Беатриса

— Боже мой, да я просто дурочка! Он, кажется, вообразил, что его можно полюбить за его несуществующие достоинства.

И тогда-то она повезла Наследника в Булонский лес в своей собственной коляске, ибо уже больше года у нее была хорошенькая коляска и маленькая низенькая каретка с парой лошадей.

Здесь, во время этого свидания, происходившего на глазах у многочисленной публики, она завела разговор о своей судьбе и прямо заявила, что хочет вступить в законный брак.

— У меня семьсот тысяч франков, — сказала она, — и уверяю вас, если я встречу человека честолюбивого, который сумеет меня понять, я переменю свою теперешнюю жизнь. Знаете, о чем я мечтаю? Я хочу стать честной женщиной, хочу войти в порядочное семейство и дать счастье своему мужу и детям.

Нормандец, бесспорно, стремился добиться милостей г-жи Шонтц; но жениться на ней! — этот замысел показался весьма несуразным тридцативосьмилетнему холостяку, которого Июльская революция произвела в судьи. Заметив эти колебания, г-жа Шонтц сделала Фабиена мишенью своих шуточек, острот, презрения и перенесла свою благосклонность на Кутюра. Через неделю этот делец, которому она намекнула на свои капиталы, предложил ей руку, сердце и будущее — три дара, в равной мере ничего не стоящие.

Все эти маневры г-жа Шонтц производила как раз в то время, когда герцогиня де Гранлье собирала подробные сведения о жизни и нравах Беатрисы с улицы Сен-Жорж.

По совету аббата Броссета, герцогиня попросила маркиза д'Ажуда привести к ней короля политических бандитов, прославленного графа Максима де Трай, принца богемы, самого молодого из всех парижских молодых людей, хотя ему уже стукнуло пятьдесят. Господин д'Ажуда нарочно пошел в клуб на улице Бон, чтобы встретиться там с Максимом, пообедал с ним и предложил ему отправиться «помирать от скуки» к герцогу де Гранлье, который сидит дома один, потому что у него с утра разыгралась подагра. Хотя д'Ажуда был зятем герцога де Гранлье и двоюродным братом герцогини, и, следовательно, мог в любое время представить им Максима, прежде в их дом не допускавшегося, последний не заблуждался относительно причин этого внезапного приглашения: «Раз меня зовут, — думал де Трай, — значит, я понадобился герцогу или герцогине». Вот еще характерная черта нашего времени: особая клубная жизнь, где вы играете в карты с тем, кого не решитесь пригласить к себе домой.

Герцог де Гранлье оказал Максиму немалую честь: он появился перед своим гостем в приступе подагры. После пятнадцати партий виста герцог ушел к себе, оставив свою супругу наедине с Максимом и д'Ажуда. Герцогиня при содействии маркиза изложила г-ну де Трай свой проект и попросила его помощи, причем сделала вид, что ждет от него только дельного совета. Максим молча слушал речь герцогини, выжидая, пока она открыто не заговорит о его сотрудничестве.

— Сударыня, я понял все, — сказал он, бросив на герцогиню и на маркиза хитрый, глубокий, коварный, загадочный взгляд, которым подобные пройдохи умеют смущать своих собеседников. — Д'Ажуда подтвердит вам, что если есть в Париже человек, который может успешно провести эту двойную операцию, то этот человек — я, и притом я проведу ее так, что вы не будете ни в чем замешаны. Никто не узнает даже, что я был у вас сегодня. Однако прежде всего выработаем некоторые условия. Сколько вы рассчитываете пожертвовать...

— Столько, сколько понадобится.

— Прекрасно, герцогиня. Тогда, в качестве оплаты моих услуг, прошу вас удостоить меня чести — принять у себя и оказать покровительство моей жене.

— Как, ты женат?.. — вскричал д'Ажуда.

— Я женюсь через две недели на единственной наследнице очень богатого, но крайне буржуазного семейства, — ничего не поделаешь, надо принести жертву на алтарь общественного мнения, я становлюсь опорой правительства. Решил, видите ли, сменить кожу. Итак, герцогиня, вы понимаете, сколь важно для меня, чтобы вы и ваша семья приняли мою жену. Мне намекнули, что я стану депутатом в связи с тем, что мой тесть предполагает удалиться на покой, и обещали, кроме того, дипломатический пост, соответствующий моему новому состоянию. Не вижу никаких оснований к тому, чтобы моя жена не была принята так же любезно, как госпожа де Портандюэр, в том обществе молодых дам, где блистают супруги де Лабасти, Жоржа де Мофриньеза, де Лесторада, дю Геника, д'Ажуда, Ресто, Растиньяка и Ванденеса! Моя жена — хорошенькая женщина, и я берусь ее разбуржуазить!.. Подходит это вам, герцогиня?.. Вы верующая, и если вы скажете мне просто «да», ваше обещание, которое для вас священно, много поможет мне в переломную минуту моей жизни. Вот вам и еще одно доброе дело, совершите же его!.. Увы!.. Я достаточно долго подвизался в роли короля шалопаев, пора с этим покончить. Что ни говорите, но наш герб — лазурное поле с химерой, мечущей огонь, пересеченное зелеными полосами, навершье — горностаевая мантия. Этот герб у нас со времен Франциска Первого, который счел необходимым возвести в дворянство постельничего Людовика Одиннадцатого, а графский титул мы носим со времен Екатерины Медичи.

— Я приму, я буду всячески опекать вашу жену, — торжественно произнесла герцогиня, — и никто из моей семьи не отвернется от нее, даю вам в этом слово!

— Ах, герцогиня! — воскликнул Максим, заметно растроганный. — Если и герцог пожелает отнестись ко мне благосклонно, обещаю вам уладить ваше дело так, чтобы оно не обошлось вам особенно дорого. Но, — продолжал он, помолчав, — вы должны следовать всем моим указаниям... Пусть это будет последней интригой в моей холостяцкой жизни, и ее я проведу блестяще... тем более что речь идет о добром деле, — добавил он с усмешкой.

— Следовать вашим указаниям? — переспросила герцогиня. — Значит, я буду явно замешана во всем этом?

— Ах, сударыня, я вас не скомпрометирую, — живо возразил Максим, — я слишком уважаю вас и приму все меры. Речь идет единственно о том, чтобы вы следовали моим советам. Надо, чтобы госпожа дю Геник увезла своего супруга и чтобы он года два был в отсутствии: пусть она отправится с ним в путешествие, посмотрит Швейцарию, Италию, Германию; словом, чем больше стран они посетят, тем лучше.

— Значит, вы разделяете страхи моего духовника? — наивно воскричала герцогиня, вспомнив здравое замечание аббата Броссета.

Максим де Трай и д'Ажуда не могли удержаться от улыбки при мысли о таком совпадении, — в данном случае небеса и ад были в полном согласии.

— Чтобы госпожа де Рошфид никогда больше не виделась с Каллистом, — продолжала герцогиня, — мы отправимся путешествовать всей семьей — Жюст с женой, Каллист с Сабиной и я. А Клотильду мы оставим с отцом...

— Не будем заранее праздновать победу, сударыня, — остановил ее Максим, — я предвижу огромные трудности, но, без сомнения, я справлюсь. Ваше уважение и ваше покровительство — достаточно высокая награда, и я готов совершить самые страшные мерзости; но это будут...

— Мерзости? — переспросила герцогиня, прерывая этого современного кондотьера, и лицо ее выразило одновременно брезгливость и удивление.

— И вам придется окунуться в них, сударыня, поскольку я лишь уполномоченный. Но вы не знаете, должно быть, до какой степени ослеплен ваш зять прелестями госпожи де Рошфид; мне об этом рассказывали Натан и Каналис, между которыми колебался ее выбор, пока Каллист не бросился очертя голову в пасть этой львицы. Беатриса сумела внушить простодушному бретонцу, что она никого никогда, кроме него, не любила, что она — сама добродетель, что Конти она любила умом, что в этой любви сердце и все прочее оставалось в стороне, словом, любила его чисто музыкальной любовью!.. Ну, а Рошфида она любила по обязанности. В итоге она, по ее словам, просто девственница! И доказывает это как нельзя убедительней; она не помнит, что у нее есть сын, и вот уже целый год даже не пыталась увидеть его. Добавлю, что маленькому графу уже двенадцать лет и в госпоже Шонтц он нашел настоящую мать, тем паче что материнство, как вы знаете, у девиц такого рода — настоящая страсть. Дю Геник даст себя изрубить в куски и изрубит в куски свою жену ради Беатрисы! И вы полагаете, что легко вернуть мужчину, когда он погряз в пучине слепой доверчивости... В этом случае, сударыня, сам шекспировский Яго зря подбросил бы дюжину носовых платков. Принято считать, что истинные представители великой любви — это Отелло, младший его брат Оросман, Сен-Пре, Рене [68], Вертер и прочие! Нет, у их творцов были ледяные сердца, они не знали, что такое безграничная любовь! Один Мольер ее понимал! Любовь, сударыня, это, ей-богу же, не значит любить благородную женщину, — великое ли дело обожать какую-нибудь Клариссу. Нет, подлинная любовь говорит: «Я люблю ее, пусть она низкое существо, пусть обманывает меня и будет обманывать впредь, пусть она видала виды, пусть она прошла огонь и воду!» И все-таки бежишь к ней и видишь синеву небес, райские цветы. Вот так любил Мольер, вот так любим мы, шалопаи, ибо я плачу, когда мне показывают на сцене Арнольфа!.. И так любит ваш зять Беатрису!.. Мне трудно будет оторвать де Рошфида от госпожи Шонтц, но госпожа Шонтц сама, без сомнения, нам поможет: я изучу их отношения. Ну, а для Каллиста и Беатрисы требуется нечто более сильное — удар топора, измена страшная и столь гнусная, что ваше благочестивое воображение не может опуститься на такое дно, разве что ваш духовник сведет вас туда за руку... Вы требуете невозможного, — я к вашим услугам... И хотя я пущу в ход железо и пламень, я не могу твердо обещать вам успеха. Я знавал любовников, которые не отступались от своих возлюбленных даже перед лицом самых ужасных разочарований. Вы полны добродетели и не можете знать, как порабощают нас женщины, у которых ее нет...