты же любишь, — с готовностью отозвался он.

— A-а, не все ли равно, обойдусь тем, что есть, — Алла говорила по-прежнему устало, но раздраженные нотки в голосе исчезли, и Игорь Владимирович рискнул спросить:

— Все-таки что-нибудь случилось?

— Да, знаешь, ничего особенного, но все вместе взятое… Осциллограф испортился, потом ноль-четырнадцатый не давал курсовой устойчивости — так и не поняли, в чем там дело, завтра мост поменяют, и вообще с утра все куда-то вкось пошло. — Жена говорила спокойно, даже обычная смешливость послышалась в ее голосе Игорю Владимировичу, и немного ослабло напряжение, которое он испытывал, чувствуя плохое настроение Аллы.