Клуб бессмертных

ы понимаете, откуда у бедолаги Аристофана эти лягушки, облака и прочие иносказания? У него перед глазами стоял мой пример. Пример драматурга, называвшего вещи своими именами. Афинам это чертовски не понравилось! Поэтому они постарались выхолостить искусство пьесы, чтобы в будущем походы в театр не расстраивали почтенных отцов семейств и их отпрысков.

Ах, если бы вы видели, как они хохотали на пьесах Аристофана!

Я презираю их и презираю Аристофана, которому не хватило смелости остаться тем, кем он был. Аристофан был гением. Мы запомнили его как автора дурацких иносказательных виршей, которым в университетах уделяют ровно полчаса на первой лекции по истории мировой литературы. У него был выбор: вечность или дешевая популярность среди сограждан и безопасность, вытекающая из этой популярности. Аристофан выбрал второе. Я не сужу его. Просто презираю. И не только за приспособленчество. Ведь он, Аристофан, своим примером заразил многих последующих авторов, которые только и делали, что облекали басни Эзопа (ну, про этого я вообще не говорю) в прозаическую форму. Все это называется иносказанием, сатирой, скрытой иронией и многими другими терминами, маскирующими главное – боязнь автора говорить правду.

Поначалу Прометеус Балан блистал сатирическим даром.

К счастью, с этим он быстро покончил. И сразу, по мнению сограждан, начал оскорблять нацию.

Удивительно, как мало надо для того, чтобы ее оскорбить. Нет ничего нежнее народа и общественного мнения: эти две, с вашего позволения, субстанции так обидчивы…

Когда мне предоставили список тех, кто, посмотрев мою пьесу, почувствовал себя оскорбленным и подавленным «напоминаниями о народных бедствиях», я был поражен. Там были сотни людей самых разных сословий. Особенно запомнился мне Анаксагор, торговавший маслом, – он держал лавку недалеко от моего дома. Он утверждал, что я причинил ему боль. Признаться честно, я рассмеялся. Все жители нашей улицы знали Анаксагора как человека черствого и ничем, кроме своего масла и прибыли, не интересующегося. Он никогда никому не сострадал, не слушал ораторов и презирал писателей, о чем не раз говорил окружающим.

Как я мог причинить своей пьесой боль этой грубой, тупой скотине? Обвинению было плевать. Достойный гражданин Анаксагор, говорили мне, до глубины души оскорблен вашим поклепом на Афины. Ваше произведение талантливо, но негативно.

У меня была возможность избежать штрафа.

Напишите что-нибудь хорошее, говорили они мне, и мы с радостью снимем с вас обвинения. Разве «Взятие Милета» плоха, спрашивал я. Нет, пьеса хороша, но когда мы говорим «хорошее», то это не оценка произведения, а, скорее, будущая его тема.

Напишите, к примеру, пьесу о том, как Афина спустилась к нам с гор, благословила город и зачитала афинянам речь. Это будет полезно, воспитает молодежь в духе демократии и свободы. Или что вам стоит писать пьесы об уважаемых людях нашего города? Да возьмите, к примеру, того же Анаксагора.

– Что?! – закричал я.

Конечно, – продолжал обвинитель, –