Тайна корабля

— Послушайте, не закончить ли нам? — сказал Кэртью.

— Дайте ему стакан Бокля, — отозвался кто-то, и новая бутылка была откупорена, а игра продолжалась неумолимо.

Кэртью слишком много выиграл, чтобы выйти из игры или настаивать, и весь остаток ночи ему пришлось следить за развитием этого безумия и делать тщетные попытки проиграться, продолжая выигрывать. Рассвет одиннадцатого февраля застал его в полном отчаянии. Сдача принадлежала ему, и он выигрывал. Он только что сдал; каждый поставил крупную ставку. Капитан рискнул всем, что у него оставалось, — двенадцать фунтов золотом и несколько долларов, и Кэртью, заглянув в свои карты, прежде чем открыть их, убедился, что игра его.

— Послушайте, ребята, — сказал он, — мне это надоело, и я заканчиваю.

Сказав это, он показал свои карты, разорвал их и встал.

Компания уставилась на него с ропотом удивления, но Мак мужественно поддержал его.

— Довольно с нас, я тоже думаю, — сказал он, — но, разумеется, все это была только шутка. Я возвращаю свои деньги. Ссыпайте все в сундук, ребята! — с этими словами он начал ссыпать свой выигрыш в сундук.

Кэртью подошел и пожал ему руку.

— Я никогда не забуду этого, — сказал он.

— А как быть с Амалу и Гемстидом? — спросил Мак вполголоса. — Они оба выиграли.

— Это правда! — сказал Кэртью громко. — Амалу и Гемстид, подсчитайте ваш выигрыш; я и Томми платим его.

Это было принято без возражений; оба были рады получить выигрыш, кто бы его ни платил; а Томми, проигравший около пятисот фунтов, был в восторге от этого компромисса.

— А как же Мак? — спросил Гемстид. — Неужели он потеряет все?

— Прошу прощения, — возразил ирландец, — я уверен, что вы говорите с добрым намерением, но лучше бы вам помолчать, потому что я не таковский человек. Если бы я думал, что выиграл деньги всерьез, ни одна душа не вытянула бы их у меня. Но я считал, что игра ведется в шутку; это была моя ошибка, изволите видеть, а на этом острове не найдется человека, который посмел бы делать подарки сыну моей матери. Вот мое мнение, можете спрятать его в карман, пока не понадобится.

— Ну, Мак, вы настоящий джентльмен! — сказал Кэртью, помогая ему сваливать деньги в ящик.

— Какого черта, сэр, просто пьяница матрос, — сказал Мак.

Тем временем капитан сидел, закрыв лицо руками; затем он машинально встал, шатаясь, точно пьяница после попойки. Но когда он поднялся, лицо его изменилось, и он гаркнул на весь остров:

— Парус, эй!

Все повернулись на крик, и при мутном утреннем свете увидели направлявшийся прямехонько к рифу Мидуэй бриг „Летучее Облачко“ из Гулля.

ГЛАВА XXIV

Жестокий торг

Корабль, появившийся перед потерпевшими крушение, давно «слонялся» по океану, странствуя из порта в порт, смотря по тому, куда его нанимали. Он отплыл из Лондона два года тому назад, побывал на мысе Доброй Надежды, в Индии и в Архипелаге, а теперь шел в Сан-Франциско в надежде вернуться домой, обогнув мыс Горн. Капитаном был некто Джэкоб Трент. Пять лет тому назад он удалился от дел владельцем пригородного коттеджа, нескольких гряд капусты и кабриолета, и главою учреждения, которое он называл банком. Название, по-видимому, было не совсем правильное. Клиенты банка являлись выбирать художественные произведения или полезные вещи в передней комнате; головы сахара и штуки сукна оставлялись в качестве вкладов, а в обязанности директора входило объезжать вечером в субботу в своем кабриолете мелких вкладчиков и подводить с каждым итог недельной выручки. Значительные убытки, судебный процесс и неосновательный комментарий судьи отбили у него охоту от этого дела. Мне посчастливилось найти в старом номере газеты отчет о процессе Лайеля против Кардифского Общества Взаимного Кредита. «Признаюсь, я совершенно не понимаю, в чем заключались ваши операции», — заметил судья после беглого ознакомления с делом Трента. Затем, получив более подробные сведения, он заявил: «Они называют это банком, но, по-моему, это не разрешенная никем контора закладчика»; и наконец заключил следующим грозным заявлением: «Мистер Трент, я должен вас предостеречь, будьте осторожны, или мы еще раз увидимся здесь». Спустя неделю капитан отделался от банка, коттеджа, кабриолета и лошади и снова был в море на «Летучем Облачке», выполняя это дело с большим успехом, к удовольствию своих патронов. Но ореол славы выделял его среди остальных; он называл себя простым матросом однако не позволял никому забывать, что был когда-то банкиром.

Его помощник Годдедааль был рослый викинг, шести футов трех дюймов роста и соответственного сложения, сильный, трезвый, усердный, музыкальный и сентиментальный. Он постоянно напевал шведские мелодии, больше в минорном тоне. Он заплатил девять долларов, чтобы послушать Патти; чтобы послушать Нильсон, он дезертировал с корабля и потерял двухмесячное жалованье и готов был во всякое время пройти десять миль ради хорошего концерта или семь ради порядочной пьесы. На корабле у него было три сокровища: канарейка в клетке, концертино и дешевое издание Шекспира. Он обладал специфическим скандинавским даром приобретать друзей с первого взгляда; природная невинность внушала к нему доверие; он был без страха и упрека и без денег или надежды приобрести их.

Гольдорсен был младший помощник и помещался на корме, но обедал обыкновенно с матросами.

Еще об одном из команды сохранилось довольно яркое воспоминание. Это был простой матрос с «Клайда» по имени Броун. Маленький, смуглый, коренастый человек, с глазами собаки, необыкновенно кроткий и безобидный, он скитался по морям и городам игрушкой своего порока. «Пьянство — вот мое горе, — стыдливо признавался он Кэртью, — и тем оно постыднее для меня, что я из хорошей семьи». Письмо, которое так задело за живое Нэрса, если припомнит читатель, было адресовано этому самому Броуну.

Таков был корабль, который наполнил радостью сердца потерпевших крушение. После утомления и животных волнений этой ночи, проведенной за игрой, близость избавления лишила их всякого самообладания. Их руки дрожали, глаза сверкали, они смеялись и кричали как дети, снимая лагерь; и когда кто-то засвистал «На походе через Георгию», укладка закончилась при бесчисленных перерывах под эти воинственные звуки. Но Уикс не совсем растерялся.

— Ребята, — сказал он, — постойте-ка! Мы садимся на судно, о котором ничего не знаем. У нас ящик с деньгами, и такого веса, что утаить это не удастся. А что, если там нечисто; если дойдет до потасовки? По моему мнению, лучше нам держать револьверы наготове.

Револьверы той или другой системы имелись у всех, кроме Гемстида; их зарядили и рассовали по карманам; затем укладка была закончена в таком же восторженном настроении, как началась. Солнце еще не поднялось на десять градусов над восточным горизонтом, но бриг уже подошел вплотную и лег в дрейф. Тогда они спустили шлюпку и поспешили, налегая на весла, к проходу.

Дул свежий ветер с моря, и волнение было довольно сильное. Пена обдавала лица гребцов. Они видели английский флаг, развевающийся на «Летучем Облачке», матросов, столпившихся у борта, кока, стоявшего в дверях кухни, капитана на шканцах, смотревшего в бинокль. Знакомое близкое дело, удобства, компания и безопасность корабля, приближавшегося с каждым взмахом весел, наполняли их сумасшедшей радостью.

Уикс первый поймал веревку и взобрался на корабль при помощи матросов, подхвативших его и перетащивших через борт.

— Капитан, если не ошибаюсь, сэр? — сказал он, обращаясь к старику с биноклем.

— Капитан Трент, сэр, — ответил старик.

— Я капитан Киркоп, а это команда Сиднейской Шхуны «Почтенная Поселянка», потерявшей мачты в море 28 января.

— Так, так, — сказал Трент. — Ну, теперь ваше дело в шляпе. Счастье ваше, что я заметил ваш сигнал. Я и не знал, что нахожусь так близко от этого дрянного островка; должно быть, тут есть течение к югу, и когда я вышел сегодня утром в восемь часов на палубу, то подумал, что это пожар на корабле.