Последняя глава

— Да, разыскивала.

— Ха-ха-ха! — расхохотался Самоубийца.

— Да, Леонард, разыскивала. В течение двух дней. И в гостиницах справлялась.

— О, да перестань вздор нести! Что я хотел сказать?… Самоубийца сделал вид, словно вспоминает что-то, но, конечно, он ничего не забыл, он просто хотел стать немного хладнокровнее.

Они пришли в санаторию, там они никого не встретили; Самоубийца знал все порядки там и понял, что те немногие живущие там в настоящее время пансионеры в столовой.

Он позвонил в коридоре и попросил девушку, чтобы она указала его жене комнату.

В эту минуту из столовой вышел адвокат; он всплеснул руками, приветствуя их:

— А я слышу, что звонят, и вышел, чтобы посмотреть, кто это. Добро пожаловать опять к нам, господин Магнус! Долго же вас не было! А это, конечно, ваша супруга? Добро пожаловать, фру! Приготовьте № 106 для фру Магнус, — сказал он девушке. И обратившись к Самоубийце, он объяснил: — Это этажом ниже вас, но вас сейчас же можно перевести в № 105, это совершенно одинаковые комнаты. А обедали вы, господа? Самоубийца:

— Нет. И жена моя очень голодна.

— Пойдемте же, дорогая, мы только что сели за стол. О, вы так хороши, сударыня; сейчас у нас немного публики, но скоро понаедут. Вы, может быть, хотите снять плащ и шляпу? Нет?

— Нет. Жена моя озябла, — сказал Самоубийца.

— Да, тут, на горе, уже становится свежо, осень наступает; здесь воздух лучше всякого лекарства, но мы и одеваться должны соответственно с этим. Сюда пожалуйте!

Адвокат ввел чету в столовую. У него был счастливый вид, он привел с собою гостей. Правда, их было только двое, но тем не менее они увеличили маленькое общество, сидевшее за столом.

После обеда Самоубийца послал на базарную площадь за чемоданом своей жены.

Адвокат опять очутился тут же и сказал:

— Я приказал девушке принести вам кофе в комнату вашей супруги. Надеюсь, я правильно поступил?

Самоубийца не ответил. Прежде всего он не желал чересчур тесного сближения; может быть, ему казалось, что он и так слишком много сделал в этом направлении. Когда адвокат спросил его, не принести ли сейчас же его вещи в № 105, он ответил коротким «нет».

Адвокат взглянул на него.

— Я останусь наверху, — сказал Самоубийца. — Жена моя должна вернуться домой, она скоро уедет.

Адвокат:

— Это меня очень разочаровывает. О, сударыня, в таком случае нам вдвойне важно, чтобы вы чувствовали себя приятно у нас в то короткое время, пока будете здесь. Сам я, к сожалению, должен уехать в город по своим делам, но я распоряжусь.

В комнате фру Магнус была спущена штора. Самоубийца быстрыми шагами подошел к окну и поднял штору.

— Они, вероятно, думают, что ты не переносишь солнца, — проворчал он. — Да что с тобою? Ты сказала, что озябла. Ты не больна ли?

— Нет, меня только знобит немного, это пустяки.

— Да, в горы не приезжают в шелковых чулках и тонких башмачках.

Он наскоро выпил кофе и сказал:

— Ты две ночи спала на кушетке, и поэтому тебе хорошо поспать немного после обеда. Как я подумаю, то мне кажется, что ты три ночи провела так, а не две.

— Не помню, может быть, три.

Он покачал головою и сказал на прощанье:

— А теперь разденься и ляг.

Она закашляла вслед ему, так что он вынужден был обернуться.

— Нет, ничего, — сказала она, — только не сердись на меня, в последний раз прости меня!

— Опять тот же вздор! — вскричал он. — Прости и прости!

— Он уехал, — сказала она.

— Уехал? — он отлично понял, на кого она намекала, и ответил насмешливо: — Как печально! Подумайте, уехал!

— Нет, нисколько не печально, я выгнала его.

— Ха-ха-ха! — расхохотался Самоубийца.

— Да, я выгнала его, и уже много месяцев тому назад. Давно уже хотела рассказать тебе это, но…

— Но не хотела порадовать меня этим известием?

— Я боялась.

— Правда? В тебе было столько стыда и порядочности, что ты боялась?

— Да, да, боялась. Я написала тебе сотни писем, но ни одного из них не отправила…

— О, боже, какое это вранье! — вспылил он. — Я послал тебе к рождеству открытку, а ты даже и на это не ответила!

— Нет, не вранье, а правда! Но тогда я была еще очень расстроена и не могла собраться с мыслями, ведь уже восемь месяцев прошло после рождества. Но также прошло много месяцев с тех пор, как я прогнала его.

— Куда ты прогнала его?

— Не знаю. Он уехал, и с тех пор я его не видела. То было летом, он, пожалуй, в Америке. Я хотела бы, чтобы он умер.

— Ха-ха-ха! — снова засмеялся Самоубийца.

— Да, чтобы он умер и лежал бы глубоко в земле!

— Почему же это? Любимый человек, жених твой в юности и все такое!

— Мы должны были пожениться, — сказала она. — Да, так мы условились. Я хотела просить тебя о разводе, и тогда мы должны были обвенчаться. Так было условлено…

— Ничего не хочу больше слышать! — внезапно перебил Самоубийца.

— Он обманул меня.

— Говорю тебе, что ничего больше слышать не хочу!

— Не надо, — ответила она и покорно умолкла.

— А теперь извини, я уйду, — сказал он. Удивительно: он не был ни возбужден, ни озлоблен. Сообщение о том, что известная личность уехала, не повлияло неприятно на него. Уже в дверях он обернулся и сказал:

— Советую тебе прилечь на часок. Не упрямься.

Она не стала упрямиться и, как только он вышел, постелила постель.

Самоубийце было о чем поразмыслить, и он отправился в свою комнату. Здесь ничего не переменилось, стало только несколько пыльнее: в его отсутствие в комнате не прибирали; его считали чудаком, не выносившим уборки, и девушки уважали его нелюбовь к уборке. Он выглянул в окно: один из флигелей был расширен вдвое и, кроме того, к нему пристроили целый этаж; плотники с превеликим шумом пилили, рубили, вколачивали гвозди. Далеко, с воды, доносились звуки взрывов. Все это, впрочем, его не касалось.

Пятнадцать месяцев комната эта была его жилищем; он может показать ей это, пусть придет наверх и взглянет, как уютно ему жилось. Он не слышал еще, чтобы она пожалела его, что с ним скверно обращались, ни слова не слышал он.

Чего ей собственно надо было здесь? Попросить опять в последний раз прощения? Самоубийца покряхтел, словно чувствовал вечное утомление, и надоела ему эта сентиментальность; он делал вид, будто все это не нравилось ему, но наверно был бы более недоволен, если бы она не просила прощения. Разве его ушам мучительно было слушать ее мольбы? Казалось, да, решительно да! Кроме того, он устал, обсуждая все это, да еще и спать хотел, он тоже плохо спал эту ночь; ведь он провел ее в лесу…

Проснулся он, странное дело, не от взрывов и не от шума, производимого плотниками, а от гораздо более слабого звука: он слышал, что усадьбу въехала повозка и кто-то останавливал лошадь.

Он подошел к окну, раскрыл его: он увидел глубоко внизу того, кто приехал, и сейчас же узнал: то была фрекен Эллингсен, вылезавшая из повозки. Что ей надо здесь снова? Это совершенно не касалось его, но ведь приехала она с какой-то целью. Все приезжают сюда, ходят, ползают, спешат туда и сюда, у всех дела, все хлопочут о своем благе и о своей судьбе. А к чему все это?

Он озяб и вздрогнул, было уже поздно; в глубоко подавленном настроении спустился он с лестницы и остановился около комнаты своей жены. Спит она еще? Он услыхал плач изнутри и внезапно пошел туда.

Он притворился изумленным:

— В чем дело?..

— Прости, — сказала она, — я сейчас…

— Что сейчас? Лежи, если хочешь, тебе могут сюда принести поесть. Ты не спала?

— Конечно… нет, не знаю… — она, видимо, искала подходящего ответа и не находила его. — Да, — решила она, наконец, — сначала я действительно уснула и спала довольно долго. Хорошо было спать. А ты?

— Я! — фыркнул он.

— Да, Леонард, тебе необходимо поспать, ты так измучен, я это знаю…

— Не будем говорить обо мне!

— Вот как. Нет, нет… Но ты поседел, я лежала и думала об этом…