Ураган

Чтобы успокоиться и обдумать создавшееся положение, он вышел на улицу и медленно направился вдоль шоссе.

День был облачный. Солнце то проглядывало сквозь облака, то вновь скрывалось.

Выйдя за южные ворота, начальник бригады увидел детей, которые собирали из-под снега дикие съедобные коренья. Среди детей был Со-чжу. Сяо Сян подозвал его и поднял на руки.

— Что ты тут делаешь, малыш? — спросил начальник бригады у раскрасневшегося мальчугана.

— Мама велела набрать диких кореньев. Она сказала, что сделает вкусные пирожки.

В этот момент солнце опять скрылось за облаками. Со-чжу поднял голову и запел:

— Оно всегда меня слушается, когда я запою эту песенку, — с серьезным видом сказал мальчик. — Вот увидишь, сейчас покажется.

Но как Со-чжу ни старался, солнце не слушалось.

— Нет, способ твой ненадежен, — покачал головой начальник бригады.

Со-чжу засмеялся и убежал, а Сяо Сян повернул обратно в деревню.

По шоссе тянулись подводы, груженные навозом, а навстречу им, со стороны гор, двигались телеги с дровами и хворостом. Над пожелтевшими крышами крестьянских лачуг поднимался еле заметный дым.

В маленьком дворике молодой парень, одетый в дорогую шубу, кормил рыжую лошадь. Он был так увлечен своим делом, что не заметил проходившего мимо начальника бригады. Сяо Сян не стал отвлекать его от работы. В соседнем дворе женщина в новой красной куртке с таким же увлечением колола дрова.

Сяо Сян пошел дальше. Всюду люди были заняты своими делами: плели шляпы и цыновки, готовили корм, чистили лошадей. Они чувствовали себя уверенно, сознавали свою силу. Они знали, что завтрашний день будет для них таким же спокойным и счастливым, как и нынешний. Им казалось, что ничто в мире уже не может нарушить эту новую жизнь. Про войну они забыли.

Вечером Сяо Сян созвал общее собрание крестьян деревни Юаньмаотунь. Открывая собрание, Го Цюань-хай сказал:

— Страна теперь в руках бедняков, батраков и середняков. Мы должны защищать ее от всех, кто является нашими врагами, от гоминдановских реакционеров и американских захватчиков, которые хотят снова закабалить наш народ. Чан Кай-ши еще не разбит, и нам с вами еще рано успокаиваться, думать только о своих личных делах. А что станет с нами, если вернутся старые порядки?

Все молчали.

Дасаоцза сорвалась с места и горячо заговорила:

— Не будь я женщиной, давно бы записалась в армию! И как это только можно спокойно сидеть по домам, когда другие кровь проливают?

— А землю, что же, бросить прикажешь? — ответил ей молодой парень.

— Зачем же бросать! — продолжала Дасаоцза. — Не бросать, а защищать ее надо! А мы, женщины, будем за вас работать на полях. Ручаюсь, что каждую вашу грядку обработаем.

— Правильно! — поддержал ее У Цзя-фу. — Вот и нас, подростков, использовать надо. Мы будем полоть, воду носить, хворост собирать. Двое подростков — одного взрослого заменить могут.

После собрания записалось еще пять человек, но и этого было мало, потому что требовалось не меньше сорока.

Сяо Сян снова созвал активистов и опять до позднего вечера обсуждал с ними, как быть дальше.

В полночь, когда активисты уже разошлись, в правление крестьянского союза прибежала Лю Гуй-лань.

Сяо Сян, успевший уже задремать, встал и зажег лампу. Бросив взгляд на молодую женщину, начальник заметил, что она бледна и встревожена.

— Где Го Цюань-хай? — взволнованно спросила Лю Гуй-лань.

— Как, разве он еще не вернулся? — удивился начальник. — Го давно уже ушел. Может быть, завернул к кузнецу Ли. Сходи к нему, узнай. И нечего зря волноваться, небось, не потеряется.

Лю Гуй-лань побежала к кузнецу. По дороге она оглядывала все дома, но двери всюду были заперты, за окнами стоял мрак. Лачуга кузнеца Ли тоже оказалась на запоре, и оттуда не доносилось никаких звуков.

— Ли Всегда Богатый, открой! Не видал ли ты Го Цюань-хая? — крикнула Лю Гуй-лань в окно.

Ей пришлось несколько раз повторить последнюю фразу, прежде чем кузнец проснулся. За окном наконец послышался заспанный голос:

— Это ты, Лю Гуй-лань? Что с тобой случилось? Мужа, что ли, потеряла?

Женщина совсем расстроилась. Где же он в конце концов? Может быть, они разминулись, пока она ходила в крестьянский союз, и он уже успел вернуться домой? Лю Гуй-лань со всех ног бросилась к своему домику.

После совещания Го Цюань-хай зашел к старухе Ван. У нее, как известно, было двое сыновей, и председатель надеялся, что хотя бы один из них да запишется в армию. Он стал уговаривать старуху, чтобы та повлияла на своих сыновей.

— Видишь ли, председатель, — отозвалась старуха Ван после долгого молчания, — двое-то их — двое, да у младшего нога кривая, и его все равно не возьмут, а старший, как и ты, только что женился… — Старуха многозначительно умолкла и, украдкой взглянув на покрасневшего Го Цюань-хая, продолжала: — Ведь ты, председатель, сам только что женился, и мне ли тебе доказывать, как трудно расстаться с молодой женой.

Го Цюань-хай так и не понял, зачем старуха Ван все это ему рассказывала, и ушел от нее ни с чем. Домой возвращаться не хотелось, и он бесцельно побрел вдоль шоссе. Дойдя до школы, председатель остановился. Оспопрививатель, замещавший уехавшего учителя, уже спал. Го Цюань-хай вошел в пустой темный класс и, присев к столу, задумался.

Он, конечно, понимал, почему люди не шли в армию. Все были привязаны к своей земле, своему хозяйству, а более всего — к своим семьям, да и сам он в этом отношении не лучше других. Разве он показал пример?

Ему вспомнился Чжао Юй-линь: сильный, мужественный и благородный человек, который, не задумываясь, отдал жизнь за общее дело. А ведь у Чжао Юй-линя тоже была жена. Был даже сын и еще воспитанник. Да… дело не только в старухе Ван. Остальные думают так же, как и она. И он, председатель Го, теперь никого не может убедить, не может увлечь за собой. А почему? Понять не трудно! «Привязался к своей семье, сам сидишь на месте, а нас подбиваешь». Правда, в глаза ему никто этого не говорил, но думали так, пожалуй, многие…

Откуда же взялась Лю Гуй-лань? Неужели она нашла его? Да, стоит рядом, смотрит ему в глаза и улыбается своей детской улыбкой. «Что ты надумал? — спрашивают ее глаза. — Ведь мы прожили с тобой всего двадцать дней». Улыбка сходит с ее лица. По щекам катятся крупные слезы. Лю Гуй-лань бросается к нему. Он чувствует ее нежные руки. Вдруг слышится легкий шорох, что-то мягко падает на стол, и после этого сразу раздается звон…

Это откуда-то спрыгнула кошка и опрокинула на столе чернильницу.

Го Цюань-хай вздрогнул и открыл глаза. Кругом никого. Он один в пустом классе.

«Эх, парень! Ты, видно, совсем забыл, что ты коммунист! Женился и решил, что тебя уже ничто не касается. Забыл, кому мы все обязаны своим счастьем. В армию итти не хочешь. Выходит Лю Гуй-лань связывает тебя по рукам и ногам, как вдова Чжан стрелка Хуа».

Го Цюань-хай заткнул трубку за пояс, встал и вышел.

Не успел еще Сяо Сян погасить лампу после ухода Лю Гуй-лань, как на пороге показался Го Цюань-хай.

— Откуда тебя принесло? — весело спросил начальник бригады. — Что там у вас стряслось? Объясни, в чем дело?

Го Цюань-хай не ответил. Он присел на край кана, задумчиво вынул трубку и закурил. Сяо Сян, стоя перед ним, терпеливо ждал.

— Комиссар! — торжественно объявил Го Цюань-хай. — Я иду в армию.

Это было настолько неожиданным, что Сяо Сян даже присел:

— Ты?

— Да…

— Так… А кто же будет в деревне работать?

— Выберите кого-нибудь другого: кузнеца Ли, Чжан Цзин-жуя. Мало ли людей? Заменить меня некем, что ли?..

И председатель решительно направился к двери.

— Не спеши! Надо еще поговорить!.. — крикнул ему вдогонку Сяо Сян.