Бремя чисел

Мозес приподнимается над ней, поддразнивая. Его член уже проник в Дебби, но не слишком глубоко.

— Мозес!..

Его быстрые толчки становятся глубже и продолжительнее, он опускается на Дебору и облизывает ее губы. Она вот-вот словит оргазм.

Их роман в самом разгаре, они еще толком не привыкли друг к другу. Рядом с ними в детской кроватке мирно посапывает дочь Деборы Стейси.

Стоящий в комнате телевизор работает, но звук выключен. Мозес перенес его из гостиной, чтобы они могли не только наслаждаться друг другом, но и имели возможность наблюдать величайшее событие в истории человечества. Кроме того, если Гарри, отец Деборы, придет домой раньше обычного, Чавесу будет проще улизнуть из дома через окно спальни, прыгнув прямо в кусты.

Мозес игриво, но достаточно крепко сжимает горло Деборы, помогая ей кончить.

Затем он переворачивает ее, и они выбирают новый ритм. Теперь трудно сказать, кто из них в этом любовном поединке ведущий, а кто ведомый. В самый разгар эротической схватки обоих отвлекает телевизор. На экране вместо картинки новостей из студии серое зернистое изображение.

— Черт!.. — Мозес выскальзывает из Деборы.

— Мозес!

— Мне нужно в туалет, — отвечает Чавес. — Извини.

Он выскакивает из комнаты и через прихожую бежит в уборную.

— Побыстрее! — беспомощно кричит она вслед.

На экране тем временем, занесенная над перекладиной лесенки, появляется нога Армстронга.

После вечера, проведенного с Мозесом, Дебора Конрой пробуждается, и это пробуждение сопровождается взрывом боли, воспоминанием о непроницаемой металлической тьме и отчаянии живого существа, угодившего в ловушку.

Ей восемь лет — и ей семнадцать лет, и она знает, что с ней происходит.

За пределами душного саркофага где-то вдали кричат чайки. И еще Дебора слышит голос Мозеса, доносящийся из туалета. Он рассказывает что-то забавное, что-то о сегодняшних событиях, что-то об ее отце.

Конечности не повинуются ей, они как будто парализованы. Дебби даже не в состоянии поднять руки, чтобы постучать по металлу капота, хотя тот от нее всего в нескольких сантиметрах. Одновременно она ощущает спиной лежащие под ней подушки и сквозняк от кондиционера.

Вкус сигарет Мозеса — и одновременно ее собственных трусиков, которыми у нее заткнут рот. Собравшись закричать, восьмилетняя Дебора Конрой обнаруживает то, что известно ей, семнадцатилетней, из постоянно повторяющихся воспоминаний: все ее согласные звуки исчезли, и теперь она способна издавать лишь идиотское мычание, совсем не похожее на крик о помощи, так что вряд ли кто услышит ни ее восьмилетнюю, ни семнадцатилетнюю. И Мозес не слышит, хотя сейчас он всего в нескольких метрах от нее. Вокруг темнота и холод. Случайные прохожие, водитель тягача и его напарник, обращают внимание на странный автомобиль — с ним явно что-то не так. Они открывают багажник и видят восьмилетнюю Дебору. Девочка судорожно дышит и дрожит в ночном воздухе Феликстоу.

Даже когда нога Нила Армстронга опускается в лунную пыль, Дебора все еще продолжает падать.

Мозес входит в спальню и видит, как Дебора прямо у него на глазах валится с их постели на детскую кроватку. Забавная история, которую он собрался рассказать, застывает у него на губах. Ребенок, придавленный телом матери, безмолвно сучит крошечными ручонками, судорожно хватает ртом воздух. Даже телевизор молчит, и лишь в следующую секунду Армстронг произносит свои ставшие впоследствии знаменитыми слова. И все же комната полна звуков. Позднее Чавес и Гарри сидят в приемном покое возле палаты интенсивной терапии. Их ритуальная враждебность забыта до лучших времен. Пока доктора пытаются вдохнуть воздух в слабенькую грудку Стейси, Мозес крепко прижимает руки к ушам, лишь бы не слышать преследующих его звуков: идиотское мычание, вырывающееся из горла его возлюбленной, а еще — «бум-бум-бум», стук головы, судорожно ударяющейся об пол.

Лето 1974 года

Они отчалили от флоридского берега вчера вечером, около девяти. Мозес, Дебора и малышка Стейси. У руля новый партнер Мозеса. На борту лодки с ними также отец Тури, знакомый священник покойного Чавеса-старшего, такой же, как и он, беглец с Острова Свободы. Цель выхода в море — погребение урны с прахом старого Анастасио в теплых водах, омывающих берега его несчастной родины.

Дело это необычное: огню были преданы останки человека, получившего крещение, умащенного миром и вкусившего хлеб жизни. Подобное — не в традициях церкви, о чем Мозесу открытым текстом сказал первый же священник, к которому он обратился. Однако будет лучше, если прах Анастасио вернется домой на морских волнах, нежели станет гнить в чужой земле.

Сейчас он обратился в золу и в таком виде волен вернуться домой. А вот и вода. Отец Тури вещает:

— Владыка наш небесный, силою слова Своего усмирил Ты хаос первобытных вод. Ты успокоил бушующие воды великого потопа и усмирил бурю на море Галилейском…

Прошло пять лет с того дня, как Мозес женился на Деборе и удочерил малышку Стейси. Славное и счастливое время, но и мучительное тоже. Анастасио, разумеется, не понял, почему его сын, такой красивый, сильный и энергичный, должен брать в жены женщину с ребенком, родившимся от другого отца. Не говоря уже о том, что его избранница больна на всю голову.

Со временем последнее возражение отпало само собой; припадки Деборы прекратились столь же таинственным образом, как и начались. Но лишь после того, как Стейси научилась говорить, Анастасио позволил себе поддаться очарованию этой милой крошки. И понял то, что давно уже знал его сын: есть нечто волшебное в невидимых узах, связывающих мать и дочь, и это куда важнее гордости и голоса крови.

Последние два года жизни Анастасио вполне удались. Годы примирения с сыном, годы становления новой семьи. Хотя старик никогда не жаловался на здоровье, он, видимо, понимал: слишком мало осталось ему ходить по этой земле, так что незачем отравлять себе существование брюзжанием по поводу странного выбора сына. А как только он все осознал, разве мог не принять привязанность маленького ребенка?

Стейси любит своего дедушку.

— Дедушка стал ангелом, — объяснил ей Мозес в тот день, когда, придя в отель, нашел отца мертвым. Телевизор был включен, на экране Джеки Глисон откалывал свои обычные шуточки.

Стейси моргнула.

— Забавно, — сказала она.

Вот оно, детское иконоборчество.

— Почему забавно?

— Да потому что дедушка ничего мне не сказал, — ответила девочка. Для нее неожиданность значила больше, чем смерть. — Где же он тогда?

Слабое здоровье вряд ли отравляло последние месяцы жизни старого кубинца. Его убило собственное сердце, решительное и сильное, как и он сам.

— Когда мы предадим бренные останки нашего брата Анастасио глубинам морей, даруй ему покой до того дня, когда он и все те, кто верует в Тебя, вознесутся к вящей славе новой жизни, обещанной водами святого обряда крещения!

Дебора сжимает руку мужа. Стейси крепко прижимается к Мозесу. Деловой партнер Мозеса понимает, что этот выход в море значит очень многое для семьи Чавеса, поэтому старается не мозолить глаза. Мозес лишь догадывается, что он сейчас сидит у бушприта с книгой в руке.

— Мы взываем к Господу нашему Иисусу Христу. Аминь.

Чавес перегибается через борт и опускает урну с прахом отца в кубинские воды.

Рискованный поступок — подплыть в дневное время так близко к кубинским берегам. Взять с собой ребенка и жену — уже настоящий вызов судьбе. Но Мозес многим обязан отцу, и в этот день он не мог оставить дома Дебору и пятилетнюю Стейси. Девочка пытается принять серьезный вид, но не знает, как это делается. Она хмурит бровки и морщит маленький носик. Дедушка стал ангелом: поскольку она в это верит, горе ей неведомо.

Чуть позже Мозес все еще дрожащими от волнения руками берется за штурвал, прибавляет скорость и направляет катер к берегам Флориды. Со стороны — типичный турист с Багамских островов, возвращающийся домой. Желая отблагодарить священника, Дебора угощает его соком гуайявы. Стейси спускается вниз, в каюту, к своим любимым игрушкам. К Мозесу подходит его деловой партнер. Он кладет книжку — томик Карлоса Фуэнтеса — на кожух штурвала, сочувственно пожимает Чавесу руку и отвлекает его от грустных мыслей (ибо знает, что тому это нравится) рассказом об апрельских событиях 1961 года.