В зеркалах

Рейни пытался поджать ноги; он поглядел вниз и увидел, что урна, в которой покоился прах Мэвис Протуэйт, стоит на грубо сколоченном ящике с надписью: «Динамит». Кроме этого слова на крышке было написано: «С величайшей осторожностью».

— Черт подери! — кричал старик. — Сейчас вы поджаритесь, шакалы!

Пронзительная зелень поля вертелась перед ними волчком, всюду бегали люди. На трибунах дрались.

— Динамит, — сказал Рейни. — У вас в машине динамит.

— Единственный способ, — объяснил ему С. Б. Протуэйт.

Грузовик несся между двумя рядами столиков, отгороженных сеткой, из-под колес летели комья земли. Два коротко остриженных подростка бежали перед ними, размахивая топорищами. Рейни увидел вопящих мужчин в смокингах — их манишки багровели.

— Это же убийство, — сказал Рейни.

Калвин Минноу смотрел на них сосредоточенным взглядом; его шея была обвязана красным платком. Он бросился к пандусу, хватаясь за лацканы.

— Минноу! — закричал старик, делая сумасшедший поворот вправо. — Я приехал за твоей шкурой!

— Это убийство, — сказал Рейни и нагнулся, нащупывая ручной тормоз.

Старик с изумлением уставился на него, а грузовик опять повернул влево.

— Ах ты, сентиментальный шакал! — завопил С. Б. Протуэйт. Глаза у него округлились.

Ручной тормоз не действовал, и Рейни нажал на педаль ножного, а старик бил его по лицу жестким кулачком, пытаясь вести машину одной рукой.

Грузовичок резко повернул и пошел по траве юзом. Рейни оттолкнул старика и остановил машину перед пандусом, к которому бежал Калвин Минноу.

Он увидел, что в другом конце поля перед микрофоном стоит Рейнхарт.

— Сентиментальный фашистский шакал! — кричал С. Б. Протуэйт.

К грузовичку с пистолетами в руках бежали молодые люди с повязками солдат Возрождения. Рейни выпрыгнул в открытую дверцу и побежал к ним навстречу по траве.

— Не стреляйте! — кричал он. — Не стреляйте!

Снизу по пандусу бежали новые солдаты Возрождения. С. Б. Протуэйт вылез из кабины и махал красным флажком, стоя среди разломанной мебели. В кузове у него был дробовик. Он бросил флаг, стал коленями на гнилой диван и приготовился зарядить ружье. Рейни побежал вперед.

Два охранника из агентства схватили его и остановили.

Солдаты Возрождения смотрели то на грузовичок, то на трибуны. Там теперь было немало негров — они прыгали по перевернутым скамьям.

— Черномазые! Черномазые на поле! — завопил кто-то из солдат Возрождения.

— Черномазые у ворот!

— В грузовике! Черномазые в грузовике!

— Солидарность навсегда! — выкрикнул Протуэйт. — Солидарность, вы, шакалы!

— Не стреляйте! — сказал Рейни. Он пытался повернуться, охранники волокли его по траве спиной вперед.

Раздался выстрел из пистолета, и Рейни оглох от страшного удара. Палящий ветер вырвал его из хватки охранников, подбросил, обжигая, в воздух и швырнул на траву. Вверху в ярком свете летели бочонки, стена огня пронеслась по бетонной полосе у выхода. Когда бочонки падали на бетон, земля содрогалась снова и снова. На другой стороне поля в раздевалке вылетели стекла.

Рейни встал и пошел к эстраде. Брезентовый шатер за ней был охвачен пламенем. Он шел до эстрады очень долго. Мимо бежали люди, обливаясь кровью.

Он поднес руку к лицу и ощутил, что оно в крови. Мелкие осколки фарфора и эмали, впившиеся в его тело, причиняли ему сильную боль.

На эстраде стоял Рейнхарт и смотрел на него с недоумением.

Рейни сказал Рейнхарту, что все кончено. Они поговорили об участии. Он больше не чувствовал себя участником.

Он не разбирал, что ему говорил Рейнхарт. Он думал о всеоружии Божием, но не понимал, что значат эти слова. У него болели все кости.

Перед ним с выражением ужаса на лице стоял полицейский. Он совершенно ясно разглядел окровавленное лицо полицейского, но боль его больше не занимала. Ему очень хотелось пить.

Он опоздал. Он не сумел предотвратить. Когда-то он был здоров, подумал он. Тогда, возможно, у него хватило бы сил.

— Больно, — сказал он полицейскому и упал на траву.

Когда его положили в машину «скорой помощи», он бредил о детях и о Венесуэле.

Рейнхарт подошел к краю эстрады. Вокруг стоял дикий шум. Огней стало как будто больше. На траве играли тени, обещая приятные зрелища где-то еще; но когда он поворачивался, обещание оказывалось невыполненным и раздавался только звук другой окраски.

«Такова жизнь, — думал Рейнхарт. — Пещера Платона. Сквозь тусклое стекло» [119].

Мимо эстрады пробежал человек с банджо, изо рта у него текла кровь.

Когда Рейнхарт подошел к другому краю эстрады, он увидел, что там, застряв между эстрадой и алюминиевым стояком шатра, лежит адмирал Бофслар. На адмирала упали ко́злы, и он не мог встать.

— Эй вы! — просипел адмирал. — На помощь! На нас напали. Со всех сторон. Не просить пощады. И не давать. Армагеддон.

— Отчего взорвался этот грузовик? — спросил его Рейнхарт. — Грузовик просто въехал и взорвался.

Он пошел ко входу в шатер, испытывая смутное разочарование.

И это — Армагеддон! Какой-то хлам летает в воздухе и взрывается. А какой мог быть концерт!

По полю к нему шел Морган Рейни.

— Кончено, — сказал Рейни. — Теперь я понимаю, что все кончено.

— Кто вас об этом спрашивает? — сказал Рейнхарт.

— Я нехорошо себя чувствую, — сказал Рейни. — Мне придется пойти домой.

— Да отнеситесь ко всему этому проще, черт возьми. Считаете, что у вас есть обязательства?

— Да, — сказал Рейни. — Это так.

— Но, разумеется, если все кончено, вы можете просто уйти домой, — сказал Рейнхарт.

— Слава богу, — сказал Рейни. — Я могу уйти домой.

— Слава богу, — сказал Рейнхарт.

Рейни вошел в надвигающийся клин полицейских и упал.

«Хотел бы я знать, когда мне следует уйти домой, — подумал Рейнхарт. — Чрезмерное участие может плохо отразиться на здоровье, — размышлял он. — Это не лучше беспробудного курения травы или пьянства». Он вернулся в шатер и сел на складной стул.

В шатре стало очень жарко. Снаружи раздавался оглушительный шум, который, по мнению Рейнхарта, не мог иметь к нему никакого отношения. Все было залито оранжевым светом.

Ему померещился чей-то голос:

— Почему ты такой злой, детка?

— Да все из-за этой публики, — сказал Рейнхарт. — Не могу удержаться. Я мало от чего могу удержаться.

Он нагнулся, нащупывая на полу футляр с кларнетом. Футляр исчез. Это его встревожило, и он выпрямился. Затем ему пришло в голову, что он не приносил с собой кларнета, и он вспомнил Джеральдину.

Нет, он не приносил с собой кларнета, но, несомненно, был какой-то важный предмет снаряжения, без которого… что? Без которого все потеряно? Он пошарил в карманах, ища темные очки, но они исчезли. Во внутреннем кармане был бумажник, но, когда он потянулся за ним, его рука задела грудь и ничего не почувствовала.

Он решил не поддаваться страхам. Он открыл бумажник и пересчитал деньги, которые лежали там. Денег было много. Ну, подумал Рейнхарт, это хорошо.

Снаружи кто-то завопил.

В шатер вбежал без пиджака Фарли-моряк; он тоже держал в руках бумажник и рулончик банкнот.

— Какого черта ты здесь торчишь? — спросил его Фарли. — Валим отсюда. Или они сожгут тебя заживо.

Рейнхарт с изумлением посмотрел на Фарли.

— Время для выживания наиболее приспособленных, ребята, — сказал Фарли. — Давай займемся выживанием. Вдвоем мы перехитрим всю эту шайку и побьем ее организованностью. Попробуем пробраться через туннель. Единственный путь.

Рейнхарт подошел к двери запасного выхода.

— Полно дыма, — сказал он.

— Черт! — сказал Фарли. — Все-таки надо попробовать.

Он сунул банкноты в карман, а бумажник бросил на пол.

— Я снял с адмирала Бофслара шесть сотен. Кто бы подумал, что старый пердун расхаживает с такой наличностью! Я рассчитывал на горсть мелочишки.