Для фортепиано соло. Новеллы

Транспортация.

Как и в случае с Гайд-парком, за происшествием на проспекте Виктора Гюго последовала серия подобных инцидентов, которые мы не описываем, но которые, как нам теперь представляется, могли бы навести наблюдательных людей на мысль о проявлении чьей-то скрытой воли и преследовании определенных интересов. Из многих стран поступали сообщения о маленьких и больших домах, разрезанных надвое невидимым лезвием. Несколько крестьянских домиков — в Массачусетсе, в Дании и в Испании — были подняты в воздух, а затем рухнули на землю и разбились вместе с жильцами. В Нью-Йорке разрезало пополам огромное здание на Мэдисон-авеню. В этих происшествиях погибли около пятидесяти мужчин и женщин, но, поскольку дело происходило в разных странах и в каждом конкретном случае жертвами становилось всего несколько человек, а также и потому, что никаких разумных объяснений так и не появилось, о них предпочитали не говорить.

Иначе обстояло дело с рядом происшествий, имевших место вскоре после этого, в мае — июне 1954 года, и приведших всю планету в состояние невероятного возбуждения. Первой жертвой стала молодая негритянка из Хартфорда (штат Коннектикут). Женщина выходила из дома, где работала прислугой, и вдруг на глазах у почтальона — единственного свидетеля произошедшего — взлетела в воздух, испуская при этом страшные крики. Она поднялась примерно на сто метров, потом упала и разбилась о землю. Почтальон утверждал, что не заметил над ней в воздухе никакого летательного аппарата.

Вторым «транспортированным» стал таможенник из Кале, который также, по свидетельству очевидцев, вдруг поднялся в воздух и с большой скоростью понесся в сторону побережья Англии. Через несколько минут его нашли на скалах вблизи Дувра — он был мертв, но видимых ран на теле не оказалось. Создавалось впечатление, что его мягко опустили на землю; лицо его было синим, как у повешенного.

Затем начался период так называемых «удачных транспортаций». Первым «транспортированным», добравшимся живым до конечной точки, стал старик нищий, подхваченный невидимой рукой в то время, когда он просил милостыню на паперти собора Парижской богоматери, и приземлившийся спустя десять минут в центре площади Пиккадилли, у ног потрясенного полисмена. Он не пострадал, и у него создалось впечатление, будто он путешествовал в закрытой кабине, куда не проникали ни свет, ни воздух. Свидетели его «отлета» указывали, что он стал невидимым, как только поднялся над землей.

«Транспортации» продолжались в течение нескольких недель. Поняв, что они относительно безопасны, люди стали относиться к ним с юмором. Казалось, невидимая рука действует под влиянием невероятных фантазий. Однажды девочка из Денвера, штат Колорадо, внезапно очутилась на русской равнине; потом в Стокгольме нашли дантиста из Сарагосы. Наибольший отклик вызвала транспортация уважаемого председателя французского сената, господина Марка Лефо, перенесшегося из Люксембургского сада на берег озера Онтарио. Он воспользовался этим, чтобы совершить официальный визит в Канаду, по возвращении ему устроили торжественную встречу на вокзале в Булонском лесу, и есть основания предполагать, что эта невольная реклама немало поспособствовала его избранию на пост Президента Французской республики в 1956 году.

Отмечалось, что все лица, подвергшиеся транспортации, после возвращения были обмазаны какой-то красноватой жидкостью, испачкавшей их одежду; причину сего так и не установили. Впрочем, это оказалось единственным неприятным последствием приключения, в целом безвредного. Транспортации прекратились примерно через два месяца, а не смену им пришли новые, еще более странные происшествия. Начало им положил так называемый случай с «двумя семьями».

Приключение двух семей.

Первой прославилась семья молодых французов, живших в маленьком домике в Нейи, под Парижем. Глава семьи, Жак Мартен, ученый и спортсмен, эрудит, автор великолепной диссертации о жизни Поля Морана, преподавал в лицее имени Пастера. У супругов Мартен было четверо детей. Третьего июня, ближе к полуночи, только что уснувшая госпожа Мартен вдруг проснулась от уже упоминавшегося нами звука, похожего на свист пара, почувствовала легкое сотрясение, и ей показалось, что она с большой скоростью поднимается в воздух. Открыв глаза, она с изумлением увидела, что одна из стен в комнате полностью исчезла, всю спальню заливает лунный свет, сама она лежит на краю разрезанной пополам кровати, а слева от нее, там, где еще несколько секунд назад спал ее муж, находится бездонная пропасть, над которой сияют звезды. Женщина в ужасе отодвинулась подальше и с удивлением (и в то же время с облегчением) отметила, что, хотя у кровати остались только две ножки, она не качается. Затем госпожа Мартен почувствовала, что больше не поднимается, а летит с огромной скоростью по прямой; потом у нее возникло ощущение удара под сердце, которое испытывают люди в скоростных лифтах, и она поняла, что опускается. Она подумала о неминуемой катастрофе и уже закрыла глаза в ожидании смертельного приземления. Однако кровать опустилась на землю поразительно мягко, и когда госпожа Мартен открыла глаза, она ничего не увидела. В комнате царил полный мрак. Вот что она рассказывала:

«Казалось, будто пропасть закрылась. Я позвала мужа. Я думала, что мне приснился кошмар; я еще не пришла в себя; я хотела поделиться с ним. Я протянула руку, нащупала руку мужчины и услышала незнакомый громкий голос, произнесший по-английски:

— О, darling, [34] как ты меня напугала…

Я отскочила назад и хотела зажечь свет, но не могла нащупать выключатель.

— Что с тобой? — спросил незнакомец.

Он сам включил свет. Мы оба одновременно вскрикнули. Передо мной сидел молодой англичанин, блондин, курносый, немного близорукий и полусонный, в голубой пижаме. Посередине кровати зияла трещина; простыни, матрас, валик в изголовье были разрезаны надвое. Одна половина кровати была на пять или десять сантиметров выше другой.

Поведение столь неожиданно обретенного соседа по постели, когда он немного пришел в себя, внушило мне огромное уважение к британцам. После весьма непродолжительного и совершенно понятного изумления он повел себя настолько естественно и корректно, как если бы мы находились в гостиной. Я говорю по-английски, и я сказала ему, как меня зовут; он назвал себя: „Джон Грэхем“. Мы находились в Ричмонде. Оглядевшись, я увидела, что вместе со мной перенеслась вся моя половина спальни. Я узнала свое окно, темно-красные шторы, большую фотографию мужа на комоде, на стопке книг лежали мои часы. Другая половина спальни, принадлежавшая Джону, была мне совершенно не знакома. На тумбочке у изголовья стояла фотография очень красивой женщины, детские фотографии, лежали журналы и пачка сигарет. Джон Грэхем серьезно посмотрел на меня, изучил обстановку, в которой я перед ним предстала, и наконец сказал совершенно серьезно:

— Что вы тут делаете, госпожа Мартен?

Я объяснила, что не имею понятия о случившемся, и, указав на большую фотографию, сказала:

— This is ту husband. [35]

Он тоже указал на фотографию и сказал:

— This is ту wife. [36]

Она была очаровательна, и я в тревоге подумала, что в этот самый момент она может находиться в объятиях Жака.

— Как вы думаете, — сказала я ему, — могла половина вашего дома перенестись во Францию одновременно с тем, как половина моего дома перенеслась сюда?

— Почему вдруг? — спросил он.

Он раздражал меня. Почему? Откуда я могла знать?.. Потому что во всей этой истории была какая-то естественная симметрия.

— Странное дело, — сказал он, покачав головой. — Как такое могло случиться?

— Этого не могло случиться, — ответила я. — Это…

И тут мы услышали стоны, доносившиеся откуда-то сверху, и оба подумали об одном и том же.