Страх и ненависть в Лас-Вегасе

— Правильно. В этом городе никому нельзя давать спуску.

Он ухмыльнулся.

— Как твой адвокат, советую сказать мне, куда ты дел мескалин.

Я остановился. Чемоданчик лежал в багажнике. Он вытащил два катышка, и мы их съели. За поросшими кустарником холмами на северо-западе от города садилось солнце. Радио хрипло играло приятную мелодию Кристофферсона. Мы неспешно ехали в город под теплыми лучами закатного солнца, расслабившись на красных кожаных кресла нашего электрического «Куп де вилля».

Когда мы проезжали мимо «Тропиканы» я сказал: «Может, сегодня стоит отдохнуть».

— Точно. Давай найдем хороший рыбный ресторан и отведаем красной нерки. Меня пробило на красную нерку.

Я согласился. «Но сначала надо вернутьcя в гостиницу и разобрать вещи. Можно будет искупаться и выпить рому».

Он кивнул, откинулся на сиденье и воткнул в небо. Понемногу смеркалось.

Мы проехали через стоянку «Фламинго» и через лабиринт сзади в наш корпус. Спокойно припарковались, спокойно поднялись на лифте, вошли в номер: мертвая тишина, полумрак и умиротворенная элегантность лужайки и бассейна за раздвигающимися стенами.

Подавал признаки жизни только телефон, мигавший красным огоньком? сообщение. «Наверно, обслуживание номеров, — сказал я. — Я заказывал выпивку и лёд. Наверно приносили, пока нас не было».

Мой адвокат пожал плечами. «У нас его и так полно, — сказал он. — Но лишний не будет. Хули, скажи, пусть приносят».

Я снял трубку и набрал номер регистратуры. «Звонили? У меня лампочка мигает».

Портье замешкался. Послышался шелест бумаг. «Ах, да, — он наконец подал голос. — Мистер Дьюк? У вас два сообщения. Первое: «Национальная ассоциация окружных прокуроров приветствует вас в Лас-Вегасе».

shy;- Замечательно, — сказал я.

— … и второе — «позвоните Люси в «Американу, номер 1600».

— Что?

Он повторил. Ошибки быть не могло.

— Блядь! — выругался я.

— Что? — спросил клерк.

Я повесил трубку.

В ванной адвокат совершал очередной Большой Проблёв. Я вышел на балкон и воткнул в бассейн, дрожащим мешком воды в форме почки светившийся под нашими окнами. Я чувствовал себя Отелло. Всего несколько часов в городе, а мы уже заложили основу классической трагедии. Наш герой был обречен; он уже посеял всходы своей гибели.

Но кто он, Герой этой скверной драмы? Я отвернулся от бассейна и узрел своего адвоката, что выплывал из ванны, утирая рот полотенцем. Глаза его были ясные, стеклянные. «Мескалин, сука, — пробурчал он. — Хули его делают таким чистым? Бодяжили бы противорвотными порошками.

— Отелло применял драмамин, — сказал я.

Он кивнул, повесил полотенце на шею и включил телевизор.

— Ну да, слышал я про эти средства. А твой толстяк Арбакл использовал оливковое масло.

— Люси звонила, — сказал я.

— Что? — он обмяк, как подстреленный зверь.

— Я звонил портье. Она в «Американе, номер 1600 … просила перезвонить.

Он уставился на меня … вдруг зазвонил телефон.

Я пожал плечами и взял трубку. Прятаться ни к чему. Она нас нашла.

— Алло,? сказал я.

Это был снова портье.

— Мистер Дьюк?

— Да.

— Мистер Дьюк, прошу прощения, нас разъединили минуту назад … но я подумал, что следует вам перезвонить, потому что я …

— Да что такое?

Кольцо сжималось. Сейчас этот гад меня обрадует. Что эта овца ему наплела? Я попытался сохранять спокойствие.

— Мы смотрим новости! — завопил я. — За каким хером ты меня беспокоишь?

Молчание.

— Чего тебе надо? Я заказывал лёд и выпивку! Где они? Война идет, ты слышишь? Люди гибнут!

— Гибнут? — переспросил он почти шёпотом.

— Во Вьетнаме! В телевизоре!

— А … да … да, — Ужасная война. Когда ж она кончится?

— Скажи мне, — вкрадчиво осведомился я, — что тебе надо?

— Да, конечно, — он переключился на свой обычный тон портье. — Я подумал, что вам надо сказать … потому что вы, я знаю, приехали на съезд полиции … у женщины, которая оставила вам сообщение, был очень расстроенный голос.

Он замолк, но я ничего не ответил.

— Я подумал, что вам следует об этом знать, — наконец сказал он.

— Что ты ей сказал?

— Ничего. Ничего не сказал, мистер Дьюк. Я просто принял сообщение.

Он замолчал.

— Но с ней было очень трудно разговаривать. Она … в общем… очень сильно расстроена. По-моему, она плакала.

— Плакала? — от мескалина мой мозг переклинило. Я не мог думать. — Почему она плакала?

— Ну … а … она не сказала, мистер Дьюк. Но поскольку мне известен род вашей деятельности, я подумал …

— Понятно, — выпалил я. — Слушайте, если она позвонит еще раз, будьте с ней помягче. Мы проводим исследование. Мы внимательно за ней наблюдаем.

Я почувствовал, как снова закрутились шестеренки в голове, слова находились сами собой.

— Она, разумеется, совершенно безобидна … никаких неприятностей не будет … Она находится под действием настойки опия, это контролируемый эксперимент, но я подозреваю, что нам понадобится ваше содействие.

— Конечно … разумеется. Мы всегда рады оказать содействие полиции … главное, чтобы не возникло неприятностей … для нас, я имею в виду.

— Не беспокойтесь, вы под нашей защитой. Главное, обращайтесь с ней, как со всяким человеком, попавшим в беду.

— Что? — он начал запинаться. — Ах… да, конечно-конечно. Я вас понимаю … да … то есть ответственность вы берете на себя.

— Разумеется, — сказал я. — Я теперь мне надо посмотреть новости.

— Благодарю вас, — промямлил он.

— Принесите лёд, — сказал я и повесил трубку.

Мой адвокат блаженно улыбался в телевизор.

— Молодец, — сказал он. — После этого они будут обходиться с нами как с проклятыми прокаженными.

Я кивнул и налил в бокал «Шивас ригал».

— Новостей по ящику не было уже часа три как, — сказал он небрежно.

— Этот дурила подумает, что мы наверно настроились на какой-то специальный полицейский канал. Тебе надо перезвонить ему и заказать конденсатор на 3000 ватт вместе со льдом. Скажешь ему, наш только что перегорел …