Хвала и слава. Том 1

Ариадна сидела во главе стола и очень напоминала синицу, когда поворачивала свою маленькую, гладко причесанную головку то к одному, то к другому участнику разговора, На столе рядом с ее прибором стоял телефонный аппарат, очень странный, высокий, покрытый желтым и красным лаком. Аппарат то и дело звонил, и Ариадна с кем-то беседовала, соблюдая ту или иную степень вежливости. Блюда, мерзкие на вкус и не слишком обильные, подавались на чудесном китайском фарфоре. За столом много говорили о выставке прикладного искусства, которая должна была вскоре открыться на Эспланаде Инвалидов. Януш ничего во всем этом не понимал и скучал неимоверно. Дезо и бородатый Биби рассказывали о малом оперном сезоне, который устраивала на свои деньги одна певица, и вволю потешались над программой этих выступлений и над композиторами, писавшими для этой певицы оперы и балеты, хотя среди авторов назывались такие имена, как Стравинский, Равель и Шимановский ^{78}. Огульное охаивание и мелкие сплетни, составлявшие суть беседы, раздражали Януша. Высокий рыжий художник тоже не принимал участия в разговоре и время от времени пристально поглядывал на Януша. Ариадна, не забывавшая подбавить яду в сплетни, к концу завтрака уже не только отвечала на телефонные звонки, но и сама звонила кому-то.

Из общего разговора Януш все же понял, что в «Casino de Paris» готовится новая программа под названием «Искушение святого Антония» в декорациях и костюмах Ариадны. Одного не понимал Януш: какие же могут быть костюмы в этом представлении? Святой Антоний в обычной своей хламиде, ну и, разумеется, толпа голых женщин. Однако Ариадна и ее гости бесконечно долго обсуждали эти костюмы.

Потом вернулись пить кофе в комнату с белой стеганой тахтой. Януш заговорил с Виктором Гданским, который показался ему симпатичнее других, хотя тоже не лишен был претенциозности.

— Вы чувствуете себя здесь чужим? — спросил Виктор. — Еще не освоились в Париже?

— Разве это и есть Париж? — ответил Януш вопросом на вопрос. — Мне кажется, что есть еще какой-то другой Париж.

— Их много, других, — задумчиво произнес Гданский, глядя в окно. — Только неизвестно, который из них подлинный.

— Ну, уж только не этот, — процедил Януш, бросив взгляд на Ариадну, которая притащила в комнату свой неразлучный телефон и теперь снова восседала по-турецки на белой тахте.

По-птичьи наклонив голову, она поочередно выслушивала то Сизо, который произносил свои патетические речи, вытянув вперед руку, вооруженную папиросой, то Дезо, который плел какую-то чепуху и, все громче заливаясь смехом, цинично издевался над высказываниями поэта.

— Мне дорог любой Париж, — сказал Гданский.

— А не кажется ли вам, что когда-нибудь настанет время выбирать? — спросил Януш, серьезно посмотрев на него.

Условившись с Виктором встретиться через неделю, Януш улизнул, ни с кем не попрощавшись.

II

Ариадна, видимо, забеспокоилась, так как на другой же день позвонила Янушу в гостиницу. На этот раз Януш был не очень вежлив, не пытался скрыть усталость и скуку. И почувствовал, что Ариадна задета этим. Она сказала, что тоже придет к Виктору повидаться. Януш положил трубку так, будто откладывал в сторону орудие пытки. Ему уже казалось, что он обрел покой, что все можно считать простым недоразумением, и вдруг его бывшую подругу, видимо, охватило какое-то беспокойство. Сколько воды утекло за эти восемь, нет, даже двенадцать лет. Чего еще мог он ожидать от Ариадны?

Билинская остановилась в отеле «Риц» на Вандомской площади. Януш старался как можно реже встречаться с ней, но как раз в этот день он пообещал ей позавтракать вместе, и пора было ехать. Он сел в метро на станции Сен-Мишель. Линия метро проходила под Сеной, и у Януша каждый раз, когда он проезжал здесь, появлялось странное чувство, будто река течет прямо над его головой. На следующей станции — Шатле он пересел на другую линию и поехал в сторону Порт-Майо. Особой толкотни в эти часы не было, тем не менее в вагоне набралось много людей. Когда резко захлопнулись автоматические двери и поезд, пронзительно свистнул два раза, задребезжал и тронулся, Януш услышал за спиной польскую речь:

— Мы едем до самого конца, — сказал мужчина.

— До этих смешных лошадей? — спросил женский голос.

Януш улыбнулся и осторожно оглянулся. Сзади стоял молодой человек, загорелый, улыбающийся, а рядом с ним — молодая толстушка в светло-сером костюме и красной шляпке, которые совсем не шли ей. Молодой человек очень внимательно посмотрел на Януша. Тот отвернулся. Станции мелькали быстро, и Януш уже собрался выйти на площади Согласия, когда почувствовал, что кто-то коснулся его плеча.

— Простите, — сказал молодой поляк, — вы пан Мышинский?

— Да, — ответил Януш. — С кем имею удовольствие?

— Вы не помните меня? Янек, сын Станислава, ну, этого, что у старой княгини Билинской.

Януш помнил, правда очень смутно, парнишку, который изредка проходил через кухню, направляясь к старому слуге, жившему под лестницей.

— А что вы здесь делаете?

— Я? Живу… Это моя жена.

Януш протянул ей руку.

— Это граф Мышинский, — объяснил Янек жене, — брат молодой княгини. Она знает, — сказал он Янушу, — я ей обо всем рассказываю.

Поезд затормозил у перрона с таблицей «Площадь Согласия».

— Где вы живете? — спросил Януш, неожиданно почувствовав симпатию к молодому человеку, который «все рассказывает» своей жене.

— На Сенполе [47]. Заходите к нам, запишите адрес.

— Я и так запомню, — сказал Януш.

Янек назвал улицу и номер дома.

— Приду обязательно.

— Знаете, княгиня тяжело больна, отец писал мне, — бросил ему вдогонку молодой человек.

Но у Януша уже не оставалось времени для расспросов. Он выскочил почти на ходу, нарвавшись на строгое замечание кондуктора, быстро поднялся наверх и зашагал по улице Риволи к Вандомской площади.

Сестру застал в некотором смятении. Она тоже получила известие о болезни княгини. Хотела ехать в Палермо, но Спыхала, который в это время большими шагами ходил по коврам в ее комнате, отговаривал ее от этой поездки. Янушу показалось, что перед его приходом они даже ссорились. Спыхала убеждал Марию, что нет никакого смысла пускаться в такое утомительное и дорогое путешествие, не узнав поточнее, каково состояние больной. В конце концов Януш уговорил сестру послать телеграмму мадемуазель Потелиос, находившейся вместе с княгиней в Палермо, и таким способом выяснить истинное положение.

После завтрака, наспех съеденного внизу, у Рица, Билинская заявила Янушу, что берет его с собой на вечер в посольство. Януш сделал недовольную мину, но так как ему все равно следовало побывать там, он решил, что лучше пойти с сестрой, чем одному. Когда они выходили из ресторана, Спыхала сказал Билинской:

— Об этом деле мы еще поговорим с тобой. Ты ведь не уедешь в Палермо?

При Януше они не стесняясь называли друг друга по имени. А в обществе переходили на «вы», но часто сбивались, и это давало пищу для многочисленных острот. Януш удивлялся, как может Спыхала мириться с таким двусмысленным положением.

Вечера на авеню Токио проходили нудно. За большим овальным столом распоряжалась супруга посла. Поздоровавшись с ней, полагалось садиться на свободное место обычно рядом с незнакомыми людьми и обмениваться с ними банальными фразами, пока наконец не нащупывалась тема, интересная обоим собеседникам. Януш не был создан для такого общения с людьми. Хозяйка дома усадила Билинскую неподалеку от себя, между княгиней Дудовиль, урожденной Радзивилл, и какой-то дамой, вырядившейся в яркие перья и кружева. Янушу было указано место рядом с двумя девочками-подростками, одна из которых оказалась чрезмерно болтливой. Барышня сразу же атаковала Януша вопросами, где он играет в теннис и занимается ли греблей на озере в Булонском лесу. Рассеянно отвечая ей, Януш рассматривал собравшихся за столом. Очень забавный старичок в серой визитке и белоснежном пластроне с большим изумрудом объяснял что-то даме в огромной черной шляпе с дорогими перьями. Дама в шляпе была очень красива, к тому же лицо ее показалось Янушу знакомым. Оно выделялось на фоне невыразительных лиц какой-то игрой страстей и интеллекта.