Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Саду мистера Бантинга пришлось многое претерпеть на своем веку, но он так и не покорился. Мистер Бантинг считал, что садоводство это его прихоть, так сказать, его конек, и то увлекался садом, то совсем его забрасывал, в зависимости от расположения духа. Такой метод неплох, если вашим коньком является собирание марок, или астрономия, но применять его к садоводству не рекомендуется. В противоположность мистеру Бантингу природа не собиралась забрасывать его сад. Сорняки произрастали там в огромном количестве, их семена относило ветром в сад Оски, и между соседями возникали недоразумения.

В данный момент Оски шествовал по своему саду с мотыгой в руках, держа ее, точно винтовку с примкнутым штыком. Стоило какой-нибудь непрошенной былинке выдать нечаянно свое присутствие, и мотыга Оски моментально вырывала ее с корнем. Его движения были стремительны, словно он метал копье вслед движущейся цели. Кроме сорняков, Оски столь же яростно воевал с различными вредителями, а они, как и следовало ожидать, невозбранно плодились в саду мистера Бантинга, являясь справедливой карой за его нерадивость. Предполагалось, что эти насекомые, коим не удавалось скрыться от глаз Оски, проникают в его сад через изгородь и сразу же набрасываются на овощи. Оски разделывался с ними так же стремительно, как и с сорняками, но проявлял при этом еще большую злобу, памятуя об их происхождении. Сад Оски был наилучше возделанным участком на много миль в окружности, и его хозяин гордился этим. Цветущий, чисто выполотый, он служил блестящим доказательством той истины, что при надлежащем умении и прилежании можно претворить в жизнь все посулы, которые мы читаем на пакетах с семенами.

— Думаете рыть щель? — заинтересовался Оски, понаблюдав некоторое время, как мистер Бантинг ходит по саду и производит какой-то обмер.

— Хочу посадить побольше овощей. Интенсивная культура. Надо помогать стране.

— А я бы на вашем месте вырыл щель, —сказал Оски, словно стараясь направить устремления мистера Бантинга в более доступную тому область.

— Это зачем же? Неужели вы думаете, что немцы прилетят в Килворт?

— С них станется. Щели роются глубиной в шесть футов, с перекрытием, сверху еще слой земли в восемнадцать дюймов. Сверху можно посадить тыкву.

— Да нет, не стоит, — сказал мистер Бантинг, считавший, что щель только испортит ему сад. Но говорить об этом Оски было нельзя, и он придумал другое объяснение.

— Я читал в газете, что одно городское, управление ввело налог на щели. Наших килвортских умников тоже на это хватит. Им только бы придраться к чему-нибудь.

— А все-таки щель вырыть нужно, — повторил Оски, верный своему обычному методу в споре, который заключался в неоднократном возвращении к первоначальному тезису. — Страшны не столько бомбы, Бантинг, сколько осколки снарядов эк-эк [3]. Что взлетело кверху, то упадет вниз. Вы знаете, с какой скоростью осколок снаряда пролетает четыре мили?

— Нет. С какой? А что такое эк-эк?

— Вот видите. Вы ничего не знаете, а уж готовы спорить. Послушайте моего совета: ройте щель и обратите особое внимание на перекрытие.

Мистер Бантинг смотрел, как Оски вышел из сада и направился дежурить на пост противовоздушной обороны. «Вот бедняга, — подумал он, — забил себе голову всякой техникой». Оски имел обыкновение посматривать через садовую изгородь, точно нацист через пограничную линию, за которой начиналась не дававшая ему покоя беспечная и свободная жизнь соседней территории. Он постоянно прерывал мистера Бантинга, затевавшего какую-нибудь работу в саду, и говорил, что наука и время года требуют сейчас производства совсем других работ, — как правило, такого характера, о которых мистер Бантинг даже не помышлял. Оски старательно, по всем правилам научного садоводства, подстриг бы обе яблони, росшие в саду «Золотого дождя», не подозревая, что цветы, а не плоды самое главное для мистера Бантинга. Особая прелесть сада мистера Бантинга, где иной раз сажали лук, а вырастал нарцисс, была совершенно недоступна Оски, все мысли которого вращались вокруг фосфатов. Этот человек был настолько лишен поэтической жилки, что называл красный шалфей aquilegia.

И все-таки, если в соседнем саду не было видно сухопарого, вечно чем-то занятого Оски, там чего-то нахватало. Впервые за время войны мистер Бантинг понял, что начальнику местной противовоздушной обороны Оски, наверное, нелегко отрываться от своего сада в субботу и воскресенье. — «Правда, все мы должны итти на жертвы», — подумал мистер Бантинг. Ему не хотелось чувствовать себя обязанным Оски. Он не считал его таким уж ярым патриотом. Весьма возможно, что Оски пошел в противовоздушную оборону просто из личной неприязни к Гитлеру, основанной, как можно было понять из его слов, главным образом на том, что ему не нравилась физиономия фюрера. Впрочем, ему, вероятно, было приятно приобретать новые технические сведения и затем уже в качестве лица официального силком навязывать их другим — вот как с этой щелью.

Совсем еще недавно, вспоминая свой прежний военный опыт, Оски утверждал, что самое безопасное место во время бомбежек — воронка от первой сброшенной бомбы. В одно и то же место два-раза никогда не попадает, потому что аэроплан (поторопился разъяснить Оски) — предмет движущийся.

Сидя у камина вечером, мистер Бантинг снова вспомнил о щели. Рытье щели обойдется фунтов в двадцать, не меньше. Стоит только сказать об этом домашним, и они немедленно потребуют, чтобы щель была вырыта. Эрнест будет распространяться о ее значении с психологической точки зрения. Можно привести много доводов в пользу щели (потому-то мистер Бантинг и не заводил об этом разговора), но самый веский аргумент против нее заключается в том, что она вряд ли понадобится. Может быть, на Килворт не упадет ни одной бомбы, а если и упадет, то не в их районе, и даже если бомбы будут сброшены на Кэмберленд-авеню, то разве исключена возможность, что дом останется цел, а пострадает именно щель? Все это было очень сложно и неопределенно, за исключением одного факта: двадцать фунтов оставались двадцатью фунтами, а при наличии таких строителей, как в Килворте, эта сумма могла возрасти и до двадцати пяти.

Так размышлял мистер Бантинг, дожидаясь последних известий. В «Стандарте» ничего нового по сравнению с утренней «Сиреной» не было. Ни единой ссылки на разоблачения дипломатического обозревателя, которые так взволновали мистера Бантинга, что в вечерней газете он прежде всего пробежал глазами заголовки, ожидая дальнейших сенсаций. Уверившись, что империи не грозит непосредственная опасность, мистер Бантинг закурил трубку. Последнее время он производил в этой области кое-какие эксперименты. Долгие годы мистер Бантинг курил только «Райскую смесь». Он начал покупать этот сорт еще тогда, когда «Райская смесь» стоила восемнадцать пенсов, выдержал постепенное увеличение налога до шиллинга с лишним и не отступился от нее, когда цена была повышена еще на несколько пенсов. Но платить за «Райскую смесь» шиллинг десять пенсов он не собирался. Ни один министр финансов не заставит Джорджа Бантинга платить за табак такую цену. И он начал пробовать другие, более дешевые, сорта, наполняя «Золотой дождь» клубами зловонного дыма, который, по словам его домашних, въедался в занавески и превращал дом в настоящий трактир. Некоторые из этих табаков были действительно невкусные, и мистер Бантинг дарил их... но только военным.

— Покупал бы ты свой прежний табак, Джордж, — сказала ему как-то жена. — Тот, что ты сейчас куришь, просто ужасен.

— Я не намерен платить за него шиллинг десять пенсов. А это во всяком случае лучше, чем лопух, который курят немцы.

— А я думал, что это и есть лопух, — равнодушным голосом сказал Эрнест, не отрывая глаз от книги. Повидимому, это была шутка. Эрнест не улыбался, когда говорил что-нибудь смешное; и вообще улыбка у него была быстрая, мимолетная. Крис сидел с ногами на кушетке, почти спрятавшись за номером «Аэроплана», и все больше и больше хмурил брови, погружаясь в дебри технических статей, которые, видимо, были выше его понимания. Джули сидела на табуретке, устремляя свое внимание попеременно то на носок цвета хаки, то на руководство по вязанию подобных вещей, и то и дело распускала связанное, ворча на путающуюся шерсть. Все молчали, занятые каждый своим делом. Субботний вечер в дни войны! Раньше мистер Бантинг часто рисовал мысленно такие картины: вся семья в сборе, никто из детей не убежал в кино на какую-нибудь глупейшую картину. Когда ввели затемнение, он вообразил, что вот теперь вечера у них будут веселые и счастливые, — все дома, все собрались у камина, как в доброе старое время. А вместо этого они сидят каждый сам по себе, и всех одолевает скука. Да просиди он тут хоть неделю подряд, никому даже в голову не придет заговорить с ним.