Сага о Йёсте Берлинге (другой перевод)

Сельма Лагерлёф долго искала подходящий стиль для своего повествования, потому что оно и по материалу и по сюжету было необычно для всей современной ей литературы. Шведский писатель и критик Оскар Левертин называл писательницу «аномалией в истории литературы» за исключительную своеобразность ее манеры.

Разумеется, такая своеобразность не могла появиться сразу. Замысел «Йёсты Берлинга», по признанию писательницы, возник в ее голове почти мгновенно, но, несомненно, подсознательно он вынашивался долгие годы. Сельма Лагерлёф пробовала писать сагу сперва в стихах, потом, отказавшись от этого, сочиняла пьесу на ту же тему и наконец пришла к той немного отрывистой, патетической форме небольших новелл, которые и составили ее произведение.

Трудно говорить о единстве «Саги о Йёсте Берлинге». Написанные почти ритмической прозой, отдельные новеллы саги объединены только общим героем — Йёстой Берлингом. Послушаем, как Сельма Лагерлёф рассказывает о возникновении этого образа: «Раз во время каникул она сидела утром со своим отцом за завтраком и разговаривала с ним о стародавних временах. Отец рассказал ей, между прочим, об одном знакомом, которого он знал в своей молодости. По его описанию, это был необыкновенно обаятельный человек, который вносил с собой веселье и радость всюду, где бы он ни появился. Он пел, импровизируя музыку и стихи. Если он начинал играть танцы, то танцевала не только молодежь, но и старики и старухи, — все пускались в пляс. А если он говорил речь, то все плакали или смеялись по его желанию. Когда он напивался, то играл и говорил еще лучше, чем когда был трезвым. Если же он влюблялся в кого-нибудь, то ни одна женщина не была в силах устоять против его чар. Когда он делал глупости, ему прощали; а если он был огорчен чем-нибудь, то всякий готов был сделать все на свете, чтобы снова увидать его веселым. Но, несмотря на свои богатые способности, он не имел успеха в жизни. Большую часть своей жизни он провел на вермландских заводах в качестве домашнего учителя. В конце концов он выдержал экзамен на священника. Выше этого он ничего не достиг.

После этого разговора с отцом молодая девушка могла видеть героя саги в более ясных очертаниях, и вместе с тем сага приобрела больше жизненности и стала ярче. В один прекрасный день герою дано было даже имя — его назвали Йёстой Берлингом. Молодая девушка никогда не могла сказать, откуда он получил это имя. Казалось, что он сам дал себе его» («Сказка о сказке»). Несмотря на эти признания писательницы, в шведской критике до сих пор ведется спор, кто явился прототипом основного героя саги. Называют некоторых современников писательницы, личных ее знакомых, утверждают, что в портрет Йёсты Берлинга привнесены черты ее отца, которого она так нежно любила.

Вернее всего было бы сказать, что Йёста Берлинг — образ собирательный. Как нельзя найти точного прообраза Тиля Уленшпигеля или Кола Брюньона, как бы впитавших в себя черты национального характера, так и герой Сельмы Лагерлёф — выражение шведского национального характера.

Йёста Берлинг — поэт, мечтатель, душа общества «кавалеров», увлекающихся охотой, пирами, музыкой. «Кавалеры» — утонченные люди, последний отсвет возрожденцев, любящих только наслаждение и земные радости. Судьба этих «кавалеров» — товарищей Йёсты Берлинга — трагична. Сельма Лагерлёф как бы осуждает их с этической точки зрения, показывает, что себялюбие и черствость не приводят к добру. Но веселая ватага «кавалеров» с своими страстями и желаниями лишь оттеняют обаятельный, светлый образ Йёсты Берлинга.

Конечно, в смысле житейском Йёста Берлинг неудачник. У него нет целеустремленности, он, как ибсеновский Пер Гюнт, считает, что «кривая вывезет». Но писательница заставляет нас полюбить чистоту сердца и благородство Йёсты Берлинга.

Общество «кавалеров» во главе с Йёстой Берлингом — в понимании Сельмы Лагерлёф — принадлежит тому «доброму старому времени», которое воспевает писательница. Милым призракам прошедших дней с их беззаботностью и бескорыстием противопоставляются заводчики — люди грубые, одержимые жаждой материальной наживы, безжалостно разрушающие старые патриархальные устои. Такой злой, жадный и эгоистичный заводчик выведен в «Саге о Йёсте Берлинге». Это — Синтрам. Самая внешность его отвратительна: неуклюжее обезьянье тело с длинными руками и лысая голова с безобразным лицом. Синтрам всюду сеет раздор, он любит разрушать старую дружбу, превращая ее в ненависть, и отравлять сердца людей ложью и клеветой.

Сельма Лагерлёф даже придает Синтраму сказочный облик нечистого — с рогами, хвостом, лошадиными копытами, мохнатым телом. Таким является этот заводчик в зимние ночи, проникая сквозь каминные трубы, пугая своим видом женщин и детей. Конкретный герой «нового времени» — предприниматель, хозяин, владелец завода — грубо вторгается в мир фантазии, губя благополучие дворянский поместий и крестьянских усадеб. В реальные черты Синтрама-человека вплетены и черты фантастические. Народное мышление видит «человека в образе дьявола и дьявола в образе человека». Так Сельма Лагерлёф изображает Синтрама, и опять-таки не в классовом разрезе, а в «общечеловеческом»: она осуждает его не за то, что он заводчик и эксплуататор, а за то, что он злой себялюбец.

Сельма Лагерлёф проповедует гуманность, доброту, чистосердечность, любовь к людям. Все это, как уже было сказано, преподносится в виде христианской морали, богобоязненного отношения к своим поступкам. В «Йёсте Берлинге» все действие протекает в течение года — от рождества и до рождества; и, характеризуя этот год, Сельма Лагерлёф дает понять, что он был годом кары господней для всех, кто погряз в грехах, легкомыслии и черствости. С этих позиций она показывает и эволюцию своего главного героя. От любовных похождений и мечтательного времяпрепровождения в кругу «кавалеров» Йёста Берлинг приходит к мыслям о раскаянии, к заботе о простом народе. Он мечтает «жить так бедно, как мужики живут», и любить «этих жалких людей в грубых рубахах и вонючих сапогах».

Как же представляются Сельме Лагерлёф отношения между помещиками и крестьянами? Она мечтает о добровольном «союзе» между ними, причем помещики должны смирить свою гордость и стать человеколюбцами, а крестьяне — подчиняться добрым господам.

Писательница понимает, что в современной ей капиталистической Швеции такой «союз» осуществить невозможно. Поэтому она зовет вернуться к патриархальному прошлому. «Хорошо жилось прежним обитателям усадьбы, время их делилось между работой и удовольствиями, — они сеяли рожь, но сажали также розы. Платья их были изготовлены из домотканой материи, но жили они беззаботно, и никто их не притеснял».

Реакционные стороны мировоззрения Сельмы Лагерлёф мешали ей видеть будущее. Оно пугало ее перспективами социалистического движения, что резко сказалось в более позднем романе писательницы «Чудеса антихриста» (1897).

И все же ошибочно было бы безоговорочно называть Сельму Лагерлёф реакционной писательницей и считать ее творчество неприемлемым для нашего мироощущения. Ведь в «Саге о Йёсте Берлинге», как и в некоторых других повестях и романах шведской писательницы, звучит глубокая жизнерадостная вера в светлую природу человека. Это гимн труду, созиданию, всеобъемлющее чувство материнства, прославление вечно живущей природы.

Эта книга переведена почти на все языки мира, многие знают Швецию и шведскую литературу только по произведениям Сельмы Лагерлёф. «Сагу о Йёсте Берлинге» не раз инсценировали для театра, по ее мотивам написано и поставлено одиннадцать киносценариев. Художественные достоинства «Саги о Йёсте Берлинге» считаются общепризнанными.

Здесь не раз упоминалось о своеобразии этого произведения. В чем же оно заключается? Прежде всего в том, что Сельма Лагерлёф создала свой стиль сказки-повествования — ритмически насыщенный, сочетающий серьезность с шуткой, фантастику с психологической обрисовкой характеров. Удивительный дар рассказчицы, свойственный Сельме Лагерлёф, давно отмечен всеми критиками, писавшими о ней. Страстная эмоциональность писательницы сочетается с мужественностью, с глубокой убежденностью в правоте своих мыслей и чувств. Это определяет силу таланта Сельмы Лагерлёф, отмеченную и А. М. Горьким. В письме от 2 июня 1910 года к писательнице Л. А. Никифоровой он говорил: «Позвольте указать Вам на двух писательниц, которым я не вижу равных ни в прошлом, ни в современности: Сельма Лагерлёф и Грация Деледда. Смотрите, какие сильные перья, сильные голоса! У них можно кое-чему поучиться и нашему брату мужику».