Любовь - только слово

— Меня ты не разочаровал.

— Это не так. Я слишком молод, я знаю, но я что-нибудь сделаю! Я еще не знаю что! Но я что-то предприму. Я справлюсь! Будь со мной, Верена, пожалуйста, будь со мной…

— Я остаюсь с тобой.

— Ты еще не оставалась верной ни одному мужчине.

— Но с тобой, любимый, с тобой… Завтра в три…

Коридор, ведущий к лестнице на первый этаж, довольно сумрачный. Неожиданно он ярко освещается. Мы отрываемся друг от друга и смотрим вниз, в большой зал. Там стоит Манфред Лорд с серебряным шейкером в руке и чарующим голосом говорит:

— Можно ли мне просить вас? Спиртное готово!

— Мы идем, — говорит Верена. Она спускается по широкой половице.

— Я услышал голоса, — говорит господин Лорд. — Было так темно на лестнице. Тогда я включил свет… Что с вами, однако, Оливер! Вы такой бледный. Не правда ли, Верена?

Слуга идет через зал, в руке у него поднос.

— Вы так не находите, Лео?

— Пардон, пожалуйста, уважаемый господин?

— Что господин Мансфельд выглядит очень бледным.

— Да, он кажется мне бледноватым.

Ах ты, пес паршивый!

— В таком случае ничего не могу предложить, кроме возвращения к камину и приличного глотка спиртного. Погода ужасная. Надеюсь, вы не получите катар, мой дорогой? — говорит почтенный Манфред Лорд.

И идет в салон.

Глава 17

Гостиница находится в Остпарке.

Чистый, приятный дом. Вежливый портье. Никто никогда не спрашивает фамилии. Комната на втором этаже. Блеклые красные шелковые обои, красный ковер, красный плюшевый абажур на лампе и широкая старая кровать, стоящая рядом с зеркалом. Зеркало очень большое. Можно прямо с кровати при помощи шнура поворачивать его и видеть все так, как пожелаешь. Над кроватью висит олеография «Хоровод эльфов». Все достаточно старомодно. Но между тем я думаю, что это одна из самых милых гостиниц подобного типа в городе. Я на самом деле приложил много усилий, побывал во многих гостиницах с почасовой оплатой, прежде чем выбрал эту. Однако все идет вкривь и вкось.

Я приехал раньше Верены.

Она взяла такси, из которого вышла далеко в начале улицы. На ней очень простое пальто, никаких украшений, на голове платок, она в черных очках.

Портье улыбается немного больше положенного, здороваясь с нами, но он был так же чрезмерно улыбчив и в первый раз, когда я появился здесь один и дал ему двадцать марок. Может быть, улыбается он чересчур приветливо потому, что этого требует его профессия. Он дает нам ключ от комнаты. Нам надо подняться вверх по лестнице, лифта здесь нет. Когда мы миновали портье, он кричит — пожалуй, громче, чем нужно, — вдогонку: «Если господам потребуется больше полотенец, нажмите на кнопку звонка. Горничная все принесет».

Эти слова действуют как нокаут. Я вижу, как Верена вздрагивает и сжимается. Крылья ее носа подергиваются, она спотыкается и не произносит ни слова, пока мы не оказываемся в комнате. Потом она говорит:

— Отвратительно. — И даже не смотрит на красные гвоздики, шампанское. Идет к окну, бросает взгляд на пейзаж за стеклом. Дома казарменного типа, совсем небольшая территория Остпарка с замерзшим озером, на котором катаются на коньках дети, дешевые магазины… — Ужасно, — говорит она.

Все время Верена стоит лицом к стене перед радиатором центрального отопления.

Я включаю свет, задергиваю шторы и открываю бутылку шампанского. Подношу ей бокал и говорю:

— Сними хотя бы пальто.

Она опять одета в красный свитер, по поводу чего я выражаю радость.

— Чему ты радуешься?

— Тому, что ты в красном свитере.

Шампанское плохое. Она не говорит этого, это констатирую я.

— Ах, это не имеет никакого значения, — отвечает она. — Спасибо за гвоздики.

Она идет в ванную комнату, осматривается и качает головой. Потом возвращается, наливает себе бокал шампанского, выпивает его залпом и так же залпом выпивает третий.

— Давай, — говорит она. — Иди скорей.

Она стягивает через голову свитер. Расстегивает юбку. Снимает чулки.

Я, уже почти совсем раздетый, забираюсь в широкую постель. Одеяло узкое. Я слышу через стенку, как разговаривает и кашляет какой-то мужчина. Потом смеется девушка, долго и пронзительно. Вокруг много посторонних звуков.

Верена сидит полураздетая. Вот она видит огромное зеркало. Дергает за шнур. Оно приходит в движение.

— Как изысканно, — говорит Верена.

— Не смотрись в него. Мы выключим свет. В следующий раз принесу с собой радиоприемник, чтобы мы не слышали ничего, кроме музыки.

Она раздевается совсем, ложится рядом со мной, мы целуемся. Когда я начинаю ее гладить, она неожиданно замирает.

Я знаю: это конец.

— Не злись, сердце мое.

— Нет, нет, конечно же нет, — говорю я.

Через щели в шторах чуть проникает дневной свет, где-то журчит вода, потом за стеной опять кашляет мужчина и смеется девушка.

— Не было бы никакого смысла… Мы же договорились никогда не лгать друг другу. Здесь… Здесь мне пришлось бы играть в любовь. Знаешь…

— Ты ничего не должна объяснять.

— Но я хочу… Должна. Помнишь, как ты неистовствовал первое время, когда я говорила, что была женщиной легкого поведения?

— Да.

— Я всегда говорила это лишь просто так. Для вида, не всерьез. Кокетничала таким образом. Несмотря ни на что, всегда была о себе очень хорошего мнения. Называя себя женщиной легкого поведения, всегда ждала, что мне будут возражать, что другие подтвердят это мое хорошее мнение о себе.

Кто-то идет по коридору мимо нашей комнаты.

— Сегодня я впервые действительно чувствую себя женщиной легкого поведения. Это правда. Ни разу в жизни у меня не было такого чувства! Еще никогда! Даже с зажравшимися обывателями в мои самые скверные времена. И при этом охотно занималась этим. Но так дело не пойдет. Понимаешь меня?

— Да.

— Оливер…

— Пойдем. Прочь отсюда. Быстро.

Я включаю свет. Мы в спешке одеваемся.

Мужчина разговаривает. Девушка смеется. Вода журчит.

— Мы больше никогда не будем здесь встречаться. Это была моя ошибка.

— Нет, моя, — говорит она.

— Уходим, — говорю, открывая дверь.

Мы оставляем гвоздики, чистые полотенца, плохое шампанское.

Вниз по лестнице мы бежим так, будто нас преследуют. Возвращаю портье ключи.

— Уже уходите? Но вы же накануне заранее оплатили номер на три часа. Вам не понравилось? Или что-то не так…

Вот мы уже на улице.

Мы долго идем, не смотря друг на друга. Вдруг Верена останавливается, снимает очки. Она смотрит на меня своими огромными черными глазами так, словно видит меня в первый раз.

— Верена, что с тобой?

Своим прокуренным, хриплым голосом она говорит:

— Теперь я это знаю.

— Что?

— Почему только что ничего не вышло.

— Почему?

Незнакомые люди. Кричащие дети. Продукты за запотевшим стеклом. Гудящие автомобили. И снег, снег, снег!

— Почему не вышло?

— Потому что я в тебя влюбилась. Я люблю тебя, Оливер. Ты добился этого. Это случилось.

Глава 18

Неподалеку мы находим старомодное кафе. Шаркающей походкой к нам подходит лысый, маленький, в засаленном фраке официант. Слабый электрический свет тускло освещает помещение. На столешницах из дешевого камня под мрамор многочисленные круглые следы от чашек, тарелок и бокалов. Два пенсионера играют в углу в шахматы. Третий наблюдает.

— У вас есть коньяк? — спрашиваю я официанта.

— Да.

— Приличный? Французский?

— Мне нужно посмотреть… — Шаркая, официант уходит.

К нам подходит рыжая кошка с очень густой шерстью и, мурлыкая, начинает тереться о мою ногу. Верена крепко держит меня за руку. Мы все время смотрим друг на друга.

Стоит полная тишина.

— Я люблю тебя, Оливер.

— А я тебя. Только тебя я всегда буду любить, только тебя.

— Я так рада, что мы оказались в этой ужасной комнате. Иначе я бы никогда не смогла понять. Не так быстро. Не так ясно.