Замогильные записки Пикквикского клуба

"Минутъ черезъ пять дѣвицы вышли изъ спальни своей подруги, перемигиваясь между собой и дѣлая чрезвычайно скромныя ужимки. Мало-по-малу всѣ развеселились, и спокойствіе возстановилось. Старикъ Лоббсъ набилъ, наконецъ, свою пѣнковую трубку и выкурилъ ее съ такимъ душевнымъ наслажденіемъ, какого не испытывалъ лѣтъ двадцать сряду.

"Натаніэль Пинкинъ, какъ мужъ благоразумный и ученый, мигомъ понялъ и сообразилъ, что смертный не устоитъ противъ судьбы. На этомъ основаніи онъ скоро подружился съ отцомъ счастливой красавицы, a тотъ еще скорѣе выучилъ его курить пѣнковую трубку. Много лѣтъ спустя, часто сиживали они вмѣстѣ въ садовой бесѣдкѣ: пили и курили, и говорили дружелюбно. Исцѣленный отъ нѣжной страсти, м-ръ Пипкинъ присутствовалъ въ качествѣ свидѣтеля при бракосочетаніи Маріи Лоббсъ съ ея двоюроднымъ братцемъ, какъ это значится въ метрической книгѣ приходской церкви. Изъ другихъ документовъ почерпнули мы извѣстіе, что въ ту самую ночь, когда праздновалась свадьба, Натаніэль Пипкинъ былъ посаженъ подъ арестъ за буйство, произведенное на улицѣ въ пьяномъ видѣ вмѣстѣ съ тонконогимъ подмастерьемъ старика Лоббса".

Глава XVIII. Объясняющая вкратцѣ два пункта: во-первыхъ, могущество истерическихъ припадковъ и, во-вторыхъ, силу обстоятельствъ

Послѣ знаменитаго бала на дачѣ м-съ Гонтеръ пикквикисты въ продолженіе двухъ сутокъ оставались въ Итансвиллѣ, терпѣливо дожидаясь извѣстій отъ своего достопочтеннаго вождя. М-ръ Тоиманъ и м-ръ Снодграсъ должны были еще разъ довольствоваться развлеченіями въ гостиницѣ "Сизаго медвѣдя", между тѣмъ какъ м-ръ Винкель, повинуясь убѣдительнымъ просьбамъ, продолжалъ украшать своимъ присутствіемъ гостепріимный домъ журналиста, посвящая всѣ свои досуги угожденіямъ и обществу прелестной леди. Случалось иной разъ, что самъ м-ръ Поттъ присоединялся къ ихъ дружелюбной бесѣдѣ. Глубоко погруженный въ умозрительныя и практическія соображенія относительно сокрушенія «Журавля» и всѣхъ безпокойныхъ враговъ добродѣтельной «Синицы», м-ръ Поттъ весьма рѣдко снисходилъ съ высоты своего умственнаго величія къ общему уровню толпы; но теперь, проникнутый истиннымъ уваженіемъ ко всѣмъ вообще сочленамъ ученѣйшаго клуба, великій человѣкъ спускался довольно часто со своего возвышеннаго пьедестала и ходилъ по ровной землѣ, примѣняясь къ понятіямъ и нравамъ обыкновенныхъ смертныхъ.

Таково было отношеніе журналиста къ своему столичному жильцу. Однажды м-ръ Винкель, упоенный сознаніемъ своего внутренняго благополучія, сидѣлъ въ столовой съ газетою въ рукахъ, сладко мечтая о счастьѣ пользоваться благосклонностью хорошенькой миледи. Вдругъ дверь столовой отворилась и затворилась съ какою-то судорожною поспѣшностью, и въ комнату вошелъ м-ръ Поттъ, красный, какъ изжаренный гусь. Легко представить изумленіе м-ра Винкеля, когда Поттъ, съ презрѣніемъ отвергнувъ его руку, заскрежеталъ зубами и прошипѣлъ задыхающимся голосомъ:

— Змій!

— Сэръ! — воскликнулъ м-ръ Винкель, судорожно вскочивъ со стула.

— Змій! — повторилъ м-ръ Потгь, возвышая и вмѣстѣ подавляя свой голосъ. — Вы змій, сэръ, пресмыкающійся змій!

Мудреная задача. Если не дальше какъ въ два часа утра вы стояли съ вашимъ пріятелемъ на самой дружеской ногѣ и если потомъ этотъ самый пріятель, увидѣвшись съ вами въ половинѣ десятаго, величаетъ васъ зміемъ, пресмыкающимся зміемъ, то, ужъ само собою разумѣется, надобно придти къ заключенію, что въ этомъ промежуточномъ времени случилась какая-нибудь непріятность, недоразумѣніе, или что-нибудь въ этомъ родѣ. Такъ, по крайней мѣрѣ, думалъ м-ръ Винкель. Онъ бросилъ на м-ра Потта изумленный взглядъ и старался разгадать по чертамъ его лица, что именно должно происходить въ его душѣ. Но разгадать нельзя было ничего, и м-ръ Винкель въ свою очередь сказалъ изступленнымъ голосомъ:

— Змій, сэръ! Змій, м-ръ Поттъ! Что вы подъ этимъ разумѣете? Вы шутите, сэръ!

— Шучу, сэръ! — воскликнулъ м-ръ Поттъ, дѣлая грозное движеніе правою рукою. — Шучу, сэръ! Но нѣтъ, я буду спокоенъ, сэръ; я буду неподвиженъ.

И въ доказательство своего спокойствія м-ръ Поттъ упалъ въ кресло, продолжая скрежетать зубами.

— Почтеннѣйшій! — сказалъ м-ръ Винкель.

— Почтеннѣйшій! — перебилъ м-ръ Поттъ. — Какъ вы смѣете называть меня почтеннѣйшимъ, сэръ? Какъ вы смѣете смотрѣть мнѣ прямо въ глаза?

— Очень хорошо, сэръ, если ужъ на то пошло, — возразилъ м-ръ Винкель, — какъ вы смѣете называть меня змѣей и смотрѣть мнѣ прямо въ лицо?

— Очень смѣю, потому что вы пресмыкающаяся змѣя, сэръ.

— Докажите это, сэръ! — съ жаромъ сказалъ м-ръ Винкель. — Докажите это!

Злобная улыбка исказила лицо почтеннаго издателя «Синицы», когда онъ вынулъ изъ кармана утренній листокъ «Журавля». Бросая газету черезъ столъ, онъ указалъ м-ру Винкелю пальцемъ на какой-то параграфъ.

М-ръ Винкель взялъ газету и прочелъ: "Всѣмъ извѣстно, что одинъ изъ нашихъ гражданъ, унижающій собою достоинство человѣка и писателя вмѣстѣ, осмѣлился, въ продолженіе послѣднихъ выборовъ, дѣлать гласно обидные и гнусные намеки на частную жизнь и дѣла послѣдняго нашего кандидата, м-ра Фицкина, который — мы смѣло утверждаемъ это — непремѣнно добьется достойной чести быть нашимъ представителемъ. Любопытно было бы знать, что собственно хотѣлъ разумѣть этотъ гнусный итансвилльскій гражданинъ? Ничего, разумѣется: злоба ослѣпила его глаза, и онъ — мы увѣрены — безъ всякаго опредѣленнаго смысла принялъ на себя позорную роль клеветника. Что сказалъ бы этотъ злодѣй, еслибъ мы, подобно ему, забывая всѣ условія приличія и чести, вздумали поднять завѣсу, которая, къ счастью, скрываетъ его частную жизнь отъ общаго осмѣянія и позора? Что подумалъ бы онъ, еслибъ мы рѣшились указать и привести въ извѣстность, и объяснить факты и такія обстоятельства, которыя, впрочемъ, безъ того извѣстны всѣмъ и каждому въ нашемъ городѣ, кромѣ этой деревянной головы, засоренной нелѣпѣйшимъ вздоромъ и хламомъ, гдѣ нѣтъ болѣе никакого мѣста для свѣтлой человѣческой мысли? Что, если мы помѣстимъ на столбцахъ нашей газеты начало остроумнаго стихотворенія, только-что полученнаго нами отъ одного изъ нашихъ почтенныхъ корреспондентовъ?

Мѣдный лобъ.

— Что значитъ этотъ припѣвъ, сэръ? — сказалъ м-ръ Поттъ торжественнымъ тономъ. — Не узнаете ли вы собственное имя въ этомъ гнусномъ пасквилѣ? И какую лучшую рифму вы можете прибрать къ слову уродъ?

— Рифму къ слову уродъ? — воскликнула м-съ Поттъ, предупредившая своимъ прибытіемъ вѣроятный отвѣтъ ошеломленнаго пикквикиста. — Неужели ты затрудняешься, мой другъ? Уродъ — м-ръ Поттъ: чего лучше? ха, ха, ха! — Здравствуйте, м-ръ Винкель: какъ ваше здоровье?

И съ этими словами м-съ Поттъ, озаренная радужною улыбкой, протянула свою руку молодому человѣку; но лишь только взволнованный пикквикистъ хотѣлъ притронуться къ нѣжнымъ пальчикамъ прелестной леди, м-ръ Поттъ грозно вскочилъ со своего мѣста.

— Прочь, сударыня, прочь! — закричалъ раздраженный издатель итансвилльской "Синицы".

— М-ръ Поттъ! — воскликнула леди.

— Несчастная! — заревѣлъ бѣшеный супругъ. — Взгляните, сударыня, на этотъ пасквиль. Кто этотъ мѣдный лобъ? Вѣдь это я, сударыня, я… "мѣдный лобъ среди семьи своей безстыдной!" Чье это имя съ тремя звѣздочками. Ваше, сударыня, ваше!

Изрыгая такимъ образомъ бѣшеное пламя, м-ръ Поттъ неистово бросилъ къ ногамъ своей супруги роковой листокъ "Журавля".

— Честное слово, сэръ, — сказала изумленная м-съ Поттъ, нагибаясь поднять листокъ. — Честное слово, сэръ.