Уланы Цесаревича Константина

Во время следования нашей армии от Шиппенбейля к Фридланду, ее колоннам предшествовал гвардейский резерв, под начальством цесаревича, и часть резервной кавалерии князя Голицына [31] . Беннигсен, опасаясь за наши переправы через реку Алле у Фридланда, направил туда, 1-го июня, для рекогносцировки два полка: уланский цесаревича и Орденский кирасирский с четырьмя конными орудиями, поручив начальство над этим отрядом князю Голицыну. Ему приказано было перейти на левый берег Алле (армия наша шла по правому берегу), остановиться в городе, для охранения моста, и выставить за городом пикеты. Стараясь предупредить неприятеля на пункте весьма важном, Голицын всю ночь напролет шел без отдыха, и с восходом солнца был уже в виду Фридланда. Отряд никак не рассчитывал встретить здесь Французов и потому шел довольно беспечно, а уланские офицеры заранее уже радовались, что отдохнут в городе хоть одни сутки и запасутся кое-чем из съестного. Но, не доходя верст около трех до места, отряд увидел бегущих к нему на встречу безоружных солдат, человек около десяти, которые, махая руками, кричали: «Французы! Французы в городе!» Это были наши фурлейты и маркитанты из обозов, оставленных во Фридланде еще в то время когда город этот находился в тылу нашей армии, далеко от театра военных действий. Князь Голицын, от этих людей только и мог узнать, что в эту де ночь французская конница заняла город и забрала все наши обозы, а сами они успели кое-как тайком выбраться к реке и спастись на лодках, пехоты же неприятельской в городе не видали. Голицын решил немедленно атаковать Фридланд и послал уланский полк выгнать неприятеля из города. Эскадронные командиры обступили Чаликова и наперерыв просили его каждый о позволении первому ворваться в город. Антон Степанович, не зная как тут угодить всем и каждому, решил кинуть жребий. Кинули, и счастливый жребий пал на эскадрон его высочества, которым командовал полковник Володимеров.

Лейб-эскадрон тотчас же двинулся вперед к мосту, а остальные, выстроясь в две линии поэскадронно, пошли было за ним на рысях, как вдруг – навстречу им залп! Это приветствие приготовили уланам саксонские драгуны, которые, спешившись, засели в домах и за бревнами по ту сторону реки. Уланы, однако, не взирая на эту не совсем-то приятную неожиданность, спокойно приблизились к берегу, но тут – новый сюрприз, еще более неприятный: мост был разобран. Произошла невольная остановка.

Корнет Старжинский, командовавший первым взводом лейб-эскадрона, сметливым глазом окинул всю обстановку данной минуты и вмиг заметил что мост разобран только по середине, очевидно, наскоро, потому что доски еще лежали в куче, на краю, по ту сторону моста. Тем не менее, по ширине разборки, переправа для кавалеристов была не возможна. Что тут делать!...

Не долго думая, корнет Старжинский соскакивает с коня, вызывает охотников нескольких удальцов и, – буквально, – под градом неприятельских пуль, бросается впереди лихих охотников на мост; балансируя руками, перебирается по бревну на ту сторону и начинает укладывать доски. Несколько десятков драгунских ружей метили в храброго юношу, но, к счастью, каким-то чудом ни одна пуля не попала [32] !

Через четверть часа мост был починен и лейб-эскадрон стремглав бросился в город. За ним последовали остальные эскадроны уланского полка. Те из спешенных драгун, которые не успели спастись через плетни и огороды, были переколоты людьми лейб-эскадрона. Затем уланы поскакали по главной улице на городскую площадь и здесь были встречены колонною саксонских драгун, уже на конях, в числе нескольких эскадронов. Это были рослые, видные люди, с заплетенными косицами, в красных куртках с зелеными отворотами, на крепких, крупных и хороших лошадях. Они храбро выдержали первый натиск лейб-эскадрона, дали залп и пошли в атаку, но уланы лихо и глубоко врезались с налету в их ряды и смяли фронт. Драгуны, наконец, дрогнули, дали тыл, поскакали, наши за ними, и вскоре все это перемешалось в одну толпу и мчалось вместе через трупы товарищей и коней, по узким улицам, нанося друг другу удары. Незаметно и те и другие очутились за городом. Здесь уланы вдруг увидели, что из-под лесу крупною рысью приближается к ним на встречу, с явным намерением атаковать во фланг, целый полк французских гусар, в зеленых доломанах.

На нашей стороне тотчас же затрубили сбор. Уланы остановились, чтобы выстроиться, и это дало драгунам возможность проскакать в интервалы между гусарскими эскадронами. Зеленые гусары весьма удобно могли бы воспользоваться тем мгновением, когда люди, рассеявшиеся отдельными группами во время преследования, собирались к своим частям, и действительно, гусары уже совсем было пошли на улан в атаку, но к счастью последних, в этот самый миг грянуло вдруг из-за реки несколько выстрелов. Три, четыре ядра, пущенные из наших легких орудий, очень удачно ударили в неприятельские эскадроны и на некоторое время замедлили их атаку. Эта остановка уже окончательно дала уланам возможность собраться и выстроить боевой порядок.

Погода была прекрасная, поле обширное и ровное, а уланам предстояло еще впервые в течение этой войны сразиться с неприятелем лицом к лицу, в действительной кавалерийской схватке; поэтому они, по свидетельству участника, весело и радостно кинулись в атаку [33] . Гусары были опрокинуты. Проскакав с версту, они остановились и построились за своею второю линией, которую выставил успевший оправиться полк саксонских драгун. Уланы, однако, не остановились и одним натиском смяли саксонцев. Несколько раз, на протяжении семи верст, останавливался неприятель подобным образом, для встречи наших атак, и каждый раз уланы заставляли его отступать, пока не загнали в лес. Управились они с Французами уже довольно поздно. Начинало смеркаться, лошади были измучены, дальнейшее же преследование по незнакомому лесу, при наступающих сумерках, представлялось рискованным; предполагалось, что к вечеру могла подойти французская пехота и устроить в лесу удачную засаду. Решено было, что на сей день довольно. Поэтому эскадрон майора Лорера оставлен был на аванпостах и растянул цепь своих ведетов под самым лесом, а остальные эскадроны отошли назад версты на три и стали бивуаком на том самом месте, где давеча была самая жаркая схватка с зелеными гусарами. Четыре офицера и 56 рядовых забрали мы в плен, да около 50 человек порубили и перекололи во время схваток. С нашей же стороны выбыло из строя убитыми и ранеными 32 человека нижних чинов.

Так кончилось это лихое дело.

А не остановись мы со своими аванпостами под лесом, но пройди его и займи ведетами опушку по ту сторону – как знать! – быть может, на другой день генеральное сражение под Фридландом имело бы иные последствия... Но кто мог предположить, что не далее как завтра произойдет здесь кровопролитная битва, которая существенно повлияет на исход всей войны!...

Во всяком случае, с нашей стороны была сделана ошибка: какую пользу могли принести аванпосты, выставленные к стороне неприятеля, когда между ним и ведетами весь кругозор закрывался лесом?

На другой день, в четыре часа утра, наши войска стояли уже в боевом порядке на обширной равнине впереди Фридланда. В воспоминаниях участников этого боя в особенности запечатлелась картина утра 2-го июня, в час, предшествовавший началу дела. "Восходящее солнце, – говорить один из них [34] , – играло в блестящем оружии наших колонн. Белые перевязки на зеленых мундирах блестели как весенний цвет на деревьях. Пушки светились как жаровни. Одним взглядом можно было обозреть огромное пространство между городом и лесом. Уланские флюгера пестрели как маков цвет, на правом фланге, где была сосредоточена почти вся наша кавалерия." [35]