Атом

Президент выходит на сцену с прожекторной улыбкой и окопами глаз. Его седые волосы — ледяная упаковка злого кипения головы. Гром ударов слева приветствует его выход.

Гон компании медленно сужается до тонкого фокуса.

— На плоде свободы есть пятна, — объявляет он. — Их зовут выборы. Человека делают лозунги. Я возглавил важный переход от правительства, равнодушного к одобрению людей, к такому, которое принимает это одобрение как данность. Я решительно готов завершить этот переход, хотя он и непопулярен. Я не намерен укреплять плацдарм, чтобы потом спустить его на гадских пеликанов.

После аплодисментов объявляют мэра, и когда Атом выходит в подходящем плаще, все отрицают то, что видят — им сказали, что будет мэр, значит, мэр будет любой ценой. Можно было и не париться — среди мэров такая текучка, что никто не способен угнаться за ней и запомнить их имена или внешность.

— Мистер президент, — разнузданно говорит Атом, — это была потрясающе лукавая речь. Я уверен, каждый ублюдок в зале присоединится к моей благодарности. И пока вы не вернулись обратно в ад, я хотел бы подарить вам скромный символ нашего соучастия. Мы с прочими власть имущими думали долго, тяжко, до набухших вен, что могло бы подойти. Возможно, что-нибудь символичное? Что-нибудь такое дурацкое на память? Мы на этот счёт неплохо посмеялись. Но было решено вручить то, что вам действительно нужно. Так что вот вам мозг, в эдаком холодильничке. Надеюсь, он доставит вам удовольствие.

Атом передаёт криоящик, и лучащийся президент открывает его. В буре оваций они с Атомом обмениваются рукопожатием перед стробовспышками фотоаппаратов, ящик наклоняют, как дарственную тарелку.

— Мистер президент, — говорит Атом сквозь тиски улыбки, — в день, когда памятник Аврааму Линкольну посмотрит в сторону с жуткой тоской и шагнёт вниз, как гигант Харрихаузена, ваши яйца раскатаются в блинчики.

ДНЕВНИК АТОМА

Сова с лицом, похожим на всасывающий вентилятор. Филигрань золотого трубопровода, потеющего корневой водой. Гигантский кролик в рулевой рубке пропавшего контейнеровоза уставился вперёд, дёргает носом, игнорируя установленное оборудование радиопеленгации. Зеркально ледяное небо. Моросящий дождь. Засеянное поле едва начинает проламываться.

15 — Человек в глазах правосудия

Гарпун Спектр закрывает портфель из несброшенной кожи ящерицы и встаёт, дабы скрыть результаты подсчёта. В глазах Блохи Лонцы беспомощное выражение. Это должен был быть его праздник, но он чувствует, что его забыли, как вчерашний воздух.

— Мы собрались здесь, — говорит Спектр, медленно прохаживаясь, — чтобы рассказывать солёные истории вокруг костра нашей злобы. Чтобы раскрыть сундук с сокровищами наших воспоминаний, пока мы льём горькие прощальные слёзы. Чтобы придать крупицу смысла той вынужденной десятой ошибке, как мы называем наши жизни.

Судья, фигура из расплющенной серой шпаклёвки, падает духом.

— Боже всемогущий, Спектр, — говорит он, стискивая лицо в попытке прийти в себя, — хватит уже, просто скажи — в чём твоё доказательство?

— Обещаете не смеяться?

— Скромность бесполезна, если все согласятся с тобой, Спектр, — не испытывай её.

— Мы все учимся, Ваша честь. Мы все можем извлечь урок, буйствуя на митинге косвенных доказательств, что мой учёный оппонент избрал, дабы обозначить свой случай. К бесконечной чести моего подзащитного, он ещё не перебил многих из нас за то, что мы такие тупые и тормозные. Уязвляет нас, если приходится. Компетентный адвокат может выстроить шокирующие факты за две ваших земных минуты, при-сяжные леди и джентльмены. И меня искушает возможность ускорить дело, бесстыдно флиртуя с некоторыми из вас — особенно с вами, мадам. Да, вы, с большой причёской. Не говорите, это запрещено. Да, леди и джентльмены, я склонен ввести ваши налоговые доллары в пузо первому присяжному, который на моих глазах спасёт моего клиента. Но давайте не пойдём домой кратким путём. Ещё рано на покой, но пора про-снуться к завтраку из опечаток. Надо отскоблить мотыльков с прожекторов правды, потом переключить эту херню на дальний свет. О, давайте я не буду начинать с этого. — Спектр замирает перед присяжными, как бы что-то обдумывая. Он задёргивает занавеси на своем сердце, застёгивая пуговицу. — Мне вспомнилась библейская история, в которой пастухи не могли прекратить смеяться. И ангел Абрасакс спросил их: «Почему вы смеётесь?» А пастух, который смог ненадолго взять себя в руки, ответил: «Как внизу, так и наверху». История насыщена действенными трупами, которых прямо как нас с вами хлещут за нашу человечность тупицы с глазами, заблудшими в науке. Настолько ли необратим грех, как корявая скульптура? Можем ли мы овладеть средством от него? Посмотрите на Блоху Лонцу, присяжные леди и джентльмены. Посмотрите на это заряжаемое с дула лицо, неспособное на сознательный обман. Это выражение лица человека, укусившего восковой фрукт. У него уши, как пневмотормоза. Каждый хотя бы раз в жизни смеялся над ушами Блохи. Некоторые из нас объединяли несколько подобных хакерских взрывов, чтобы образовать залпили «шелуху» веселья. Но мало кто будет отрицать, что им Бог послал информанта. И не делайте ошибку, именно таков он. Ушастый псих, как прежде его отец.

— Мистер Спектр, — говорит судья и замирает, чтобы собраться с мыслями и представить свои доводы. — Вы осознаёте, мистер Спектр, что вы адвокат защиты? Предполагается, что вы будете спорить насчёт невинности вашего клиента? Что такого захватывающего в человеческих ушах?

— Вот действительно важный вопрос, правда, ваша честь? Контекст решает всё. Возьмите мёртвую, сухую молекулу из апельсина, взвесьте её на пальце — совер-шенно бесполезна для чего бы то ни было. Но поместите её в коробку мюслей, и она уже — золотая пыль, и люди будут искать её. Вы тоже так должны, присяжные леди и джентльмены. Вы явственно слышали чистосердечное признание моего клиента, что он похитил фрукт. Офицером, который совершил арест, был Ланг Муссолини, а он, нельзя не признать, знает, что делает. Вы слышали заключение эксперта, что ни один человек не мог бы приблизиться к фруктовому ларьку на Улице Посфорд, не обнаружив себя. Нам показали математику, угол обзора, теорию. И парад предположительных извращенцев, пропитанных самоуверенностью, дабы утверждать, что они способны вспомнить стильные события дня два года назад. И на кого они указывают? На нашего мистера Супер Уши. Могут ли эти противоречия затолкать милосердие в камеру? Если так, пускай человек вернётся к гнёздам вулканов.

Спектр отвлекается на Теорию Грабительства Нэша-Вордила, в которой похищенное количество вычисляется как диаметральное самооценке в человеке морали и диаметральное морали в человеке самооценки, заключает, что, украв единственное яблоко, Блоха доказал, что он либо человек высокой морали, либо нижайшего самоуважения. Так или иначе, он заслуживает сочувствия присяжных. И Спектр самодовольно надувается.

— Совсем молодой человек, а вы заставляете его перекреститься, сжимая в руке нож. Хорошо, позвольте рассказать вам историю другого молодого человека. Он водил дизельный фургон и откликался на имя Атом. Содержал маленького сына Тэффа, доставляя факты по Нашему Прекрасному Штату Правильно, двугранный, как Блоха, встал на кривую дорожку, едва уйдя от школьной эмблемы. Обречённый обеспечить Рекса Кампа паззлом из тысячи кусочков. Помните убийство Макдугала в копкамере? Атом Старший знал, кто это сделал, но в отличие от остальных, рано утром пошёл в «Ежедневное Опровержение», где и обнаружил, что его назначенная встреча с журналюгой оказалась встречей со смертью. Единственной живой душой в офисе был правительственный механик, который немедленно вытащил передатчик и спустил курок. Удар крови активировал факс, передав форму пятна на запрограммированный номер, зафиксировав время, место, траекторию и интерпретацию психологического поведения через форму кляксы. Теоретики конспирации потом утверждали, что она показывает здоровую привязанность и естественное уважение к матери убийцы. Убий-ца запаниковал, сдвинул факсовый аппарат и дал дёру. Он собирался сдаться, когда услышал, что факс ушёл в Белый Дом, где история и умерла. Или могла бы, если бы он не начал хвастаться своим везением на вечеринке. Обеспокоенный гражданин подслушал его, пошёл к копам, где его и убили. Малолетний сирота Атом пересказал эту историю Блохе, урок в ней остался в целостности и сохранности. Блоха никогда не рассказывал её журналюгам, не рассказывал братству, ибо знал, что лезвие болтуна неизбежно затупляется. — Спектр наклоняется вперёд к кабинке присяжных. — Вот зубы, что забыли укусить, здесь написаны права человека. — Он пристально смотрит на присяжных многозначительным взглядом. — Не ходите по этой дороге, леди и джентльмены. Иначе будут сигареты на ужин и прогулка к месту милосердия. Лично я не покупаю. Единственный способ, которым мой клиент мог приблизиться к той повозке с яблоками — вертикально вниз по лицевой стене, используя какую-нибудь часть своей анатомии в качестве присоски. Излишне говорить, никто не подумал присыпать ту стену на предмет отпечатков. Это же абсурдно, так с чего бы? К сожалению, для инкрустированного морскими желудями правосудия недостаток подобных доказательств превращает дело, как мы видели сегодня, в конструкцию настолько зловещую и иррациональную, как усыпальница сталкера.