Отголоски войны

ОТГОЛОСКИ ВОЙНЫ

ПОВѢСТЬ

I

Чудовище Лондонъ ложился на покой. Часы церквей и отелей на Страндѣ показывали три-четверти перваго; была осенняя лунная ночь. Черезъ окна запертыхъ пивныхъ видно было, какъ слуги съ заспанными глазами и съ тряпками въ рукахъ смывали послѣднія пятна со стоекъ. Страндъ населенъ былъ въ этотъ часъ только полицейскими, осматривавшими двери магазиновъ, и запоздалыми омнибусами, которые спѣшили домой; медленно проѣзжалъ возъ ломовика, выѣхавшаго въ ночной путь. Во дворахъ двухъ большихъ отелей стояло нѣсколько каретъ, поджидая своихъ знатныхъ господъ. На панеляхъ между Альдвичемъ и Чарингъ-Кросомъ было не болѣе двадцати человѣкъ вмѣсто двадцати тысячъ, проходящихъ тамъ среди дня. Огромный городъ какъ бы утомленно вздыхалъ, говоря: «попробую уснуть, но не знаю, удастся ли».

Въ числѣ рѣдкихъ пѣшеходовъ былъ также Филиппъ Мастерсъ, коренастый человѣкъ, лѣтъ тридцати; онъ уже кое-что пережилъ въ жизни и судьба готовила ему еще большія испытанія. Онъ медленно шелъ по направленію отъ Чарингъ-Кроса, остановился на минуту передъ ювелирнымъ магазиномъ, освѣщеннымъ для соблазна громилъ, затѣмъ перешелъ съ южной на сѣверную сторону у Веллингтонъ-Стрита и направился въ Альдвичу. Съ обѣихъ сторонъ возвышались роскошные бѣлые, какъ мраморъ, новые дома, и Филиппъ удивлялся, какъ естественно удивляться людямъ въ его положеніи — откуда берутся деньги, чтобы такъ быстро воздвигнуть бѣлые дворцы, предназначенные только для роскошной и веселой жизни.

У Филиппа было въ карманѣ только шесть пенсовъ; все свое имущество онъ несъ въ маленькомъ черномъ саквояжѣ, и самъ теперь изумлялся тому, какъ это среди города, гдѣ двѣнадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ тратится въ день только на разъѣзды въ кэбахъ, онъ очутился безъ пріюта на ночь и безъ всякихъ видовъ на то, чтобы что-нибудь прибавилось къ его сикспенсу. А было время, когда онъ бросалъ по полъ-кроны на чай кэбменамъ. Мать его умерла при его рожденіи, а отецъ — нѣсколько мѣсяцевъ спустя, и онъ выросъ на попеченіи своихъ двухъ опекуновъ; когда онъ достигъ совершеннолѣтія, они вручили ему шесть тысячъ фунтовъ и дали много полезныхъ совѣтовъ. Они очень разумно воспитали его, не посылали его въ школы и университеты, а доставили ему мѣсто въ хорошей книгопродавческой фирмѣ, и въ общемъ сдѣлали для него все, что могли. Но они не научили его слѣдовать хорошимъ совѣтамъ, не внушили ему любви къ книгоиздательскому дѣлу и не уберегли его отъ соблазна биржевой игры. Поэтому, по прошествіи шести лѣтъ, онъ не только отказался отъ книгоиздательства и пренебрегъ почти всѣми ихъ совѣтами, но и потерялъ почти всѣ свои шесть тысячъ фунтовъ. У него было много качествъ, онъ былъ даже философомъ въ жизни и многое понималъ — но, къ его несчастію, онъ родился съ дырой въ карманѣ, которую никакъ нельзя было зашить.

Въ двадцать-семь лѣтъ онъ потерялъ почти все, кромѣ спокойствія духа и вѣры въ людей. Онъ пробовалъ браться за самыя разнообразныя занятія, начиная отъ службы въ страховомъ обществѣ и до должности клубнаго секретаря, но ни одно изъ этихъ занятій не соотвѣтствовало его призванію. Можетъ быть, ему слѣдовало бы уѣхать въ колоніи, и тамъ бы онъ нашелъ дѣло, соотвѣтствующее его способностямъ, — но ничто не звало его туда. Вѣдь не всѣ тѣ ѣдутъ въ колоніи, которые могли бы составить тамъ свое счастье. Пикадилли полонъ колонистовъ, которымъ слѣдовало бы ѣхать въ Канаду. Онъ дольше всего пробылъ на своемъ послѣднемъ мѣстѣ помощника директора и преподавателя въ школѣ японскаго бокса, «ю-юитсу», такъ какъ былъ хорошимъ атлетомъ. Но и тамъ ему не повезло. Въ школѣ учился какой-то герцогъ, и во время одного сеанса борьбы Филиппъ сломалъ ему руку; а такъ какъ хозяинъ школы очень дорожилъ своимъ аристократическимъ ученикомъ, то Филиппу пришлось отказаться отъ мѣста.

Это случилось двѣ недѣли тому назадъ. Съ тѣхъ поръ Филиппъ Мастерсъ тщетно искалъ другого примѣненія своихъ талантовъ, и хотя онъ еще не дошелъ до того, чтобы открывать дверцы каретъ при разъѣздахъ изъ театра, не продавалъ вечернихъ газетъ, не пошелъ въ солдаты, и не предпринималъ еще ничего, что полагается людямъ въ его печальномъ положеніи, но уже былъ близокъ къ отчаянію. Мысль о томъ, что ему нечего ѣсть, сначала только удивляла и забавляла его; но теперь она была ему уже непріятна.

Онъ внутренно говорилъ себѣ: «Не можетъ быть, чтобы это я блуждалъ по Лондону. Не можетъ быть, чтобы я умеръ съ голоду или сталъ просить милостыни». Такъ разсуждаютъ про себя всѣ люди, очутившись въ безвыходномъ положеніи.

Онъ повернулъ на Кингсуэ, огромную артерію, которую прорѣзали лондонскіе архитекторы-хирурги, но въ которую кровь городской жизни еще не научилась вливаться. Двойной рядъ фонарей величественно тянулся до Гольборна; съ одной стороны улицу окаймляли гигантскіе плакаты лондонскихъ театровъ или рекламы всевозможныхъ цѣлебныхъ средствъ; съ другой стороны виднѣлись обломки домовъ, срѣзанныхъ ножомъ хирурга-архитектора, какъ гильотиной. Очутившись среди этой величественной пустоты, Филиппъ остановился. Онъ искалъ одинъ новый домъ, гдѣ сдавались меблированныя комнаты. Точнаго адреса онъ не зналъ; ему только сказали, что домъ этотъ находится въ одной изъ боковыхъ улицъ въ западу отъ Кингсуэ. Онъ оглянулся и увидѣлъ костеръ ночного сторожа, горѣвшій яркимъ краснымъ пламенемъ, который боролся съ желтымъ свѣтомъ газовыхъ рожковъ; по серединѣ улицы виднѣлись красные фонари; они свидѣтельствовали о томъ, что улица разрыта и тамъ прокладываютъ трубы. Въ свѣтѣ костра двигались двѣ фигуры. Продолжая медленно подвигаться впередъ, Филиппъ внутренно спрашивалъ себя, хватитъ ли у него духа справиться у сторожа о домѣ, куда онъ направлялся. Онъ не могъ рѣшиться и, приблизившись въ костру, перешелъ на противоположную сторону улицы, въ то время, какъ убѣждалъ себя, что слѣдуетъ подойти къ сторожу. Но тутъ случилось нѣчто неожиданное.

— Эй, пойдите сюда! — крикнулъ сторожъ, который стоялъ теперь одинъ у костра и казался нѣсколько возбужденнымъ.

— Что? — спросилъ Филиппъ.

— Идите сюда! — крикнулъ сторожъ.

«Неужели я похожъ на бродягу, — подумалъ Филиппъ, — что онъ такъ безцеремонно зоветъ меня?»

Но онъ все-таки пошелъ на зовъ. Сторожъ былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ и скорѣе худой. На немъ было пальто, а поверхъ него еще плащъ.

— Вы ищете работы? — отрывисто спросилъ онъ Филиппа, предварительно разглядѣвъ его. Онъ былъ давно ночнымъ сторожемъ на лондонскихъ улицахъ, и сравнительно хорошая, хотя и потертая одежда Филиппа ни на минуту его не обманула. Онъ понялъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.

Филиппъ не умѣлъ лгать, и потому сказалъ правду.

— Послушайте, — сказалъ сторожъ. — Посидите у меня въ будкѣ, не давайте погаснуть огню — и за это получите цѣлый шиллингъ.

— Согласенъ, — отвѣтилъ Филиппъ. — Вамъ развѣ нужно уйти?

— Мнѣ только-что пришли сказать, что жена заболѣла, и я пойду взглянуть, что съ нею. — А живемъ мы далеко — въ Блумсбюри. Я-то, конечно, все равно бы пошелъ, если бы и не было замѣстителя. Да увидѣлъ, что человѣкъ безъ дѣла — вотъ и предложилъ. Только держать ухо востро!

— Оставьте мнѣ плащъ, — сказалъ Филиппъ. — А что я долженъ дѣлать?

— Караулить, — сердито сказалъ сторожъ, и сейчасъ же ушелъ.

Филиппъ, завернувшись въ плащъ, сталъ сторожить Кингсуэ. У него неожиданно оказался домъ и свой собственный очагъ. Онъ сталъ обшаривать углы и наткнулся на кружку съ чаемъ и на узелокъ въ красномъ платкѣ. Конечно, это ему не принадлежало, и пользованіе ѣдой не входило въ условіе. Ѣда принадлежала честному человѣку, у котораго случилось горе въ семьѣ. Взять все это — значило ограбить бѣднаго человѣка. Но все же, послѣ нѣсколькихъ минутъ, Филиппъ принялся за ѣду, — онъ чувствовалъ только голодъ, и совѣсть молчала. Голодный человѣкъ хотя и не скажетъ неправды, но способенъ украсть.

По улицѣ быстро проѣхалъ кэбъ, въ то время какъ Филиппъ грѣлъ чай.

— Не обожги пальцевъ, Чарли! — крикнулъ кучеръ, подражая женскому голосу, проѣхавъ мимо него. Филиппъ отвѣтилъ шуткой, стараясь поддѣлаться подъ тонъ настоящаго ночного сторожа, и такъ какъ кучеръ ничего не отвѣтилъ, то Филиппъ былъ доволенъ успѣхомъ. Онъ сталъ пить чай. Потомъ на горизонтѣ показался полисменъ, и онъ рѣшилъ завязать съ нимъ разговоръ. Но когда тотъ приблизился, Филиппъ все-таки испугался, и вернулся въ свой домикъ, дѣлая видъ, что задумался. Можетъ быть, подъ вліяніемъ того, что онъ съѣлъ половину мясного пирога, полъ-ковриги хлѣба и выпилъ кружку чая, а можетъ быть просто отъ усталости, Филиппъ не долго просидѣлъ въ задумчивости; черезъ нѣсколько минутъ онъ заснулъ. По прошествіи нѣкотораго времени, продолжительность котораго онъ не могъ опредѣлить, Филиппъ проснулся и почувствовалъ себя очень виноватымъ. Онъ заснулъ на сторожевомъ посту и заслуживаетъ разстрѣла. У него было даже особенно тяжело на душѣ — точно по близости произошло что-то, чему слѣдовало помѣшать. Къ тому же огонь почти совсѣмъ догоралъ.