Избранное

— Я, — видишь ли, в этих симфониях не разбираюсь, — признался десятник.

— Превосходный композитор, этот Риголетто, — высказался Гисли из Дьяухнаскьоуля, — настоящий идеалист.

— Что, если этот парень для партии попоет? — предложил десятник. — Давайте-ка пригласим его на культурный вечер после лета, а наши поэты пусть сочинят для него народные предвыборные арии, проникнутые чувством ответственности. Бедняга Густи уже не приманка для народа, надо взглянуть правде в глаза, молодежь не понимает толка в римах.

— Совершенно верно! Блестящая идея! Этот молодой гений, сын четы прогрессистов с художественными интересами, соберет массу слушателей. — Гисли из Дьяухнаскьоуля собирается сегодня же ночью написать о нем статью и так все устроить, чтобы парень был накрепко связан с партией и данным ему свыше талантом, своим голосом, способствовал распространению в народе благородных идеалов.

Сразу же зашла речь о другом гении — тридцатилетием крестьянине откуда-то с севера, который этой зимой произнес речь на собрании Союза молодежи, а затем прислал текст Гисли из Дьяухнаскьоуля. Речь эта несколько дней назад была опубликована в газете партии, написана она просто гениально, привлекла к себе всеобщее внимание, ее даже в доме председателя партии читали вслух за кофе. Оба сошлись на том, что партия не может позволить людям с такими выдающимися политическими талантами прозябать в сравнительно малолюдном месте. Партия должна немедля добиться, чтобы он переехал сюда, в столицу, вместе с семьей, подыскать ему приличную работу — к примеру, в канцелярии какого-нибудь государственного учреждения — и оказать полную поддержку в борьбе за интересы сельского населения.

— Картавит он только жутко, — сказал Гисли из Дьяухнаскьоуля и встал.

— Ты что, покидаешь нас? — спросил десятник.

Да, Гисли из Дьяухнаскьоуля необходимо поговорить со своим родственником, председателем Комиссии по защите от норок, а также с Гюннвейг Тоурдардоухтир — попросить ее написать для газеты статью о позиции партии в женском вопросе.

— Замечательная женщина эта Гюннвейг, прекрасно пишет, невероятно талантлива. А потом я, наверное, поиграю с вами.

— Мать Гисли — из строукахлидского рода, поэтому у него и строукахлидский затылок, и строукахлидский лоб, — прошептал десятник. — А на нос и рот посмотри — точно тебе говорю, он побочный сын покойного сьеры Оулавюра, пробста и депутата альтинга, того, что сочинил псалом… — Он осекся, толкнул меня локтем и благоговейно произнес: — А вот и министры.

В зал входили два министра. Один — рослый, плечистый, с улыбкой на лице, другой — низенький, тощий, усталый и озабоченный. Едва они уселись, как мой десятник направился к ним, поздоровался своим помпокачательным рукопожатием и завел тихий разговор. Оба министра подняли глаза, бросили на меня быстрый взгляд (по крайней мере мне так показалось), а затем рослый предложил десятнику помериться силами в «крючке» и «клешне» [81], трижды победил в каждом виде, смеясь при этом от души, словно играл с ребенком.

Десятник вернулся к нашему столу, поражение его нисколько не обескуражило, напротив — он сиял от радости.

— Понял, на кого он похож? — прошептал он. — Плечи эти узнаешь?

— А?

— Но дорогой мой, ведь они поразительно похожи. — Десятник шепотом назвал пожилого скандинавского короля. — Точно известно, что его мать ездила туда обучаться рукоделию и два месяца жила рядом с дворцом.

Он любовно посмотрел на министра, а затем перевел взгляд на меня.

— Тебе надо вступить в партию!

Я ответил, что в политике не разбираюсь и она меня не интересует.

— Не имеет значения, тебе надо вступить в партию. — Десятник начал было пересчитывать собравшихся, но тут на сцену вышел добродушный и веселый человек (сортировщик шерсти), обратился к нам, пришедшим на культурный вечер, со словами сердечного приветствия, пожелал нам хорошего лета [82], поблагодарил за приятные часы, проведенные вместе минувшей зимой, в особенности милых женщин (аплодисменты), и объявил вечер открытым. Первое слово он предоставил глубокоуважаемому министру экономики.

Министр неторопливо встал, подошел, загребая правой ногой, к кафедре, перевернул несколько страничек в затрепанной записной книжке, долго молча смотрел в пространство — тщедушный, тощий, озабоченный. Десятник толкнул меня локтем и прошептал:

— Гений в экономических вопросах.

Министр обхватил тонкими руками кафедру, встал на цыпочки и принялся раскачиваться, как дерево на ветру.

Громким, но не сильным голосом он сообщил, что Партия прогресса — это партия, борющаяся за идеалы, и призвал собравшихся представить себе, что в эти трудные времена сталось бы с народом и государственной казной, если бы не существовала Партия прогресса. Ведь непреложная истина, что именно она многократно спасала страну от полного краха и обнищания, не раз и не два не давала государственному кораблю потерпеть крушение и пойти на дно. Он повторил эти устрашающие слова: крах, обнищание, крушение. Партия прогресса дала отпор атакам недовольной городской публики, которая жаждет кровавой революции и ненавидит как государственную казну, так и сельское население. К сожалению, Партия прогресса не столь многочисленна, чтобы в одиночку стоять у руководства страной, но ей удалось умелыми действиями заключить приемлемые соглашения с другими демократическими партиями. Разумеется, многое в этом блоке может явиться предметом критики: ведь совсем не простое дело заставить мощную и монолитную клику столичных реакционеров понять и поддержать справедливые требования отдаленных избирательных округов, но — шумный может и уступить. Мелким неудачам не заслонить того факта, что реалистическая политика Партии прогресса, борющейся за свои идеалы, в течение многих лет спасала народ от полной катастрофы, краха и крушения.

Оратор перевел дух и принялся листать записную книжку. Воспользовавшись моментом, другой министр поманил к себе Гисли из Дьяухнаскьоуля, быстро сцепился с ним пальцами и улыбнулся, когда мой собрат по перу потерпел поражение. Министр экономики продолжил свою речь. Печальным голосом он обрисовал положение государственных финансов, сыпал длиннющими цифрами, а затем перешел к вопросам пошлин и налогов. Не стал скрывать, что повышение ввозной пошлины на ночные сосуды особенно чувствительно задело сельское население и потому подверглось суровой критике. Но он намерен отвести эту критику. Не следует забывать, что это пресловутое повышение ввозной пошлины дало Партии прогресса возможность провести повышение ввозных пошлин на те товары, которые преимущественно потребляются в Рейкьявике и других городах. Министр напомнил присутствующим о повышении ввозных пошлин на унитазы и туалетную бумагу, на лампочки, изделия из фарфора, хрусталь, цветочные горшки, губную помаду, пудру, одеколон, зубные щетки, шелковые чулки, дамские пояса, лифчики и т. д. Присутствующим также следует отдавать себе отчет в том, что, несмотря на эти меры, государству нужно еще увеличить доходы от ввозных пошлин, дабы воспрепятствовать обнищанию, краху и крушению. Вполне возможно, продолжал он, что правительство будет вынуждено пойти на некоторое повышение пошлин, которое затронет всех — молодежь и стариков, богатых и бедных, а именно пошлин на товары самого широкого потребления, как-то: рожь, овсяная мука, пшеница, кофе и сахар. Само собой разумеется, шаг этот будет сделан лишь в том случае, если окажется, что поступления от продажи алкогольных напитков и табачных изделий недостаточны и не могут отвратить угрозу, нависшую над государственными финансами…

Меня охватило какое-то странное уныние, будто я слушал радиоконцерт. Я не разбирался в политике, не знал политических деятелей, но все же смог из этих серьезных речей заключить, что если ты в это трудное время живешь в городе и хочешь жениться, то должен быть смел и богат. Я сидел, опустив глаза, и жалел Кристин и себя. Вдруг мне подумалось о преданном приверженце Партии прогресса, моем родственнике Сигхватюре из Грайнитейгюра, о жене его Адальхейдюр, об Ингюнн и Бьёсси. Мне вспомнилась тамошняя роща, ровный гул реки, горное озеро. В следующий момент я уже не сидел на культурном вечере в столице, а стоял под открытым небом, приветствуя своих старых друзей — благоухающие кусты, желтую вербу, птиц, бабочек, но прежде всего цветы: «Здравствуй, лютик! Здравствуй, гвоздика! Здравствуйте, армерия и одуванчик!» И тут я вздрогнул, не закончив приветствия. Что он говорит? Пошлина на кольца? Пошлина на гробы? Нет, я, наверное, ослышался. Министр экономики заканчивал речь, в порыве энтузиазма он чеканил слова, раскачиваясь из стороны в сторону. Партия прогресса, заявил он, не свернет, несмотря на мрачные перспективы, с избранного пути, но будет бесстрашно отстаивать интересы сельского населения, поддерживать все меры, направленные на благо народа, и всеми силами оказывать помощь своим Рейкьявикским избирателям. Однако присутствующие должны твердо помнить, что в правительстве представлена не одна Партия прогресса: консерваторы требуют должностей для своих сторонников, а Народная партия — для своих. Но, как и прежде, те, кто голосует за Партию прогресса, должны являться для других образцом гражданственности и самопожертвования, чтобы не допустить полного краха, абсолютного обнищания, крушения государственного корабля и банкротства казны.