Тюрем-тюремок

Пошел и развалил, а после сжег дотла лубяную избушку. Остался зайка без угла. Лиса над ним смеялась, говорила:

– И поделом тебе, косой. Нечего было с петухами путаться!

Тётя Кошка

Были два брата – старший и младший. Вот выросли они, тому, другому научились, в силу вошли. Но пахан им говорит:

– Делать вам у нас, мальчики, нечего. Места мало, все схвачено. Так что катитесь вы в столицу, там город большой, лохов много, авось, где и прилипните.

Ну что! С паханом не поспоришь. Пошли братья на станцию, сели на товарняк, на крышу, и поехали.

Приехали в столицу. Город и вправду большой, лохов хоть косой коси. Но никого они косить не стали, а сразу пошли по наколке. А наколка такая была: напротив бани первый дом, окна с роллетами, отдельный вход, спросите Тетю Кошку.

Пришли, по домофону постучали: так, мол, и так, здравствуй, Тетя Кошка, приехали твои племянники, старший и младший, встречай.

Но Тетя, видно, круто забурела. Потому как только через пять минут открывается дверь, выходит какой-то жирный котяра, назвался Дядей Василием, и спускает мальчиков с лестницы. Котяру этого, конечно, можно было за холку взять, ботинки им почистить. Но братья делать этого не стали, потому что пахан их учил никогда не суетиться. Сели братья возле подъезда, покурили, подумали, потом пошли напротив, в баню. А там, в бане, сбоку пиво продают. Вот пьют они, братья, пиво, рыбкой закусывают, на Тетин дом поглядывают. Хороший, крепкий дом. И ладно! Пьют братья пиво, думают.

Тут видят, ближе к вечеру, стали к Тетиному дому всякие крутые тачки подруливать, из них всякие матерые хмыри выхаживать – и к Тете, к Тете, к Тете. Ага, значит, сходняк. И снова ладно!

Совсем стало темно, у Тети уже лихо разгулялись. А баню стали закрывать. Вышли братья во двор, опять – наискосок, и к Тете, к домофону. Постучали. Пока котяра щурился, пока из-за стола вставал да выходил, гремел запорами, они еще по косячку задымили, потом от косячков – к шнуру, шнур взялся хорошо, а тут котяра дверь открыл, а они в него шашку – шарах! И дверь захлопнули – и тягу! Бегут и слышат:

– Тили-бом! Тили-бом! Кошкин дом! Кошкин дом! Ноль-один! Ноль-один!

Ну и ладно. Поделом!

Серый Волк с Иван-царевичем

Иван-царевич, он был политический, по 58-й статье сидел, до особого распоряжения, то есть пожизненно. А у Серого Волка всего десять лет. А что такое десять лет? Да вы же сами знаете: зима-лето, зима-лето, и уже почти что ничего. Ну вот. Но Иван-царевич взялся донимать: давай, Серый, уйдем, давай уйдем. Потом еще: а у меня спецсредства есть. И уломал-таки. Серый Волк согласился, колючку зубами перегрыз, лаз проделал, они и ушли. Нет, побежали. Бегут. Тундра кругом, просторно, тихо. А после, слышно, засвистал Кощей, заухал – и кощеек по следу послал. Бегут, воют кощейки, гавчут, настигают. Вот Серый Волк и говорит:

– Ну что, Иван-царевич, будем биться или мириться?

А Иван-царевич в ответ:

– Зачем биться, зачем мириться? Дальше побежим. Вот только я сперва…

И достает он первое спецсредство – расческу-заточку, бросает через левое плечо. И сразу встал за ними темный лес, кощейки в нем застряли, заблудились. А Серый Волк с Иван-церевичем дальше бегут. Бегут, бегут. Но в скором времени, слышно, опять кощейки гавчут, потом опять они все ближе, ближе. И опять Серый Волк спрашивает:

– Что, будем биться или мириться?

– Нет, – говорит Иван-царевич, – дальше побежим. Вот только я…

Тут он остановился, правый сапог с себя снял, портянку размотал, бросил ее через левое плечо – и разлилась за ними широченная река. Затявкали, заеньчили кощейки, боятся в реку лезть. А Серый Волк с Иван-царевичем дальше бегут. Бегут, бегут, притомились уже. И снова слышат: кощейки их настигают.

– Ох, е! – печально восклицает Серый Волк. – Ну, чую, нынче точно будем биться. А может, даже и мириться.

– Нет! – отвечает ему Иван-царевич. – Дальше побежим. Вот только я ченарик засмолю.

Засмолил Иван-царевич ченарик, одну затяжку сделал, второй Серого Волка угостил, а после бросил тот ченарик через левое плечо…

И как полыхнуло за ними огнем! Как будто кто бензин разлил – до самых облаков. Серый Волк с Иван-царевичем бегут, смеются. Вестимо дело, кто ж через такое перескочит?

Но эти, блин, перескочили! И снова гавчут, пасти рвут, и вот уже скоро достанут. Остановился Серый Волк, на Иван-царевича недобро глянул и спрашивает:

– Ну, что теперь? Биться, мириться?

Молчит Иван-царевич, хмурится. А после говорит:

– Не знаю. Есть у меня еще одно спецсредство, но на двоих его не хватит.

– А что это?

– Ушанка-невидимка.

Достал Иван-царевич ту ушанку из-за пазухи, вприглядку показал и снова спрятал.

– Да, – согласился Серый Волк, – на двоих она будет мала. Ну что ж! Тогда кому ее носить, нужно на картах бросить. Колода есть?

Достал Иван-царевич колоду. Серый Волк ее взял, как надо пощупал… вытащил туза и думает: моя ушанка, потому как я сейчас еще двух тузиков урву! Но тут Иван-царевич в свой черед берет колоду и тянет из нее… карту не карту, а так, брень какую-то, клоуна. Серый Волк осерчал, говорит:

– Не ко времени ты, Иван-царевич, задумал горбатого клеить. Это что за дурак в колпаке? Таких карт я отродясь не видывал!

А Иван-царевич, глазом не моргнув, отвечает:

– Это не дурак, а джокер, то бишь главная карта, она в классической колоде обязательна, князь Кропоткин в такую колоду с ренегатом Каутским каждое утро играл и полреволюции у него под залог выиграл.

Вот так сказал! А Серый Волк ему на то… Короче говоря, базар-вокзал, раздухарились…

А тут кощейки шасть! И взяли мальчиков как пацанов, ушанку-невидимку в клочья изодрали, а их самих шнурками повязали и погнали обратно на зону.

На зоне… Да! Иван-царевичу и так до ящика сидеть, ему и горя мало, а Серому Волку червонец накинули. И развезли их по разным участкам. Еще пять лет прошло. И как-то раз, на пересылке, они опять встречаются, и опять Иван-царевич говорит:

– Айда, друган, надавим на пяту, у меня еще спецсредства есть.

Но Серый Волк ему в ответ:

– Нет, дорогой! Я с тобой теперь не то что в карты, в домино не сяду. У вас, у политических, и там лишний камень найдется. Иди, гуляй!

И что? И загулял Иван-царевич. Опять ушел. А наутро Кощей засвистал, послал кощеек, ждал, смеялся. А зря! Через три дня пришла только одна кощейка. Без хвоста. Кощей, озлясь, отдал ее на кухню, в суп. И ох загоревал тогда, ох затужил Серый Волк, опечалился! Эх, думает, сейчас Иван-царевич небось с князем Кропоткиным да с ренегатом Каутским пивко попивает да в джокера режется, а он, серый дурак…

А так и есть – дурак. Нюх потерял, вот и сиди, мотай теперь, зона лохматых любит!

Горбунок

Вот был один старший сержант, служил в омоне. Служба у него была легкая: на демонстрации ходил, там людей резиновой палкой бил и за это хорошие деньги имел. Так бы всю жизнь служить! Но однажды вызывает его полковник и говорит:

– Старший сержант! Кто-то повадился ко мне на дачу маковую соломку топтать. Укороти его!

– Есть! – отвечает старший сержант.

Взял бутылку, закуску, на дачу пришел, устроился там под забором, дождался темного, выпил, закусил, лег, щитом накрылся и заснул. Наутро просыпается, посмотрел – все в порядке, соломка не топтана. И хорошо! Пошел к своей марухе, отвязался.

Опять стемнело, он опять пошел на дачу, бутылку выпил, зельцем закусил, щитом накрылся и заснул. Наутро снова все в порядке. И он опять к марухе завернул.

Потом опять, уже на третий раз, стемнело. Опять старший сержант пришел на дачу, опять… Нет, только полбутылки выпил, ползельца съел, щитом накрылся, но не спит. Потому что, так у них в омоновском уставе сказано, на третью ночь все самое плохое и случается.

И точно! Только часики полночь отпикали, как вдруг загудело все вокруг, зашумело, а потом и огнем занялось, как будто кто-то штаб поджег! А после шасть – и прямо как бы с неба сигает на полковничьи маковые грядки толстый, крепкий, рослый жеребец! То есть лошадь, то есть конь. И очень видный конь! Масть у него защитная, а грива золотая, хвост тоже золотой, копыта, правда, просто серебряные, но зато во лбу– алмазная кокарда. Во какой конь! Старший сержант аж обомлел…