Путешествие на край ночи

Критика уже отмечала своеобразие комического начала у Селина, сравнивая, например, американские эпизоды «Путешествия…» с фильмом Чарли Чаплина «Новые времена». Но в отличие от гуманизма Шарло Селин с презрением взирает на трепыхания «маленьких людей» — этих куриц, не способных взлететь выше окружающего их забора смерти и злобы.

Что же может поддержать человека в беспросветной ночи существования? Однажды в беседе с критиком Робером Пуле Селин сказал, что его цель в литературе — передать только «чистое чувство», сколь бы отвратительным и постыдным оно ни было. Щемящее сострадание к детям, животным, иногда — к мукам других существ редкими, но пронзительно лирическими нотами звучит на страницах «Путешествия на край ночи». Вспомним, с какой болью говорит Бардамю о сержанте Альсиде, зарабатывающим в Африке деньги на воспитание племянницы, что тот «превосходит его сердцем».

Селин любит называть себя «человеком пригорода», и он действительно, как пожалуй, ни один другой французский писатель XX века, знал жизнь и чувствовал душу «маленького человека».

Сильный, выразительный образ автора «Путешествия на край ночи» нашел Морис Бардеш. «Селин таскает шарманку и распевает на улицах свою жалобную песню о людях». И печальным рефреном селиновской песни служат часто повторяемые в романе слова Бардамю: «Жизнь заново не переделаешь».

Однако жизнь в мире, Европе и Франции к середине 30-х годов, когда писатель был поглощен работой над большим романом «Смерть в кредит», где рассказывает о детстве своего Фердинанда Бардамю, стремительно менялась.

«Великий социальный эксперимент» в Советской России, приход к власти Гитлера в Германии, «новый курс» президента Ф. Д. Рузвельта в США, победа Народного фронта во Франции и начало гражданской войны в Испании — это прелюдии ко второму Апокалипсису, в котором Селину предстояло пережить гораздо более тяжкие испытания, чем в кошмаре Великой войны (так на его родине называют первую мировую). Время было до предела политизированное; и правые, и левые требовали от Селина сделать свой выбор. Луи Арагон, например, писал, что мизантропия Селина, его презрение к человеку могут привести его в лагерь фашизма. Правые бросали ему упреки за равнодушие к политике, за то, что он не поддерживает крайне националистическую, шовинистическую «Аксьон франсез» и другие аналогичные организации.

Второй роман Селина «Смерть в кредит», вышедший в мае 1936 года, не имел оглушительного успеха «Путешествия…». Эта книга, которая потрясала неслыханным отчаянием и бесконечным неверием, даже презрением к человеку, не могла прозвучать в полной радостных надежд, ликующей атмосфере Народного фронта во Франции. «Вся критика против меня», — жаловался Селин в письмах к друзьям.

Чтобы прийти в себя, успокоиться после какого-либо личного разочарования или творческой неудачи, Селин обычно отправлялся в путешествие. Писатель уже несколько лет подумывал о поездке в СССР, чему были веские причины. В 1934 году в Советском Союзе вышел русский перевод «Путешествия на край ночи», выполненный Эльзой Триоле; в ее работе принимал деятельное участие и Луи Арагон. Роман был издан тремя «заводами» — в 6000, 15000 и 40000 экземпляров, что по тем временам составляло очень крупный тираж, и Селину выплатили немалый гонорар, который он в середине августа 1936 года решил «истратить на месте».

Добротный, удачно передающий интонацию селиновской прозы перевод Эльзы Триоле, был, разумеется, сокращен каким-то ретивым советским редактором. Узнав об этом, Селин посчитал виновниками сей «операции» Луи Арагона и Эльзу Триоле, навсегда порвав с ними отношения. Но весьма вероятно, что именно от них писатель мог узнать об оценке его романа в СССР и мнении Горького, которое основоположник социалистического реализма высказал в своем докладе на Первом съезде советских писателей. Горький строго осудил «Путешествие…» как проявление упадка буржуазной литературы и проницательно заметил, что герой Селина «вполне созрел для приятия фашизма» [10]. Но Селин вряд ли знал, что тогдашний журнал «Интернациональная литература» расценивал роман «Смерть в кредит» как посредственный образчик декадентской литературы гниющего Запада, а мировоззрение его автора характеризовал как анархистское, циничное и нигилистическое. [11]

В августе Селин — «любопытства ради», по его словам, — прибыл на теплоходе из Хельсинки в Ленинград. Сведений о том, что он побывал в Москве, нет.

Паломничество в Страну Советов в двадцатые-тридцатые годы стало своего рода обязанностью всякого уважающего себя западного интеллектуала. Их манил «свет с Востока», они жаждали увидеть «новый мир» и «нового человека». Тогда в СССР побывали крупнейшие писатели Франции: Ромен Ролан, Анри Барбюс, Жорж Дюамель, Ролан Доржелес, Андре Мальро, Андре Жид и другие. Их принимали с помпой, надеясь получить с них пропагандистские дивиденды.

Селина никто не принимал. В качестве иностранного туриста он сам оплачивал все: гостиницу, машину, услуги переводчицы Наташи. Северная Пальмира очаровала его. «В своем роде это самый красивый город на свете», — писал он позднее. Будучи специалистом по социальной гигиене, Селин даже умудрился посетить Главную венерологическую больницу Ленинграда, убожество которой его шокировало. Об этом визите он рассказал потом в памфлете «Безделушки для погрома». Писатель побывал в Эрмитаже, съездил в Царское Село. Но потрясением и откровением стал для Селина Мариинский театр. Он слушал «Пиковую даму» и не пропускал ни одного балетного спектакля, восторженно оценивая искусство Г. С. Улановой. Селин обожал балет, боготворил искусство танца, которое поднимает, говоря его словами, «над тяжестью жизни», и даже предложил директору Мариинского театра написанное им либретто балета «Рождение феи». Оно, конечно, принято не было.

Но что же еще увидел Селин в тогдашней советской ночи? Он увидел нищий Ленинград, отрешенную покорность замученного террором народа, благополучие аппаратчиков, безудержную, лживую, лицемерную сталинскую пропаганду, тотальную слежку. С Селина, разумеется, тоже не спускали глаз. Когда писатель вернулся во Францию, его навестил некто Браун, генеральный консул СССР в Париже, который без обиняков сказал Селину, что от него с нетерпением ждут прекрасных страниц о Советской России. Но что «прекрасного» можно было ожидать от человека, который в одном частном письме писал о нашей стране: «Все здесь блеф и тирания. Ужас! Грязь, нищета, мерзость!»

Селин написал яростный, антикоммунистический, антисоветский памфлет «Mea Culpa» [12], который вышел в свет 28 декабря 1936 года. Писатель атаковал сами принципы коммунистической системы, ее лживость. Селин негодовал, что в СССР личность подвергается «чистке с помощью Идеи», то есть, говоря современным языком, идеологическому диктату. Эту систему, утверждал Селин, основанную на страхе, можно защищать только ложью и террором. «Все убийцы видят будущее в розовом свете, это входит в их ремесло». В Москве, естественно, прочли памфлет Селина, и с тех пор писатель стал в Советском Союзе persona non grata, хотя — этот факт я могу подтвердить личным воспоминанием — «Путешествие на край ночи», в отличие от книг других «отверженных» авторов, из библиотек изъято не было. Советские литературоведы также забыли о Селине [13]. «Отверженность» Селина в нашей стране подкрепилась и его скандальным коллаборационистским поведением в годы второй мировой войны и оккупации нацистами Франции.

Говоря о послевоенном творчестве Селина, можно лишь согласиться с парижским журналом «Магазин литтерер», посвятившим писателю специальный номер: «Невозможно отделить в его замечательном творчестве, что относится к литературе, а что — к политике». Политически Селин скомпрометировал себя еще до войны своими антисемитскими, расистскими и профашистскими, печально известными памфлетами «Безделушки для погрома»(1937) и «Школа трупов»(1938). Они, как точно сказал Фредерик Виту, проникнуты каким-то «экстазом ненависти» и их трудно читать сегодня без изумленного негодования. Французский критик Филипп Альмера, автор работы «Идеи Селина», имел все резоны назвать их «чудовищным коллажем, созданным в лихорадке». Бельгийский критик П. Вандром назвал Селина «воплощением авантюриста, который плел заговоры против идей и разума нашего века». Действительно, писатель предавал яростной анафеме коммунизм, прогресс, демократию, гуманизм, оплевывал все человеческие ценности. Приверженец нацистских идей, он проповедовал воинствующий расизм: «Прежде всего расизм! Десять, тысячу раз расизм! Высший расизм! Дезинфекция! Чистка! Во Франции только одна раса — арийская!» Селин утверждал, что «расовая проблема доминирует, перечеркивает, стирает все прочее», восторгаясь нацистскими теориями «расовой гигиены» и приветствуя «единственно сознательный пример расизма» — фашистскую Германию. Разумеется, он глумился над разумом «латинского гения», призывая обрести «музыку, ритм, инстинкт расы», которую, с его точки зрения, испортили негры и евреи, масоны и коммунисты, плутократы и интеллектуалы.