Из современной английской новеллы

Рассказ „Завидные судьбы“ дал название последнему сборнику Джиллиат. Мы попадаем на обед к епископу, старику девяноста двух лет с более чем полувековым стажем радикала, участнику всевозможных общественных акций и кампаний, начиная с движения суфражисток. Это высокое и довольно древнее духовное лицо возникает перед нами как живой, очень привлекательный человек, к которому нас действительно привели в дом.

Рассказ как будто бы открыто публицистичен. За столом идет чуть ли не политическая дискуссия, прерываемая реминисценциями старика и его младшей (ей восемьдесят шесть) сестры. Но внутренняя непринужденность, юмор и теплота отношения автора к этим симпатичным старикам придают рассказу легкость и ноту достоверности. Старость — излюбленная (вернее, особо чувствительная) тема в современной английской литературе, не только в прозе. Об извечной, с предопределенным финалом, борьбе человека против угасания тела и духа, о неизбежном одиночестве и частой социальной беззащитности стариков пишут много и в разной эмоциональной тональности — от жалостной до горько циничной.

П. Джиллиат склонна, не поступаясь жесткой правдой, находить у своих стариков большие резервы стойкости, рожденной действенной добротой, чувством своей причастности к жизни не только родных и близких, но и „чужих“ людей (рассказ с американским фоном „Спрашивайте — отвечаем“). Вообще — в этом смысле она большая оригиналка — П. Джиллиат проявляет склонность к изображению хороших людей: чудаковатых, даже эксцентричных, но „доброкачественных“ по своей сути. Что же касается негативных начал — корыстность, эгоцентризм и малодушие вызывают у нее брезгливо-ироническую реакцию. Так, несколькими словами автора и персонажей „припечатан“ либеральный интеллигент, не однажды предавший ближнего своего („Невинные шутки“).

Переход от произведений Б. Глэнвилла и П. Джиллиат — от рассказа-сцены, рассказа-очерка — к вещам других авторов, представленных в сборнике, — это движение вглубь, к более основательной и сложной психологической разработке очень сходных по существу проблем и ситуаций.

Самый старший из этих авторов, Фрэнсис Кинг (родился в 1923 г.), занимает весьма видное место в литературной жизни страны. Он председатель Общества писателей Великобритании. Выпускник колледжа Бейлиол в Оксфорде, Кинг много лет работал за границей в качестве сотрудника Британского совета — государственной организации, ведающей международными культурными связями. Первый свой роман Ф. Кинг опубликовал в 1946 г., а вслед за ним два десятка книг прозы: романы, сборники рассказов, очерки о Греции и Японии (этой стране, где писатель проработал несколько лет, посвящен также сборник рассказов „Японский зонтик“).

Солидное элитарное образование, государственная служба, общественное положение — все эти обстоятельства не оказались чем-то внешним в процессе выработки личности Кинга-писателя. Все это отразилось и в выборе среды, в которой обитают его персонажи, и в выборе самих персонажей, да и в самой повествовательной манере Кинга, которого один из критиков назвал „очень английским писателем, как по своей тематике, так и по восприятию действительности“. К понятию „очень английский“, достаточно емкому, критик относит и британскую „недоговоренность“ (understatement), а к специфическим темам Кинга относятся подавление эмоций, несоответствие между истинными и высказываемыми мыслями, неконтактность, отсутствие подлинного общения между людьми.

Перечень этот можно было бы и расширить. Ф. Кинг, скажем, нередко пишет о равнодушии, граничащем с жестокостью, да и просто о жестокости, вторгающейся в повседневную жизнь. Но трудно согласиться с тем, что „недоговоренность“ — одно из характерных свойств его писательской природы. Сухость, лапидарность, „античувствительность“ — вот более верные определения его манеры. Ей присуща также резкая рельефность во всем, вплоть до изображения мелких физиологических деталей. Кинг тоже немало пишет о стариках, однако напрасно было бы искать среди них людей завидной судьбы.

Горько-иронический хэппи-энд в рассказе „Так и надо уходить“ — пример очень характерного у Кинга поворота сюжета. Подобного рода финалы, формально завершающие рассказ, но не открывающие ничего нового или неожиданного, встречаются у него часто. В рассказах его много горечи, холодной иронии, проницающей показную сторону человеческого поведения наблюдательности. Автор предстает в них как умудренный житейским опытом пессимист. Трудно удивить его чем-либо: неблаговидностью поступков, на которые способны самые на первый взгляд респектабельные, добропорядочные обыватели (как старушка — божий одуванчик в страшноватой миниатюре „Их ночь“); или болезненной склонностью человека всегда ощущать себя несчастливым („Братья“). В последней вещи, по объему и содержанию приближающейся к повести, возникает тема несовместимости, неизбежной конфронтации двух кровно близких и действительно любящих друг друга людей, двух братьев-антиподов, каждый из которых по-своему ущербен. Один — в своей безрадостной (и для себя, и для окружающих) подчиненности идее долга, в своей вечной скованности и боязливости; другой — на первый взгляд обаятельный, легкий, добросердечный гедонист — в своем непробиваемом душевном безразличии, бессовестности „принципиального“ нахлебника.

Однако, как ни мрачен взгляд Ф. Кинга на дела человеческие, циником его не назовешь. Более того, ему, безусловно, ведомо сострадание — несколько брюзгливое сострадание видавшего виды врача.

Сопоставляя рассказы Кинга и его ближайшего соседа по книге Уильяма Трэвора, лишний раз убеждаешься в старой истине: художника формирует его мировосприятие, „диктующее“ ему то, что мы называем творческим методом. Чрезвычайно сходны житейские конфликты, этические, нравственные коллизии, сама среда, в которой эти коллизии возникают, сходна, казалось бы, даже позиция автора, который и не судит, но и не щадит своих героев, собственно говоря, сходна даже сама повествовательная манера обоих писателей: ясная, простая, спокойная проза. Но ведь перед нами два совершенно разных писателя, и воздействие каждого из них, и читательская настроенность, впечатление, остающееся от рассказа, — все это носит если не контрастный, то резко отличный характер. Кажется, будто одну и ту же историю вам рассказали два противоречащих друг другу очевидца, и каждый, естественно, на свой лад.

Когда речь идет о фактах, такое разноречие может внести путаницу (впрочем, порой как раз наоборот — помочь уяснить правду). Но такое вот художественное разноречие в интерпретации вымышленных фактов всегда обогащает, открывая новые аспекты и оттенки привычного.

Уильям Трэвор (псевдоним Уильяма Трэвора Кокса) родился в Дублине в 1928 году, окончил там же колледж св. Троицы и, хотя уже давно поселился в Англии, связей с родиной не теряет. Избран членом Ирландской литературной академии. И в творчестве Трэвора (он автор одиннадцати книг прозы и нескольких пьес), особенно новеллистическом, ирландская тема занимает значительное место. Думается, что вообще англо-ирландские корни Трэвора в большой мере определили самый характер его творчества. Воображение, не чуждое фантастическому началу, лиричность, острое чувство комического — все эти свойства присущи самому духу ирландской литературы. Присущи они и прозе У. Трэвора, но не в чистом виде, а в своеобразном сплаве со специфическими особенностями прозы британской: сдержанностью (в противоположность ирландскому открытому бурному темпераменту), продуманной простотой, скупостью психологического рисунка. Как и Ф. Кинг, У. Трэвор чрезвычайно внимателен к повседневности, к бытовым мелочам, к формам и общепринятым критериям поведения людей в обществе — его рассказы, по содержанию своему, вполне подходят под определение „нравоописательные“. В среде благополучных, но скучающих обитателей фешенебельного лондонского пригорода популярна „своеобразная“ игра — временный межсупружеский обмен в качестве заключительного аккорда вечеринки („Ангелы в "Рице"). Два изрядно попорченных жизнью, очерствевших и несчастливых человека встречаются при весьма сомнительных обстоятельствах и расходятся в разных направлениях ("Адюльтер в среднем возрасте"). Славный мальчик, ученик привилегированной закрытой школы, по малодушию и из быстро усвоенного снобизма предает свою горячо любимую маму ("Чокнутая дамочка").