Клуб бессмертных

ны города с землей, убили всех мужчин, изнасиловали всех женщин, а детей кого убили, кого изнасиловали.

Пьеса «Взятие Милета афинянами» о том, как Афины покарали коварного союзника, который не захотел напасть на Афины. Единственное, что изменили в тексте: персов заменили на афинян. Представление, как и премьера «Взятие Милета», поставленная по моему, оригинальному тексту, началось с душераздирающих воплей. На этот раз афиняне не горевали. Они встали и аплодировали. На лицах у них были улыбки.

Всегда приятно, когда карают подлеца.

Человека, который переделал мою пьесу (если это можно обозначить словом «переделал») осыпали цветами. Я подсчитал, что пьесу «Взятие Милета», поставленную через сто лет после моей смерти, прерывали аплодисментами сто сорок три раза. На сто раз больше, чем ее прерывали при моей жизни. Я не запомнил имени того, кто переделал «Взятие Милета», но не держу на этого человека зла. Единственное, что меня расстраивает, – он деньги за постановку получил. И большие. Сто талантов. Даже с учетом инфляции – а она возникла сразу после того, как появились деньги, – он получил раз в восемь больше, чем мог бы получить я. Если бы кто-нибудь дал мне хотя бы один талант во время моих скитаний по Аттике во время изгнания, я осыпал бы его ноги поцелуями. Увы, этого не случилось.

«Взятие Милета афинянами», поставленное через сто лет после моей смерти, было признано лучшей театральной постановкой сезона. Ее автора горожане объявили Драматургом года. Текст пьесы был разослан по всем городам Аттики, которые после прочтения стали в срочном порядке записываться в союзники Афин.

– Город, в котором живут воины, сравнявшие с землей укрепленный Милет, – говорили греки, – и где живут драматурги, способные так живо описать это, заслуживает уважения по меньшей мере. Нам следует бояться Афин и следовать за ними.

Афины – матерь городов греческих. Последний раз я видел вас в тот день, когда бежал из города, спасаясь от кредиторов, собравшихся посадить меня в долговую яму. Там было ужасно холодно и ледяной воды по колено, вот я и не выдержал. Струсил. Меня провожал только один человек. Грубый торговец Анаксагор. Именно он дал моим стражникам три меры масла, за которые они выпустили меня из тюрьмы, где я ждал приговора по финансовым претензиям кредитором.

Я не был удивлен. Мне всегда казалось, что сила пьес и состоит в том, что они превращают в людей даже торговцев маслом. Анаксагор не был со мной согласен.

– Я просто хочу, чтобы ты ушел из города, – мрачно объяснил он, когда мы шли от стен Афин, – потому что ты вреден ему. А от ямы я тебя спас потому, что останься ты здесь, твоего тлетворного влияния не избежать, даже если ты умрешь.

Бедняга нескладно объяснил мне, что в Афинах от меня не должно остаться ничего, даже памяти. Умри я, кто-то может считать, что первый драматург Афин умер в результате травли. И имиджу города будет нанесен большой ущерб.

– А вот если ты умрешь в изгнании, – объяснил простодушный Анаксагор, – в твоей смерти