Повесть о старых женщинах

Вдруг Софья, шагнув назад, упала — пирамида перевесила, огромные, обтянутые шелком обручи тряслись и размашисто раскачивались по полу, а маленькие ножки Софьи лежали, как кукольные, на ободке самого большого обруча, который изогнулся над ними, словно вход в пещеру. Лицо ее внезапно изменилось — самоуверенность уступила место комичной растерянности, ее смятение выглядело столь забавно, что вызвало бы безудержный смех у всякого менее доброго человека, чем Констанция. Но Констанция, воплощение человеколюбия, подскочила к ней и, склонив свой вздернутый носик, попыталась поднять ее.

— Ой, Софья! — воскликнула она с состраданием, ее голосу, казалось, были неведомы укоризненные интонации. — Надеюсь, ты не помяла его, а то мама…

Но ее на полуслове прервали стоны, доносившиеся из спальной. Стоны, свидетельствующие о жестоких физических муках, становились все громче. Девушки, изумленные и испуганные, уставились на дверь, — Софья, вскинув темную головку, Констанция, обняв сестру за талию. Дверь отворилась, стоны зазвучали еще громче, и в комнату вошел довольно молодой низкорослый мужчина, изо всех сил сжимавший руками голову так, что черты его лица исказились. Узрев скульптурную группу из двух распростертых на полу, вцепившихся друг в друга девушек — одну в кринолине, другую с приколотым к колену вышитым букетом, — он отскочил, перестал стонать, привел лицо в нормальное состояние и попытался сделать вид, что это не он кричал от боли, что он просто как обычный случайный посетитель идет через мастерскую, чтобы спуститься в лавку. Он залился румянцем, да и девушки тоже покраснели.

— Пожалуйста, простите! — внезапно воскликнул этот довольно молодой человек и, резко повернувшись, скрылся за дверью.

Это был мистер Пови — лицо повсеместно уважаемое, и в лавке и вне ее, заместитель прикованного к постели мистера Бейнса, верный утешитель и защитник миссис Бейнс, источник и средоточие порядка и повиновения в лавке, тихий, скромный, скрытный, скучный и упрямый довольно молодой человек, прекрасно знающий свое дело и беспредельно ему преданный; он не отличался ни блеском, ни оригинальностью, скорее, был несколько туповат и уж безусловно ограничен, но сколь велико было его влияние в лавке! Лавка была немыслима без мистера Пови. Когда мистера Бейнса поразил удар, мистеру Пови не исполнилось еще и двадцати, годы его учения еще не завершились, но он сразу проявил себя достойным образом. Из всех служащих только он постоянно жил в хозяйском доме. Его спальная была рядом со спальной хозяина, их соединяла дверь, через которую можно было по двум ступенькам спуститься из большой комнаты в меньшую.

Констанция помогла Софье, и они обе поднялись на ноги. Привести в порядок вывернутый кринолин оказалось делом нелегким. Обе разразились нервным, почти истерическим смехом.

— Я-то думала, что он уже пошел к зубному врачу, — прошептала Констанция.

В течение двух дней их мирок волновала зубная боль Мистера Пови, и в тот четверг за обедом было решено, что мистер Пови незамедлительно отправится в зубной кабинет «Бр. Аулснем» в Хиллпорте. Мистер Пови обедал вместе с хозяевами только по четвергам и воскресеньям. В остальные дни недели он обедал в одиночестве попозже, когда миссис Бейнс или кто-нибудь из служащих могли заменить его в лавке, но за тем же семейным столом. Перед отъездом с визитом к старшей сестре в Экс миссис Бейнс строго заметила мистеру Пови, что уже целые сутки он не ест ничего, кроме «похлебки», и что, если он о себе не позаботится, этим делом она займется сама. Он ответил своим смиреннейшим, благоразумнейшим, обыденнейшим тоном, который оказывал действие на всех, кто его слышал, что просто ждет четверга и, конечно, немедленно поедет к Аулснемам, где ему сделают все должным образом. Он даже добавил, что люди, которые откладывают визит к дантисту, сами причиняют себе неприятности.

Никто, вероятно, не догадывался, что мистер Пови боится пойти к зубному врачу. Но дело обстояло именно так. Он не мог отважиться на этот подвиг. Он, образец здравомыслия, который, по мнению большинства людей, не был подвержен человеческим слабостям, не мог собраться с духом и дернуть колокольчик на дверях дантиста.

— У него был ужасно смешной вид, — сказала Софья. — Интересно, что он подумал. Я не могла удержаться от смеха.

Констанция ничего не ответила, но когда Софья надела свое платье и они убедились, что новый туалет матери не пострадал, Констанция вновь мирно занялась своей работой и, оторвав, как раньше, когда хотела понаблюдать за Софьей, иглу от шитья, сказала:

— Я как раз подумала, не нужно ли чем-нибудь помочь мистеру Пови?

— Чем? — осведомилась Софья.

— Он вернулся к себе в спальную?

— Пойдем послушаем, — ответила Софья, искательница приключений.

Они вышли через дверь мастерской, проследовали мимо основания лестницы, ведущей на третий этаж, по длинному коридору с двумя ступеньками посредине, устланному узким ковром с бордюрами, из-за параллельности которых он казался длиннее, чем был на самом деле. Они шли на цыпочках, тесно прижавшись друг к другу. Дверь в комнату мистера Пови была чуть-чуть приоткрыта. Они прислушались.

— Мистер Пови! — Констанция осторожно кашлянула.

Ответа не последовало. Софья толчком отворила дверь. Констанция по-взрослому строго дернула Софью за обнаженную руку, но все-таки робко вошла за ней в запретную комнату, которая, однако, оказалась пустой. Постель была в полном беспорядке, на ней лежала книга «Плоды спокойного взора».

— «Плоды спокойного зуба»! — прошептала Софья, тихо хихикнув.

— Т-ш-ш! — зашипела Констанция, вытянув губы трубочкой.

Из соседней комнаты доносился нескончаемый глухой гул, похожий на речь оратора, который много лет назад обратился к собранию людей, забыл остановиться и никогда не остановится. Они знали, что это за гул, и, чтобы его не прерывать, вышли из комнаты мистера Пови. В тот же миг появился мистер Пови, но на этот раз в двери гостиной, расположенной в противоположном конце коридора. Он, по-видимому, тщетно пытался спастись бегством от своего зуба, как убийца пытается спастись от укоров совести.

— Ой, мистер Пови! — вскрикнула Констанция, потому что он напугал их, когда они выходили из его спальной. — А мы вас ищем.

— Чтобы узнать, не можем ли чем-нибудь вам помочь, — добавила Софья.

— Нет, нет, благодарю вас.

И он медленно зашагал по коридору.

— Вы не были у зубного врача, — с состраданием в голосе произнесла Констанция.

— Не был, — подтвердил мистер Пови таким тоном, словно Констанция напомнила ему о чем-то совершенно им забытом. — Видите ли, мне показалось, что собирается дождь, а если я промокну… понимаете…

Бедный мистер Пови!

— Да, конечно, — согласилась Констанция, — вам нужно избегать простуды. Не плохо бы вам посидеть в нижней гостиной! Там горит камин.

— Ничего, мне и так хорошо, спасибо, — ответил мистер Пови. Но после небольшой паузы добавил: — Спасибо, я, пожалуй, так и сделаю.

III

Девушки пропустили его вперед по винтовой лестнице, ведущей в нижнюю гостиную. За ним последовала Констанция, затем Софья.

— Садитесь в папино кресло, — предложила Констанция. По обе стороны камина стояли две качалки с рифлеными спинками, покрытыми плотными салфетками. Та, что стояла по левую сторону, именовалась «папиным креслом», хотя ее владелец сидел в ней последний раз задолго до Крымской войны, и никогда более сидеть в ней ему не приведется.

— Я, пожалуй, сяду в другое, — сказал мистер Пори, — оно ведь с правой стороны, — и он дотронулся до правой щеки.

Заняв место миссис Бейнс, он наклонился лицом к огню, дабы тепло успокоило боль. Софья поворошила угли в камине, и мистер Пови отпрянул от жара. Потом он ощутил, как что-то легкое упало ему на плечи. Это Констанция сняла со спинки качалки салфетку и прикрыла его от сквозняка. Он не успел сразу выразить протест, и путь к бунту был для него навсегда отрезан. Салфетка оказалась ловушкой. Она превратила его в больного, а Констанцию и Софью в сестер милосердия. Констанция задернула портьеру на двери, ведущей на улицу. Из окна не дуло, потому что рамы были несъемными. Эра вентиляции еще не наступила. Софья плотно прикрыла две другие двери. Девушки стали позади мистера Пови, каждая у одной из двух дверей, и смотрели на него в нерешительности, но переполненные сладостным чувством ответственности.