Тайна корабля

— А что думает капитан Уикс о вельботе? — спросил ирландец.

— Ничего я о нем не думаю, — сказал Уикс. — У нас под ногами отличный бриг, какого еще вельбота нужно!

— Извините! — воскликнул Томми. — Это ребячество. Правда, у вас бриг, но какая в том польза? Ведь на нем никуда плыть нельзя. В какой порт вы на нем поплывете?

— В порт водяного, сынок, — ответил капитан. — Этот бриг потонет в море. И я вам скажу где, — милях в сорока от Кауаи. Мы останемся на нем, пока он держится на воде; а раз он будет на дне, он уже не «Летучее Облачко», мы и не слыхивали о таком бриге; есть только команда шхуны «Почтенная Поселянка», которая спаслась в шлюпке и при первом удобном случае отправится в Сидней.

— Капитан, голубчик, вот первое христианское слово, которое я слышу! — воскликнул Мак. — А теперь оставьте в покое мою руку, драгоценный мой, и выводите бриг в море.

— Мне также не терпится, как и вам, Мак, — отвечал капитан, — но ветер еще слишком слаб. Стало быть, посмотрим вашу руку, и не толкуйте больше.

Рука была вправлена и увязана в лубки; тело Броуна вытащили из трюма, где оно еще лежало, окоченевшее и холодное, и бросили в лагуну; закончили мытье каюты. Все это было кончено к середине дня; а около трех часов пополудни лагуна подернулась рябью и ветер налетел резким шквалом, который внезапно превратился в ровный бриз.

Все поджидали этого с лихорадочным нетерпением, а один из компании с тайной и крайней тревогой. Капитан Уикс был отличный моряк; он мог бы провести шхуну сквозь шотландский джиг, знал ее повадки и угадывал ее норов, как наездник у лошади; а она со своей стороны признавала в нем своего хозяина и повиновалась его желаниям, как собака. Но, как это случается не особенно редко, искусство этого человека было специальным и ограниченным. На шхуне он был Рембрандт или (по меньшей мере) мистер Уистлер; на бриге — Пьер Грассу. Несколько раз в течение утра он менял свой план и повторял свои приказания, всякий раз с одинаковой неохотой и отвращением. Это была работа наудачу, на случай; корабль мог оказаться послушным ему, мог и не оказаться; в последнем случае он был бы беспомощным, лишенным всяких ресурсов опыта. Если бы все не были так утомлены, и если бы он не боялся сообщить о своих сомнениях, он вывел бы его на буксире. Но этих резонов было достаточно, и самое большее, что он мог сделать, было принять всевозможные меры предосторожности. Соответственно тому, он позвал Кэртью на корму, с беспокойным терпением объяснил, что нужно сделать, и осмотрел вместе с ним различные снасти.

— Надеюсь, что запомню, — сказал Кэртью. — Ужасная путаница.

— Самая гнилая снасть, — согласился капитан, — все какие-то носовые платки! И ни одного моряка на палубе! Ах, будь бы это хоть бригантина! Хорошо еще, что проход простой; не придется маневрировать. Мы тронемся в путь перед ветром и пойдем прямо, пока не подойдем к концу острова; а там возьмем круто к ветру и будем держать на юго-восток, пока не выйдем на ту линию; там повернем на другой галс и пойдем влево. Схватили идею?

— Да, схватил, — отвечал Кэртью не совсем охотно, и оба некомпетентных моряка долго молча изучали сложную сеть снастей над их головами.

Наступило, однако, время выполнить на практике этот план. Паруса были убраны, и матросы подняли якорь. Вельбот бросили на произвол судьбы, перерезав веревку. Верхние топселя и контр-бизань были поставлены, реи обрасоплены, контр-бизань приведена к правому борту.

— Поднимите ваш якорь, мистер Кэртью.

— Якорь поднят, сэр.

— Поставьте кливера.

Это было сделано, но бриг продолжал стоять как заколдованный. Уикс, думая о гроте шхуны, обратился к контр-бизани. Он привел парус в одну сторону, потом в другую, без всякого результата.

— Возьмите эту чертову штуку на гитовы! — рявкнул он наконец, побагровев. — В ней нет ни капли смысла.

Немало изумился бедный капитан, когда, лишь только контр-бизань была взята на гитовы, корабль двинулся. Законы природы, показалось ему, прекратили свое действие; он чувствовал себя в мире фокусов; причина каждого действия и вероятное действие каждой причины были одинаково скрыты от него. Но тем более он старался не расстроить нервы своих помощников. Он стоял с пылавшим как факел лицом, но отдавал приказания с апломбом и надеялся, что теперь, когда корабль тронулся в путь, его затруднения кончились.

Были поставлены нижние топселя и паруса, и бриг начал рассекать волны как живое существо. Мало-помалу проход начал расширяться, и голубое море показалось между бурунами рифа; постепенно низменный островок начал приближаться к правому борту. Реи были обрасоплены, контр-бизань снова приведена к корме; бриг был приведен круто к ветру, принялся за дело, как будто всерьез, и вскоре приблизился к тому пункту, где мог повернуть оверштаг и выйти из лагуны одним галсом.

Уикс сам взялся за штурвал, в восторге от успеха. Он держал бриг ближе к ветру, и, овладевая его ходом, начал выкрикивать приказания: «По местам. Держи круче. Галсы и шкоты. Подтяни грот». И, наконец, роковые слова: «Отдай грот; перенеси передние реи».

Повернуть оверштаг корабль с четырехугольными парусами — дело знания и быстрого глазомера, и человек, привыкший ходить на шхуне, всегда будет склонен чересчур торопиться с бригом. Так случилось и теперь. Приказание было отдано слишком рано; топселя заполоскали; корабль задрейфовал. Даже теперь, если бы повернуть руль, они могли бы спастись. Но подумать о заднем ходе, а тем более воспользоваться им, не могло прийти в голову моряку, привыкшему к шхуне. Уикс поторопился вести корабль через фордевинд, — маневр, для которого не хватало места, — и бриг сел на песчаную и коралловую мель в пять часов без двадцати минут.

Уикс был не мастер управлять бригом и показал это. Но он был моряк и прирожденный капитан для всех простых вещей, для которых не требуется ума, а достаточно иметь глаза во лбу и сердце под курткой. Прежде чем остальные успели понять, что случилось, он отдал новые приказания, взял паруса на гитовы и велел сделать промеры вокруг корабля.

— Он лежит хорошо, — заметил он и приказал спустить шлюпку с правым якорем.

— Это зачем! — воскликнул Томми. — Неужели вы хотите заставить нас стянуть его с мели?

— Именно, — отвечал Уикс.

— Я пальцем не пошевелю ради такой глупости! — возразил Томми. — Я смертельно устал. — Он сердито уселся на главном люке.

— Вы посадили на мель, вы и снимайте, — прибавил он.

Кэртью и Уикс взглянули друг на друга.

— Вы, может быть, не представляете себе, как мы устали? — сказал Кэртью.

— Прилив надвигается! — воскликнул капитан. — Неужели вы заставите меня упустить прилив?

— О, пустяки! Прилив будет и завтра! — возразил Томми.

— А я вам вот что скажу, — прибавил Кэртью, — ветер почти упал, а солнце скоро сядет. Мы можем попасть в новую беду в темноте и почти без ветра.

— Я не отрицаю этого, — ответил Уикс и задумался. — Но вот чего я не могу понять, — начал он снова с волнением, — не понимаю, что вы за люди! У меня сил нет оставаться в этом месте. Вот опять заходит кровавое солнце — и у меня нет сил оставаться здесь!

Остальные взглянули на него с испуганным удивлением. Это падение их главного столпа — эта безумная выходка практичного человека, внезапно выбитого из своей настоящей сферы — сферы действия — поразила и смутила их. Но это доставило другому и невидимому слушателю случай, которого он дожидался. Мак, почувствовав толчок брига, выбрался на палубу и вмешался в разговор.

— Капитан Уикс, — сказал он, — это я накликал на вас беду. Я жалею об этом, прошу у вас всех прощения, и если кто-нибудь может сказать: «Я прощаю вас», у меня станет легче на душе.

Уикс с изумлением взглянул на него; но самообладание тотчас вернулось к нему.

— Все мы грешны, — сказал он, — и не станем бросаться каменьями. Я прощаю вас и желаю вам всего хорошего!

Другие высказались в том же смысле.

— Благодарю вас, вы поступили как джентльмены, — сказал Мак. — Но у меня есть еще другое на уме. Ведь вы все протестанты?