Клуб бессмертных

. Промышленником из Лаку Рошу, господином Владом Дракулеску. Когда я впервые представился, мы здорово посмеялись. Пришлось сказать, что я – воспитанник детского дома, над которым при получении паспорта жестоко подшутил директор. Басеску отнесся к моим имени и фамилии с пониманием. Ох уж эти выпускники медицинских университетов. Для них весь мир – нетерпеливый пациент, жаждущий избавления от страданий. Иногда мне кажется, что, встреть медик Бога, то первое, о чем бы спросил Его – не болит ли у вас что-то в пояснице? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чем спросил Его я.

– За что?

Увы, он ничего мне не ответил. Да и не мог. Ведь Бог это светящийся шар, и в этом Платон был прав. Бог не видит, не слышит, не чувствует и не думает.

Он есть, и он есть Бог, поэтому его нет.

Что? Сотворение мира, глина, Адам? Ах, оставьте все эти сказки. Я не верил в них в бытность свою человеком, как же мне поверить в них сейчас, когда я – знаю. Почему именно светящийся шар – Бог, спросите вы? Да все просто. Он и в самом деле идеально выглядит и находится в полной гармонии с самим собой.

Платон догадался. Поэтому я считаю его великим философом. Аристотель был его ученик, стало быть, Аристотель – великий философ. Это ведь как бешенство – передается прикосновением.

Признаю, греки и до Платона были близки к разгадке. Истинного бога они называли Роком. В их представлении – безликое существо, некое темное пятно, предопределившее все на свете, в том числе себя и весь этот свет.

Бог – это и есть Рок.

Все остальное – так, ерунда. Зевс, Яхве, Кетцалькоатль, Картофель – самозванцы. Первый – бабник, второй – психопат, третий – неудачник, а четвертого вообще можно есть. Нет, ну скажите на милость: что же это за бог, которого можно есть? Молитва, обращенная к гарниру… Люди идиоты. Я идиот. Всю свою земную жизнь я только и делал, что молился закуске. Братья, они не пьяны, как вы могли бы подумать, ибо сейчас лишь полдень.

Это сказал один из апостолов иерусалимской толпе, когда та высмеивала христиан.

Я мог бы добавить, что после этого толпа избила всех апостолов, и они были заключены в темницу. И выпить после полудня им так и не удалось. Мне пить пришлось слишком много. Сейчас, вспоминая о литрах крови, проглоченных мной наспех, я испытываю лишь отвращение. Примерно такое же, какое испытывает алкоголик, навсегда завязавший с выпивкой.

О чем я? Ах, Басеску. Конечно, я прилег на кушетку: от лишнего медицинского обследования я не откажусь. Не то чтобы я боялся смерти – согласитесь, в моем положении это несколько нелепо, – просто хочется если уж влачить жалкое существование, то хотя бы не испытывать при этом боли. Душевные муки? Никогда не испытывал.

– Вы наверняка в последнее время часто злоупотребляли алкоголем? – спросил меня Басеску; он рассматривал результаты анализов того, что эти маньяки в белых халатах называли эндоскопией.

– Почему вы так думаете?

Я лежал на кушетке, глядя на молчаливо разговаривающих рыб в огромном аквариуме