Книга Монеллы<br />Собрание сочинений. Том II

Верная

Возлюбленный Жани стал матросом и она осталась одна, совсем одна. Она написала письмо, запечатала его своим мизинцем и бросила его в реку, в высокие красные прибрежные травы. Так оно дойдет до океана. Жанн не умела писать по настоящему; но ее возлюбленный должен был понять, потому что это было любовное письмо. И она долго ждала ответа, который должен был прийти с моря; но ответ не пришел. Не было реки, что текла б от него к Жани.

И Жани однажды отправилась искать своего возлюбленного. Она смотрела на водяные цветы и их склоненные стебли: все цветы тянулись к нему. И Жани на ходу говорила: «На море корабль — на корабле комната — в комнате клетка — в клетке птичка — в птичке сердце — в сердце письмо — в письме написано: „Я люблю Жани“. — „Я люблю Жани“, — написано в письме, — письмо в сердце, сердце в птичке, птичка в клетке, клетка в комнате, комната на корабле, корабль далеко, далеко на широком море».

Людей Жани не боялась, и потому запыленные мельники, видя что она проста и кротка и на пальце у нее золотое кольцо, давали ей хлеба и позволяли ей спать средь мешков с мукою, награждая ее чистым поцелуем.

Так прошла она свою страну диких скал и край приземных лесов, и широкие, ровные луга, идущие вдоль реки, возле городков. Многие из тех, что давали приют Жани, целовали ее; но она никогда не отдавала поцелуев — потому что неверные поцелуи, которые отдают другим возлюбленные, отмечаются на лице их кровавыми следами.

Наконец, она пришла в приморский город, где сел на корабль ее возлюбленный. В гавани она искала название его корабля, но не могла его найти, потому что корабль был послан далеко, в американское море, думала Жани.

Темные косые улицы спускались к набережной с высот города. Одни из них были мощеные, с канавкой посередине; другие — просто узкие лестницы, выложенные старыми плитами.

Жани заметила дома, выкрашенные в желтый и синий цвет, с головами негритянок и изображениями птиц с красным клювом. Вечером большие фонари качались над воротами. Туда входили мужчины, которые, видно, были пьяны.

Жани подумала, что то были харчевни для матросов, возвращающихся из страны черных женщин и разноцветных птиц. И ей очень, очень захотелось поджидать своего возлюбленного в такой харчевне, в которой, быть может, веяло запахом далекого Океана.

Подняв голову, она увидела белые лица женщин, прильнувшия к решетчатым окнам, вдыхавшие свежий воздух. Жани толкнула двойные двери и очутилась в выложенной плитками зале, среди полуголых женщин в розовых платьях. В глубине, в жаркой тени попугай лениво шевелил своими веками. В больших стеклянных бокалах на столе было еще немного пены.

Четыре женщины со смехом окружили Жани и она заметила еще одну, одетую в темное, которая шила в небольшой нише.

— Она из деревни, — сказала одна из женщин.

— Тс! — шепнула другая, — ничего не говорите.

И все вместе закричали:

— Хочешь пить, душка?

Жани дала поцеловать себя и выпила из одного стакана. Толстая женщина увидела кольцо.

— Вы тут болтаете, а ведь эта замужем!

Все вместе снова закричали:

— Ты замужем, милашка?

Жани покраснела, потому что она не знала, вправду ли она замужем и как ей надо ответить.

— Знаю я их, этих замужних, — сказала одна из женщин. — Я тоже, когда была маленькая, когда мне было семь лет, ходила без юбочки. Я пошла, совсем голенькая, в лес строить свою церковь — и все птички помогали мне работать! Ястреб вырывал для меня камни, голубь тесал их своим толстым клювом, а снегирь играл на органе. Вот моя свадебная церковь и моя месса.

— Но у этой милашки есть обручальное кольцо, не правда ль? — сказала толстая женщина.

И все вместе крикнули:

— Правда? обручальное кольцо?

Тогда, одна за другой, они стали целовать ее, осыпать ее ласками, заставили ее пить, так что, наконец, вызвали улыбку у дамы, которая шила в нише.

В то время, пока они целовали Жани, за дверями наигрывала скрипка, и Жани уснула под ее звуки. Две женщины тихонько понесли ее по узенькой лестнице в маленькую комнатку и положили в кровать.

Потом все вместе сказали:

— Надо ей дать что-нибудь. Но что?

Попугай проснулся и что-то затараторил.

— Я вам скажу, — сказала толстуха.

И она стала долго толковать им что-то шепотом. Одна из женщин утерла глаза.

— Правда, — сказала она, — у нас этого не было, это принесет нам счастье.

— Не правда ли? Она за нас четырех, — сказала другая.

— Пойдем попросим у мадам позволения, — сказала толстуха.

И назавтра, когда Жани ушла, у нее было на каждом пальце левой руки обручальное кольцо. Ее возлюбленный был далеко, далеко; но она постучится в его сердце, чтоб туда снова войти, пятью своими золотыми кольцами.

Обреченная

Лишь только Ильзе достаточно подросла, у нее стало привычкой каждое утро подходить к своему зеркалу и говорить: «Здравствуй, моя Ильзочка». Потом она целовала холодное стекло и надувала губки. Образ в зеркале, казалось, медленно подходил. В действительности, он был очень далеко. Та, другая Ильзе, бледнее, что появлялась из глубины зеркала, была узницей с ледяными устами. Ильзе жалела ее, потому что она казалась печальной и жестокой. Ее утренняя улыбка была бледным рассветом, еще омраченным жуткими ночными тенями.

Но все же Ильзе ее любила и говорила ей: «Никто не здоровается с тобой, бедная Ильзочка. Ну, поцелуй же меня. Мы пойдем сегодня гулять, Ильзе. Мой милый придет к нам навстречу. Идем же». Ильзе отворачивалась, а другая Ильзе меланхолически уходила и исчезала в светлой тени.

Ильзе показывала ей своих кукол и свои платьица. «Играй со мной. Одевайся со мной». Другая Ильзе завистливо поднимала перед ней кукол, которые были белее, и полинявшие платья. Она ничего не говорила и только шевелила губами в одно время с Ильзе.

Иногда Ильзе сердилась, как ребенок, на немую даму, которая сердилась в свою очередь. «Злая, злая Ильзе! — кричала она. — Ты мне ответишь, ты поцелуешь меня!» Она ударяла рукою зеркало. Странная рука, не прикрепленная ни к какому телу, появлялась против ее руки. Никогда Ильзе не могла коснуться другой Ильзе.

За ночь она ей прощала, и радуясь, что снова ее видит, выскакивала из кровати и бросалась целовать ее, шепча: «Здравствуй, моя Ильзочка».

Когда у Ильзе появился настоящий жених, она повела его к зеркалу и сказала другой Ильзе: «Посмотри на моего милого, но не смотри слишком долго. Он мой, но я хочу тебе его показать. Когда мы поженимся, я позволю ему каждое утро целовать тебя со мною». Жених засмеялся. Ильзе в зеркале тоже улыбнулась. «Правда, какой он красивый и как я его люблю?» — спросила Ильзе. «Да, да», — кивнула другая Ильзе. «Если ты слишком много будешь смотреть на него, я тебя больше никогда не поцелую, — сказала Ильзе. — Я так же ревнива, как и ты. Помни. До свиданья, моя Ильзочка».

По мере того, как Ильзе узнавала любовь, Ильзе в зеркале становилась все печальней, печальней. Ее подруга уж не приходила целовать ее по утрам. Она совсем забыла о ней. Теперь перед Ильзе, едва она просыпалась от ночного сна, вставал милый образ ее жениха. Днем Ильзе не видела дамы из зеркала, зато ее жених смотрел на нее.

«О! — говорила Ильзе, — ты больше не думаешь обо мне, гадкий. Ты смотришь на другую. Она узница; она не придет к тебе никогда. Она ревнует тебя; но я ревную больше. Не смотри на нее, милый; смотри на меня. Злая Ильзе из зеркала, я запрещаю тебе отвечать моему жениху. Ты не можешь прийти; ты не сможешь прийти никогда. Не бери его у меня, злая Ильзе. Когда мы поженимся, я позволю ему целовать тебя со мною. Смейся, Ильзе. Ты будешь вместе с нами».