Мемуары Дьявола

Этот ладно скроенный, небестолковый белозубый паренек лет эдак тридцати неплохо бы смотрелся в роли любовника, — по крайней мере, так решила Оливия. Но грубое естество этого плебея так выпирало через напускную парадную оболочку, что Оливии ни за что не удалось бы в него влюбиться, если бы не матушка. И в самом деле, Берю, заметив, с какой тщательностью Оливия прихорашивается перед каждым визитом учителя, тут же встала на стражу ее невинности. Теперь господин Брикуэн приобрел всю притягательность запретного плода. Кровь Евы, моей первой любовницы, заговорила в сердце Оливии.

— Что-что? Евы? — чуть не поперхнулся Луицци.

— Ну да, а ты как думал? Ее муж такой же рогоносец, как и многие другие. Каин был от меня! {225} — гордо воскликнул Дьявол и продолжал: — Так вот, Оливия, на несколько дней лишенная возможности видеть господина Брикуэна и почувствовать всю его несносность, вскоре стала находить его крайне обворожительным. Мэтр Брикуэн не был слишком большим фатом, чтобы не заметить чрезмерное внимание барышни; он почувствовал, что его обожают, но, несмотря на всю красоту Оливии, этот пройдоха еще имел наглость заставить себя ждать. Вскоре голова девушки окончательно вскружилась, и она совершенно обезумела от любви к учителю. Они обменялись нежными признаниями, и прошло немного времени, как бдительность госпожи Берю оказалась напрасной.

Неделю спустя у Оливии не осталось никаких иллюзий. Во время ежевечерних собраний людей, придававших своей порочности элегантные формы, в чьих насмешливых речах всегда находилось место для того льстивого восхищения, которое развратники питают к настоящей красоте, она почувствовала досадную разницу между теми, кого хотела обмануть, и тем типом, ради которого их обманула. Брикуэн оказался классическим любовником падшей женщины: грубым деспотом, падким на оскорбления; то и дело он угрожал раскрыть секрет Оливии, если только она не повиновалась его малейшим прихотям, и вскоре превратился для нее в сущее наказание; бедная девушка, чистая сердцем, но с испорченным рассудком, не переставала повторять себе:

«Конечно, у меня будут еще любовники; но никогда и ни за что я не буду больше любить!»

Так прошел этот несчастный год; и когда Оливии на таком же праздничном ужине, как и год назад, пришлось объявить о своем выборе среди двенадцати соискателей ее руки, она сказала уверенным голосом:

«Я выбираю господина откупщика».

«Через два дня, — восторженно вскричал богатей, — через два дня, царица моя, ты будешь хозяйкой лучшего особняка во всем Париже!»

Гости удивленно загомонили; виконт же промолчал, но во время вечеринки улучил минутку, чтобы поговорить с Оливией наедине.

«Тут что-то нечисто, — сказал он, — ты выбрала этот раззолоченный пузырь, но вовсе не корысти ради! В твоем возрасте это выглядело бы более чем странно. Что-то здесь кроется. Раз тебе необходим в качестве штатного любовника недоумок, значит, существует еще один, которого ты хочешь скрыть».

Под давлением виконта Оливия выложила ему все.

Через неделю Брикуэн явился на очередной урок, но уже в особняк Либера; к его глубочайшему изумлению, рядом с Оливией в этот ранний утренний час оказался вовсе не финансист. Брикуэн поднял было шум, угрожая рассказать обо всем участникам прошлогоднего сговора, но виконт для начала не без удовольствия обломал трость о несчастную спину пройдохи и лишь потом спокойно проговорил:

«Это вместо предупреждения — лучше и носа сюда больше не показывай. Что касается твоих угроз, то учти: если скажешь кому-нибудь хоть слово, то я тебе аккуратненько отрежу оба уха».

Через несколько дней виконт, повстречав финансиста, спросил его:

«Ну как, золотой телец, доволен ли ты малышкой Оливией?»

«Хм, как тебе сказать? Весьма опасаюсь, что госпожа Берю здорово посмеялась над нами…»

«А я могу тебя заверить, — ухмыльнулся виконт, резко повернувшись на носках, так что ножны его шпаги больно стукнули господина Либера по коленкам, — что смеется над тобой Оливия».

V

Элевью

На этом интересном месте рассказ Сатаны прервал сильный стук в дверь.

— Кто там? — раздраженно крикнул Луицци.

— Сударь, — ответил ему Пьер, — это господин Гангерне и маркиз де Бридели.

После непродолжительных колебаний Луицци пробурчал, не открывая дверь:

— Попросите их подождать минутку. Я приму их.

— Разве тебе не хочется узнать историю госпожи де Мариньон? — съязвил Сатана.

— Просто мне кажется, — продолжал Луицци, — что я смогу узнать о ней еще больше, если поговорю сначала с Гангерне. Ты не смог или не захотел объяснить мне одну вещь, а толстяк наверняка способен это сделать. Однако далеко не уходи.

Луицци взглянул на собеседника: черное одеяние и папка Сатаны растаяли в воздухе. Теперь он был облачен в длинное шелковое платье и туфли без каблуков; единственный завиток волос ниспадал с его бритой макушки. Лукавый невозмутимо ковырялся в зубах длинным ногтем мизинца.

— Ты что, нечистый, на маскарад собрался? — изумился барон.

— Да нет, просто мне нужно слетать на минутку в Китай.

— В Китай! — изумился Луицци. — И что тебе там нужно?

— Устроить еще один брак. Разве сегодня не пятница?

— Несчастливый день, — вздохнул Луицци.

— Ты хочешь сказать, день Венеры {226}, — поправил Дьявол.

— И что же за брачный союз тебе предстоит там сотворить?

— Хочу убедить одного мандарина {227} жениться на дочери его смертельного врага, дабы прекратить многолетнюю вражду между семействами.

— Очень мило с твоей стороны, — ухмыльнулся Луицци, — и ты думаешь, тебе это удастся?

— Очень даже надеюсь, черт меня забери! Этот брак должен привести к великолепным результатам.

— Заставить забыть о взаимной ненависти — это вполне можно назвать добрым делом… И ты хочешь его совершить?

— Просто-напросто я смотрю далеко вперед. От этого брака родится десять детей; пятеро встанут на сторону отца, а остальные переметнутся в лагерь семейства матушки. Отсюда смута, распри и затем — братоубийство.

— Ну и змей же ты! — выдохнул Луицци.

— Разве ты только что не восхвалял мою добродетель?

— Надеюсь, твои коварные интриги развалятся на полпути.

— Надеяться не вредно, — осклабился Дьявол, — по крайней мере, жених уже отправил к невесте сватов.

— Да ну? — недоверчиво хмыкнул барон. — Кажется, я читал не так давно в книге одного ученейшего географа, что в Китае семейство невесты засылает к жениху сватов, а не наоборот.

— Что ж, он не слишком врет, ваш ученый муж: хотя бы сваты фигурируют в этом деле — и то хорошо. Большинство ваших академиков отмечают города на месте болот, а пустыни там, где высятся древние города, так что тот, о ком ты говоришь, вполне заслуживает уважения.

— Не забудь — скоро я призову тебя обратно.

— Я же сказал, я только на минутку в Пекин и обратно.

Дьявол исчез, а Луицци попросил впустить господина Гангерне и маркиза де Бридели. Последний, и в самом деле весьма миловидный юноша, не вынимавший пальцев из пройм своего жилета, был бы просто совершенством, если бы не самая малость: слишком вычурная прическа, слишком много золотых цепочек и пуговиц с бриллиантами, а также слишком громоздкие перстни.

После обычных приветствий Луицци несколько смутился: как завязать разговор, ради которого он принял Гангерне? Ведь он не знал, говорил ли Гангерне сыну, что посвятил барона в их тайны. Тем не менее отступать было некуда, и Луицци, решив действовать напролом, обратился к Гюставу:

— Так вы покидаете театр, сударь?

— Эх, господин барон! — воскликнул юноша, переместив напомаженные руки в дебри своих карманов. — Разве человеку, обладающему хоть каким-то талантом, есть место в театре в наше время?

— Но, как мне кажется, там найдется место кому угодно.