Человек-змея

Вот такой карточный домик, он же замкнутый круг, он же рулетка, в которой цена проигрыша — смерть. А всё из-за исключения, которое я сделал для Джимми. Так что исключение ради Кеары полностью оправдано, я бы сделал его снова, снова и снова, даже под дулом автомата, который держит сам Господь Бог.

— Вы сейчас где-нибудь работаете?

— Да.

— Чем занимаетесь?

— Я курьер в службе доставки.

— Нравится? — Эксперт ослабляет хватку, стараясь разрядить обстановку после того, как копнул слишком глубоко. Хочет, чтобы я надышался перед смертью, поверил ему, расслабился. Не шевелится; притаился, ожидая, когда я подплыву поближе.

— Очень. Гибкий график, возможность водить свою машину и не сидеть целый день взаперти.

Права с чистым штраф-талоном дарю себе на каждое перерождение, а с ними шанс найти очередную должность курьера и выплачивать огромную страховую премию.

— Стрессовые ситуации случаются?

— Иногда. Дорожные пробки и срочные доставки давят на нервы, но это лучше, чем работать в офисе.

— Как спите?

— На боку.

— Я имел в виду качество: хорошо или плохо.

Бессонница, недосыпание и пересыпание считаются признаками депрессии, значит, чтобы признали нормальным, нужно спать семь с половиной рекомендованных часов. Плюс-минус полчаса — угодишь в потенциальные самоубийцы. Не помню, когда в последний раз спокойно спал целую ночь или просыпался без дорожки и шести чашек кофе, но не рассказывать же об этом Карлайлу! Ледяные кубики на веки, капли в глаза, железо и витамин В перед завтраком — и ни бледности, ни мешков под глазами.

— Ну, бывает, сначала ворочаюсь, но стоит заснуть — пушкой не разбудишь.

— Встаёте во сколько?

— По будням в шесть.

— Раньше будильника просыпаетесь?

— Ну нет, это редко.

— Так… — Явно собираясь сменить тему, эксперт начинает новую страницу. — Мы можем поговорить о вашей руке?

— Неужели заметили?

— Я дважды читал отчёт врача из приёмного отделения, — смеётся Карлайл, — а потом видел фокусы с сигаретой. Трудно было не заметить.

Лучше ничего не говорить, пусть сам заполнит паузу.

— Тот трюк с сигаретой, — не выдерживает молчания эксперт, — как-то связан с шестипалостью?

— Когда мне было семь, папа подарил книжку про фокусы. — Первый из двух раз, когда психиатр слышит от меня абсолютную правду. — Он сказал, что из того, что дал Бог, нужно извлекать пользу: стану волшебником, и, возможно, одноклассники перестанут донимать… — Я нахмурился и заговорил тише.

— Ничего не вышло?

— Увы… — Эффектная прелюдия перед второй и последней правдой. — Прошло несколько лет, и доброжелатели, советовавшие научиться фокусам или игре на гитаре, начали раздражать больше, чем хулиганы. В средней школе дразнить перестали, а совершенно взрослые люди сетовали: «Эх, парень, из тебя вышел бы классный музыкант!» Наверное, думали, что таким образом меня подбадривают.

— А на самом деле?

— На самом деле наоборот. Жалеют — значит считают человеком второго сорта, а мне снисходительность не нужна, надоело!

— Сейчас что-нибудь говорят? Ну, за исключением ненужных советов?

— В основном в детстве донимали, хотя и сейчас время от времени случается. Наверное, это неизбежно…

— Что вы при этом чувствуете?

— Злюсь. — Нужно посмотреть в пол, сжать кулаки, а потом разжать. Сцена называется «укрощенный гнев».

— Как реагируете?

— Иду своей дорогой, стараюсь не обращать внимания. Не в суд же на грубияна подавать! — Правильно: нужно продемонстрировать ему, что я парень рассудительный, сгоряча не рублю.

— Дэнни, не было ли у вас в детстве каких-нибудь травм с повреждением черепа?

— Несколько лет назад перевернулся на мотоцикле. В итоге перелом шейки бедра, трещины обоих запястий, сотрясение мозга, но повреждений черепа не было.

— Несколько лет назад? До того, как начались мигрени?

— Да вроде так.

— А помимо того сотрясения ничего не было?

— Кажется, нет.

Вообще-то ему не следует подобным образом выжимать из меня ответы. Карлайл слишком опытен, чтобы делать такие ошибки и раскрывать мне свой план.

— Дэнни, по правилам я обязан спросить прямо: вы когда-нибудь задумывались о самоубийстве?

Лишь с помощью многолетней практики эксперты учатся задавать подобные вопросы бесстрастно, без малейшей тени эмоций.

— Нет, никогда.

— А в семье или среди родственников были случаи суицида?

— Нет.

Честнее было бы ответить «да». Папа поднёс к виску бутылку и на протяжении многих лет нажимал на курок. Именно это нужно Карлайлу. Наследственная депрессия — чем не диагноз?

— Помимо средней школы и нашего сегодняшнего разговора когда-нибудь обращались к психиатру?

— Нет.

— А к психотерапевту, аналитику или другому специалисту подобного профиля?

— Тоже нет. Хотя постойте, после сотрясения меня направили к аналитику, но та девушка просто провела тестирование: ни о детстве, ни о наркотиках не спрашивала.

Карлайл кладёт ручку на кремовый файл с моей фамилией на ярлычке и переплетает пальцы.

— Дэнни, мы почти закончили, — объявляет он.

— И что вы решили?

Ну, давай, как можно равнодушнее и безразличнее!

— Относительно вашего фактора риска? Думаю, никакой опасности вы не представляете. Я не ошибся?

— Нет, конечно, нет! Я ужасно хочу домой.

— Считайте, что вы почти дома. Однако меня беспокоят ваши мигрени: с одной стороны, они не прогрессируют и не становятся чаще, с другой — причин их появления я не вижу. Возможно, они передались вам генетически со стороны отца или стали следствием сотрясения мозга. Мигрени вообще плохо поддаются лечению, а раз в вашем случае они стали косвенной причиной передозировки, необходимо провести более детальное обследование.

— Понял, запишусь к вам на приём.

— Да я не о том. Лечение может оказаться долгим и дорогостоящим. У вас есть медицинская страховка?

— Угу.

— Тогда я выпишу официальное направление, чтобы страховая компания оплатила хоть часть курса.

— Спасибо, вы очень любезны. Спокойнее, только без спешки и глупостей!

— Странно, что вы видите синий цвет. Вообще-то похоже на оптическое расстройство, однако, по-моему, всё намного серьёзнее.

— Наверное, у меня глаза чувствительные. Синий блокируется гораздо меньшим числом фоторецепторов, чем любой другой цвет, поэтому я только его и вижу.

Над обшарпанным столом повисает неловкая пауза.

— Откуда вы это знаете?

Вопрос пустяковый, так что отвечаю быстро:

— Я же говорил: папа был окулистом!

— Верно, вот мы к нему и вернулись. Ваш отец мучился мигренями и умер от аневризмы.

Да нет, по моим данным, он ещё жив. Окончательно опустился, загремел в тюрьму или бродяжничает. Возможно, ищет меня. Возможно, я даже проходил мимо него, спящего в сточной трубе.

— Он принимал какие-то лекарства, — продолжает эксперт. — К сожалению, его истории болезни у меня нет, а она бы очень помогла.

— Прежде чем я начну лечение, постараюсь что-нибудь узнать. — Нужно говорить как можно беззаботнее и в то же время изображать заинтересованность.

— Не беспокойтесь, я уже связался с окружным департаментом психиатрии. Они запросят необходимые документы.

Поднимаю испуганные глаза: пусть увидит панику.

— Это займёт некоторое время, — не унимается Карлайл, — но обычно с бюрократическими проволочками мы справляемся лучше, чем родственники усопших. Раз ваша сестра — смотритель родительского дома, неплохо бы связаться с ней. Думаю, она сообщит что-нибудь полезное.

Паника переходит в «страстное желание поскорее отсюда убраться».

— Я спрошу у неё.

— Дэнни, вы в порядке?

— Просто проголодался… Хочу скорее домой!

— Конечно-конечно. Ваша сестра замужем, какую фамилию она сейчас носит? Или, может, её домашний телефон оставите?

— Ричард, объясните кое-что, — на моём лице крайнее недоумение, — чего вы добьётесь, получив историю болезни моего покойного отца?