Другая жизнь

Может, не Шепу об этом говорить, но Кэрол совсем не выглядела прелестно. Конечно, не очень удобно стараться затмить хозяйку, но Кэрол это удалось; она, несомненно, предвидела это и оделась достаточно просто для званого вечера. Но именно этот ход и принес результат. Сложно обвинять женщину за то, что в самом простом наряде она выглядела как нельзя лучше. Простое платье-сарафан выгодно подчеркивало ее стройную фигуру; зауженное под грудью, оно неизменно притягивало взгляды к этой части тела. Несомненно, это было сделано не специально. Легкий летний наряд, скорее всего, был извлечен из самых глубин шкафа – складки были замяты в самых неожиданных местах и давали понять, что он долго провисел на вешалке. Соски откровенно выделялись, обтянутые тонкой тканью сарафана, и от них было сложно отвести взгляд. У Глинис груди уже не было. Столь явный контраст мог испортить настроение любой, даже очень красивой женщине. Никто, кроме Шепа, не заметил, каких усилий стоило Глинис сдерживаться, лишь голос ее стал чуть более тихим.

Вошел Джексон с подносом с кувшином, доверху наполненным «Маргаритой», края стоящих рядом бокалов были слишком щедро обсыпаны солью. Его стремление к чрезмерности нередко становилось причиной ссор между друзьями еще во времена, когда Шеп владел фирмой, а Джексон был простым рабочим, для всех, в том числе для клиентов, было выгодно, что Шеп теперь занимает должность менеджера. Все, что делал Джексон, было через край.

– Шеп говорил, тебе прописан новый коктейль, – сказал он, наливая Глинис полный бокал. – Решил посодействовать.

Глинис сделала вид, что не поняла намек. (Шеп был вынужден с грустью признать, что новое лекарство, вероятно, отрицательным образом сказывается и на чувстве юмора.) Она посмотрела на свой коктейль такими глазами, словно это было явление из прошлой жизни. Глинис следовало, по возможности, отказаться от алкоголя во время приема «Майка Тайсона». Несколько глотков стали необходимым подспорьем для поддержания несколько театральной атмосферы вечера. Им придется отыграть до конца этот спектакль под названием «Еще одна шумная вечеринка с Джексоном и Кэрол», поскольку никто не представлял, что можно предоставить взамен.

– Следите за тем ужасом, что наделала «Катрина»? – спросил Джексон.

Шеп был рад разговору о текущих событиях, с помощью которых можно спокойно пережить аперитив.

– Да, у нас постоянно включен канал Си-эн-эн, – ответила Глинис.

Она могла еще добавить, что с удовольствием следила за продвижением урагана. Она всегда испытывала тайную страсть к разрушительным, мрачным явлениям, но сейчас для нее это было не просто событие. Ей было приятно смотреть на разрушения – огромные дома, из тех, о которых они с мужем даже не могли мечтать, заливало водой до второго этажа. Люди стояли на крышах и махали, глядя в небо, моля о помощи, которая могла и не успеть, теперь они знали, что остались один на один со своей бедой и никому нет до них дела. Шеп, казалось, слышал, как Глинис говорит про себя: «Что ж, добро пожаловать в клуб». Ее не удручало чужое горе. Глинис страдала, и страдания других навевали мысли о справедливости бытия. Ее радовали репортажи об уничтожении целых городов. Будь ее воля, она разрушила бы еще и много других, и обязательно Нью-Йорк, как Кэрри в одноименном фильме. Одним махом Глинис отказалась от сочувствия другим людям, чья жизнь позволяла забыть о роковых событиях в собственной жизни, о чем так часто напоминали ей визитеры-доброжелатели. Вот и сейчас двое друзей сидят около нее, хотя с большим удовольствием предпочли бы скорее удалиться.

– Так страшно смотреть, как жители Нового Орлеана теряют буквально все на глазах, – сказала Кэрол. Ее сочувствие достойно похвалы, но так скучно. – Это немного накладно для нас, но я не могла не отправить чек в Красный Крест.

– Шутишь? – вмешался Джексон.

– Можешь считать, что я выкроила эти деньги из своей зарплаты, – сказала Кэрол. – Я бы перестала себя уважать, если бы ничего не сделала.

– Но мы уже заплатили, чтобы «что-то сделали»! – воскликнул ее муж.

– Откуда ты знаешь? Это и значит быть одной страной. Протянуть в трудный момент руку помощи.

– Значит, правительство нам нужно только для того, чтобы помогать людям в тяжелые времена! – продолжал Джексон, прикончивший уже первый бокал с «Маргаритой». – Для этого существуют налоги. Для новых тротуаров. И ураганов!

– И медицинской страховки, – добавил Шеп. – Для человека, который заявляет, что не доверяет правительству, ты возлагаешь на них чертовски много обязанностей.

– Ничего подобного. Я говорю, что не считаю нужным зарывать еженедельно по три миллиарда долларов в песок на Ближнем Востоке и не собираюсь кормить тунеядцев, которых полно в этой стране. Если из моего кармана постоянно тянут деньги, я имею право хоть на какое-то минимальное обслуживание. Я не хочу, чтобы моя жена занималась работой, которую ненавидит, лишь для того, чтобы мой ребенок мог лежать в больнице. И я имею право рассчитывать на то, что эти жулики из Вашингтона дадут людям бутылку воды, пачку крекеров и отвезут на незаводненные территории, раз уж из-за неправильного управления страной рушатся целые города. Это лишь еще один пример того, на какую малость способно наше правительство, они даже не позаботятся о том, чтобы дать людям еще и полотенце.

Возможно, Шеп и был бы восхищен способностью Джексона сострадать несчастным соотечественникам в Луизиане. Однако его плохо скрываемое злорадство напомнило Глинис. Его друга вдохновляли любые события, даже самые страшные, это давало ему повод еще раз высказать любимую мысль: вот так коварные, алчные сатрапы сосут кровь из тупых, доверчивых слюнтяев! Когда еще произойдут события, подтверждающие правоту твоей мысли, может, это и предосудительно, но дает основания больше для удовлетворения, чем для жалости. Если этот недостаток Джексона был общеизвестен, то он неожиданно обнаружил и еще один: способность торжествовать и верить в свою безграничную правоту во всем, и не имеет значения, какое горе помогло ему доказать это.

– Это потому, что они черные, – сказала Кэрол. – Если они и голосуют, то за демократов.

– Да, я понимаю, о чем ты думаешь, все думают о том же, – сказал Джексон. Он макнул стебель сельдерея в соус, откусил и осторожно положил оставшийся кусок на стол. – Мне кажется, все намного проще. Правительство – это просто гигантская корпорация, которая заботится лишь о том, как дольше продержаться у власти и расшириться до бесконечности. Им и в голову не приходит, что они должны помогать людям. Это не их забота. Они должны помогать себе и своим друзьям, и точка. Я уверен, что разбор завалов закончится очередным пополнением карманов подрядчиков, и в результате кто-то станет богаче, а пострадавшие территории будут похожи на болото. Миллионы, если не миллиарды долларов будут утекать неизвестно куда, а эти бедняги так и будут жить без электричества, а из холодильников будет вонять протухшими креветками. Томас Джефферсон в могиле перевернется, приятель. Его страна стала пародией на то, какой он хотел ее видеть. Карикатура.

– Ты думаешь, в других местах дела обстоят лучше? – спросил Шеп.

– Нет, – Джексон с готовностью помотал головой, – конечно нет. Везде все одно и то же. Такова человеческая природа, друг. Люди получают власть, чтобы взять столько денег, сколько захочется, а ты все ждешь, что они умерят аппетиты. Или будут за эти деньги больше работать. Правительства везде одинаковые. Они сожрут свои страны, ничего не останется. Они каннибалы.

Кэрол округлила глаза.

– Правильно. Поэтому нам они не нужны. И армия нам не нужна, не надо ни нас защищать, ни границы.

Думается, Кэрол следовало знать своего мужа лучше.

– Миллион мексиканцев и других латиноамериканцев в год переправляются через Рио-Гранде, и ты хочешь сказать, что наши границы защищены? – воскликнул Джексон. – А наша армия, вооруженная до зубов, сделала из нас мишени. Два парня идут по улице в Эр-Рияде, один американец, второй литовец. Кого из них похитят? Американца! Какую гостиницу взорвет смертник на Филиппинах, ту, в которой живут местные, где больше китайцев, или ту, которая популярна среди американцев? Думаешь, эти, в платках и халатах, захотят взорвать финнов, аргентинцев или жителей Новой Гвинеи? У японцев после Второй мировой войны вообще не было своей армии, и ничего, жили себе припеваючи.