В зеркалах

Рейнхарт, который как в тумане представил нескольких ораторов и удалился в лабиринт стрелков-ковбоев, чтобы еще раз затянуться сигаретой с марихуаной, теперь внезапно проникся страстью к зеленому цвету травы.

— Фарли, — без конца повторял он, — нет, ты только погляди на эту траву!

— Заткнись, — говорил Фарли. Он пытался проникнуть в настроение толпы и был занят логическими изысканиями. — Что-то тут не так, Рейнхарт, — сказал он вдруг. — Кто-то там дирижирует этими остолопами. Почему мы не можем ублаготворить их?

— В каких только парках я не бывал, — сказал Рейнхарт, — а такой травы нигде не видел!

— Либо люди, устраивающие это, сами не знают, что делают, либо… — Он помолчал, прислушиваясь к отдаленному треску. — Либо какие-то разные люди делают совершенно разные вещи.

— Послушай! — сказал Рейнхарт. — Такой зеленой травы не запомнит ни один старожил. Это — настоящая американская трава, Фарли, трава воскресных пикников нашего детства.

— Терпеть не могу ситуаций, когда какие-то разные люди делают совершенно разные вещи, — сказал Фарли. — И особенно когда тебе неизвестно, кто эти люди и что, собственно, происходит.

— Я вызову сюда полицию штата!

— Сохраняйте хладнокровие, сенатор, — сказал Джек Нунен. В его глазах горела властность. — Мы выиграем.

Над толпой взметнулся непрерывный крик — волна звука, которая не спадала. Один из оркестров на поле заиграл. Генерал Тракки бросился на эстраду, оттолкнул Калвина Минноу от микрофона и воззвал к трибунам.

— Что происходит там, наверху? — закричал генерал. — Что происходит наверху, эй, вы там?!

— Что значит «выиграем»? — спросил у Нунена сенатор Райс. — Эти чертовы ворота перед столиками заперты. Почему моим друзьям не дают уйти?

— Ключи у Алфьери, сенатор. Об этом вам следует поговорить с ним.

— Ну так где же он, черт подери? — трясясь, спросил Арчи Райс. — Где, черт подери, все остальные политические светила? — Он негодующе посмотрел на Рейнхарта и на Фарли. — Я убежден, что вы все — самые отпетые сукины дети, каких мне только приходилось встречать.

— Мы? — спросил Рейнхарт. — Вы спятили, док. Как мы можем быть самыми отпетыми детьми, каких вам только приходилось встречать? Я не в силах с этим согласиться.

— Послушайте, а при чем тут полиция штата, сенатор? — спросил Фарли. — Так ли она нам нужна и все такое прочее?

— Вам она не нужна, — сказал Арчи Райс. — Она нужна мне. Я хочу, чтобы меня не дали убить, а вас, подлецов, засадили за решетку. Черт возьми! Вы же затеяли то, что на Севере, по-моему, называют расовыми беспорядками! Здесь! В этом городе этого штата!

— Расовые беспорядки? — осведомился Фарли. — Вы имеете в виду — с участием черных?

— Насколько мне известно, это обязательное условие, — сказал сенатор Райс. — Вы, если не ошибаюсь, намекаете, что ничего не знали об этом… об этой маниакальной провокации?

— Полковник, вы всерьез утверждаете, что мы… то есть мы отпетые сукины дети? Старик, вы ничего не знаете об относительности.

— Как это можно назвать расовыми беспорядками? — спросил Фарли. — Мы же тут все белые, старина.

— Уже нет, проповедничек. Я только что видел шайку ниггеров, которых вы, подлецы, сюда впустили.

— Какая чепуха! — сказал Фарли. — Это же чепуха, верно, Рейнхарт?

— Это чепуха, Фарли, — подтвердил Рейнхарт. — Я хочу сказать: взгляните на проблему «дух — тело» — вот вам образец чепухи.

— Да он же рехнулся! — воскликнул сенатор Райс, уставясь на Рейнхарта. — Поглядите в его глаза!

— У него случаются припадки, — сказал Фарли.

В шатер вбежал мистер Алфьери и быстро оглядел брезентовые стены.

— Где мои настенные телефоны? — исступленно бормотал он. — Они забрали все мои телефоны!

— Вы отправитесь в «Анголу», — уведомил его Арчи Райс. — После всего, что я для вас сделал, вы могли хотя бы предупредить меня об этой затее.

— Сенатор! — сказал Алфьери. — Богом клянусь, меня надули. То есть меня предупредили, но потом меня предупредили, что меня предупредили, чтоб сбить с толку. Если бы не это, я бы вас предупредил.

— Черт подери, Франческо, вы же обязаны знать всю подноготную! — возопил сенатор. — Ведь всех в городе предупредили, что их предупредили, чтоб сбить с толку. Но сбили-то их с толку, предупредив во второй раз!

— Кто знает? — сказал Рейнхарт.

— Вы! — сказал Алфьери. — Это все ваши недоноски-приятели. Без них тут не обошлось.

— Погодите, — сказал Фарли. — О чем он говорил, когда сказал «мы выиграем»? Где этот Нунен?

Джек Нунен в глубине шатра пытался открыть замок на двери правого запасного выхода. Фарли приблизился к нему со стулом в руках:

— Мистер Нунен, не могли бы вы проинформировать нас, что тут, на хрен, происходит?

— Ха! — сказал Джек Нунен, медленно направляясь через шатер к другому выходу. — Встревожились? Эту операцию проводит мистер Бингемон, и он выиграет. Если мы будем держать себя в руках, то и мы выиграем с ним. — Он судорожно сглотнул, продолжая продвигаться к другому выходу. — Это открытый бой, брат Дженсен. Он так и рассчитан. Я узнал это из первых рук: правительство в Вашингтоне — сплошь коммунисты, и прямо тут, у нас на Юге, зреет предательство.

Фарли пошел за ним вокруг стола:

— Но ты-то не с Юга, свинья! Что ты несешь?

— Это не имеет значения, — сказал им Джек Нунен. — В борьбе участвуют все. Слушайте же — я говорю от имени М. Т. Бингемона, как вам должно быть понятно. Для вас двоих я — его голос. Рекламщикам и дилетантам уже поздно прыгать за борт. — Лицо Джека Нунена приняло задумчивое выражение. — Не ошибитесь! — объявил он. — Это слова Бингемона. В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году… — Он умолк и поглядел вверх, словно вспоминая выученный текст.

Фарли-моряк в ужасе попятился.

— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году? — ахнул он и обвел взглядом брезентовые стены, словно не веря своим ушам. — В тысяча восемьсот семьдесят четвертом?

— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году, — с мрачным упорством продолжал Нунен, — мы, белые этого штата, восстали, чтобы сохранить наш образ жизни. Но на этот раз наши враги не желают выйти и бороться в открытую, а потому мы обязаны пробудить народ сейчас же — сегодня и здесь! Мы намерены продемонстрировать, какую угрозу нашим свободным институтам представляет все возрастающее насилие со стороны негров и коммунистов, и покончить с этой угрозой теперь же, на этом митинге. Публично, на глазах всего города мы покажем, как надо встречать эту угрозу.

— Господи спаси, — благочестиво произнес Фарли. — Совершенно изумительная долгосрочная афера с гнилой сердцевиной.

Рейнхарт подошел к выходу из шатра поглядеть на траву.

— Мы демонстрируем реальное положение вещей. Это то, что происходит на самом деле, поймите же! Только потому, что сейчас в это нельзя прямо ткнуть пальцем, не нужно думать, будто мы не можем показать, что у нас происходит. Если мы сами это устраиваем, отсюда вовсе не следует, что этого нет.

Фарли медленно надвигался на него, отрезая ему путь к отступлению.

— Я выяснил все это с Бингемоном, — сказал Джек Нунен. — Все до мелочей. Я полностью в курсе.

— А я-то думал, что буду так счастлив! — сказал Фарли, становясь на пути Нунена, попробовавшего робко изменить направление. — Я ведь уже не молод.

— В чем дело? — истерически крикнул Джек Нунен. — Толпы испугались? Вы же справлялись со всякими бродягами. А если вы управлялись с сотней бродяг, то управитесь и с тысячей, так? А если вы управитесь с тысячей, то и с десятью тысячами справитесь?

Фарли подскочил к Джеку Нунену и схватил его за галстук.

— Я человек глубоко верующий! — воскликнул он. — Но я презираю фанатиков!

Приподняв Нунена, он прижал его спиной к краю стола и начал выгибать. Он явно хотел переломить Нунена пополам.

— Я тебе покажу тысяча восемьсот семьдесят четвертый год, засранец! — сказал он. — Ты погубил мою старость.

— Они сжигают собственные церкви, — взвизгнул Нунен. — Мы имеем право принимать меры!